Обожание, хотя бы и платоническое, молодого человека, приятного в обхождении и с необыкновенной эрудицией, наверняка помогло бы ей как-то рассеяться в этой глуши. Так что она с облегчением написала мсье Костровицкому своим старательным элегантным почерком отпускное свидетельство «по собственному желанию», решив, наверное, впредь уже никогда не брать гувернеров парами.
Гийом уезжает, чувствуя свое полное поражение:
Лини не обещала ему ничего, для этого она была слишком честной; с трудом ему удалось заполучить лондонский адрес ее родителей. Но его тянул Париж. Несколько напечатанных фельетонов и стихотворений открывали перед ним новые пути, он верил, что пробьется, войдет в литературную среду, найдет работу в редакции какого-нибудь еженедельника. Верил, что Анни все же даст себя убедить, и поэтому не прощался с нею навсегда, не отчаивался.
В Париже все прежние трудности предстали перед ним заново, найти постоянную работу было так же трудно, как и раньше, о месте в каком-нибудь журнале не могло быть и речи. Зато открылись новые перспективы. Вдруг оказалось, что среда, год назад казавшаяся молодому Гийому Костровицкому недоступной, замкнутой, враждебной, открыта для поэта, признанного способным, особенно если он при этом выказал себя не лишенным юмора, фантазии и уважения к признанным знаменитостям. Вильгельм Костровицкий начинает уже тогда печататься под псевдонимом Гийом Аполлинер, который принесет ему славу и бессмертие. «Как знать, а не принадлежите ли и вы к тем, кто не умирает»,— говорит Вечный Жид бродящему по Праге автору «Иересиарха и К0». У молодого писателя не было тогда еще никаких оснований для таких предположений, но, видимо, жажда славы появляется на свет почти одновременно с первым стихом, так было и у Аполлинера. Благодаря новым связям, Костро, так называют его наиболее близкие приятели, получает должность в банке, а когда банк объявляет о своей неплатежеспособности, становится редактором делового бюллетеня «Спутник рантье», что говорит как о буйной фантазии, так и об отсутствии ответственности, сочетающихся с дерзостью юнца, совершенно неподготовленного к подобной должности. Друзья той поры сохранили для потомков образ поэта, стоящего у конторки и упрямо черкающего какую-то корректуру руками, перепачканными чернилами.
В тот период, когда он отправляется к Анни, он еще выполняет свои обязанности в «Спутнике», но недавно уже основал с тремя друзьями — Сальмоном, Деникером и Молле — «Фестен д'Эзоп», литературный журнал, редакция которого помещается у Сальмона, снимающего комнату в квартире некоего обойщика на улице Сен-Жак.
Оба эти занятия должны удовлетворить Анни и ее родителей. Что они скажут, как его примут, как им понравится претендент на руку их дочери? Потому что планы мсье Костровицкого на сей раз самые серьезные. Он хочет жениться. А пока что остановится у Фаика бея Коницы, албанского деятеля, немножко революционера, немножко писателя, а прежде всего оригинала, с которым Аполлинера связывает библиофильство, страсть к словарям и филологическим проблемам.
Пересаживаясь с корабля на лондонский поезд, Гийом рассчитывает, что бей Коница, пользующийся, как настоящий революционер, псевдонимом Транк Спиробег, будет ждать его на Виктория-стейшн. Но сталкивается с албанцем возле самого его дома на Оукли-крещент возле Сити-роуд, так как не очень считающийся с железнодорожным расписанием человек Востока только еще собирается ехать встречать молодого друга. Они не знакомы, но Аполлинер быстро ломает первый лед. В нем столько интереса к фигуре своего хозяина, столько он проявляет нефранцузской сердечности и внимания к его чудачествам, что Фаик бей Коница готов задержать его у себя гораздо дольше, чем тот намерен оставаться. Во время пребывания у Коницы, наверное, обсуждалось будущее сотрудничество албанского эрудита в «Фестен д'Эзоп», во всяком случае Аполлинер увозит из Лондона небольшую рукопись Коницы и — можно предположить — не только рукопись, но и некоторую сумму для поддержки нового журнала. Пребывание у Коницы было наверняка приятным, во всяком случае воспоминания, помещенные поэтом спустя восемь лет в постоянном разделе «Меркюр дс Франс», называвшемся с истинной симпатией говорят об албанском деятеле:
«Пребывание мое в Лондоне было восхитительным, Фаик бей Коница питает страсть к кларнету, гобою и английскому рожку, кроме того в его салоне есть старинная коллекция музыкальных деревянных инструментов. Утром, дожидаясь завтрака, всегда запаздывающего, мой хозяин наигрывает старые гнусавые арии, сидя сосредоточенно перед пюпитром, опустив глаза. Завтракали мы по-албански, то есть бесконечно долго.
Раз в два дня на сладкое подавался крем. Который я не выношу, зато он им объедался. На другой день подавался бланманже, к которому неравнодушен я, а он к нему не притрагивался. Завтраки длились так долго, что мне не удалось посетить ни одного лондонского музея, так как мы всегда прибывали туда в тот момент, когда уже запирали ворота. Зато мы совершали длинные прогулки, во время которых я мог убедиться, какой тонкий и образованный человек Фаик бей Коница».
Редактор журнала «Албания» — это лишь второстепенная фигура лондонского эпизода. Целью путешествия, конечно, является Анни, Анни, о которой Аполлинер тосковал весь долгий год, каждое свободное воскресное утро, каждый раз, когда возвращался в квартиру на улице Напль. Рейнские стихи, которые он правит и переделывает в Париже, пропитаны ее тонким ароматом, у Богоматери в «Кёльнской деве с цветком фасоли в руке» ее сладостная улыбка, воспоминания о встреченных на берегах Рейна девушках, самых очаровательных, всегда имеют какое-то сходство с нею: маленькая ямочка на щеке, легкая, как пух, прядка волос надо лбом, тон голоса.— говорит он в одной из строф — «Как ты». Тоска и разлука делают Анни еще более желанной. Так что когда он останавливается перед домом ее родителей в отдаленном районе Лондона, возле Лэндор-роуд, сердце его колотится и он не может удержать волнения. Он убежден, что теперь она не отвергнет его, ведь он же выдержал трудное испытание временем, все еще жаждет ее, приехал за ней преданный, как любящие в старых романтических легендах, которые он рассказывал ей на берегу Рейна.
Дверь открывает ему сама Анни, она как всегда старательно причесана, в стоячем воротничке с накрахмаленной кружевной рюшкой. При виде его она меняется в лице и с минуту ведет себя так, словно не хочет впускать в дом, как будто хочет отменить его визит или хотя бы сохранить его в тайне. «Это ты»,— шепчет она, не в силах произнести ничего больше. Но из дома слышится немолодой женский голос, зовущий Анни. Тогда она подает ему руку и безжизненным жестом приглашает пройти.
Чета Плейденов не очень радушно встречает появление в их доме черноглазого иностранца. Пасторша сидит с ними в сумрачной холодной гостиной и беспрерывно вяжет, точно так же как старые немки на берегах Рейна, пастор Плейден появляется в дверях гостиной позднее, возвратясь с дневных занятий с детьми, так что некоторое время присматривается к гостю и, прежде чем подать руку Гийому, который при его появлении встает и ждет приветствия, долго и тщательно укладывает на столике под распятием черную потертую Библию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Гийом уезжает, чувствуя свое полное поражение:
Лини не обещала ему ничего, для этого она была слишком честной; с трудом ему удалось заполучить лондонский адрес ее родителей. Но его тянул Париж. Несколько напечатанных фельетонов и стихотворений открывали перед ним новые пути, он верил, что пробьется, войдет в литературную среду, найдет работу в редакции какого-нибудь еженедельника. Верил, что Анни все же даст себя убедить, и поэтому не прощался с нею навсегда, не отчаивался.
В Париже все прежние трудности предстали перед ним заново, найти постоянную работу было так же трудно, как и раньше, о месте в каком-нибудь журнале не могло быть и речи. Зато открылись новые перспективы. Вдруг оказалось, что среда, год назад казавшаяся молодому Гийому Костровицкому недоступной, замкнутой, враждебной, открыта для поэта, признанного способным, особенно если он при этом выказал себя не лишенным юмора, фантазии и уважения к признанным знаменитостям. Вильгельм Костровицкий начинает уже тогда печататься под псевдонимом Гийом Аполлинер, который принесет ему славу и бессмертие. «Как знать, а не принадлежите ли и вы к тем, кто не умирает»,— говорит Вечный Жид бродящему по Праге автору «Иересиарха и К0». У молодого писателя не было тогда еще никаких оснований для таких предположений, но, видимо, жажда славы появляется на свет почти одновременно с первым стихом, так было и у Аполлинера. Благодаря новым связям, Костро, так называют его наиболее близкие приятели, получает должность в банке, а когда банк объявляет о своей неплатежеспособности, становится редактором делового бюллетеня «Спутник рантье», что говорит как о буйной фантазии, так и об отсутствии ответственности, сочетающихся с дерзостью юнца, совершенно неподготовленного к подобной должности. Друзья той поры сохранили для потомков образ поэта, стоящего у конторки и упрямо черкающего какую-то корректуру руками, перепачканными чернилами.
В тот период, когда он отправляется к Анни, он еще выполняет свои обязанности в «Спутнике», но недавно уже основал с тремя друзьями — Сальмоном, Деникером и Молле — «Фестен д'Эзоп», литературный журнал, редакция которого помещается у Сальмона, снимающего комнату в квартире некоего обойщика на улице Сен-Жак.
Оба эти занятия должны удовлетворить Анни и ее родителей. Что они скажут, как его примут, как им понравится претендент на руку их дочери? Потому что планы мсье Костровицкого на сей раз самые серьезные. Он хочет жениться. А пока что остановится у Фаика бея Коницы, албанского деятеля, немножко революционера, немножко писателя, а прежде всего оригинала, с которым Аполлинера связывает библиофильство, страсть к словарям и филологическим проблемам.
Пересаживаясь с корабля на лондонский поезд, Гийом рассчитывает, что бей Коница, пользующийся, как настоящий революционер, псевдонимом Транк Спиробег, будет ждать его на Виктория-стейшн. Но сталкивается с албанцем возле самого его дома на Оукли-крещент возле Сити-роуд, так как не очень считающийся с железнодорожным расписанием человек Востока только еще собирается ехать встречать молодого друга. Они не знакомы, но Аполлинер быстро ломает первый лед. В нем столько интереса к фигуре своего хозяина, столько он проявляет нефранцузской сердечности и внимания к его чудачествам, что Фаик бей Коница готов задержать его у себя гораздо дольше, чем тот намерен оставаться. Во время пребывания у Коницы, наверное, обсуждалось будущее сотрудничество албанского эрудита в «Фестен д'Эзоп», во всяком случае Аполлинер увозит из Лондона небольшую рукопись Коницы и — можно предположить — не только рукопись, но и некоторую сумму для поддержки нового журнала. Пребывание у Коницы было наверняка приятным, во всяком случае воспоминания, помещенные поэтом спустя восемь лет в постоянном разделе «Меркюр дс Франс», называвшемся с истинной симпатией говорят об албанском деятеле:
«Пребывание мое в Лондоне было восхитительным, Фаик бей Коница питает страсть к кларнету, гобою и английскому рожку, кроме того в его салоне есть старинная коллекция музыкальных деревянных инструментов. Утром, дожидаясь завтрака, всегда запаздывающего, мой хозяин наигрывает старые гнусавые арии, сидя сосредоточенно перед пюпитром, опустив глаза. Завтракали мы по-албански, то есть бесконечно долго.
Раз в два дня на сладкое подавался крем. Который я не выношу, зато он им объедался. На другой день подавался бланманже, к которому неравнодушен я, а он к нему не притрагивался. Завтраки длились так долго, что мне не удалось посетить ни одного лондонского музея, так как мы всегда прибывали туда в тот момент, когда уже запирали ворота. Зато мы совершали длинные прогулки, во время которых я мог убедиться, какой тонкий и образованный человек Фаик бей Коница».
Редактор журнала «Албания» — это лишь второстепенная фигура лондонского эпизода. Целью путешествия, конечно, является Анни, Анни, о которой Аполлинер тосковал весь долгий год, каждое свободное воскресное утро, каждый раз, когда возвращался в квартиру на улице Напль. Рейнские стихи, которые он правит и переделывает в Париже, пропитаны ее тонким ароматом, у Богоматери в «Кёльнской деве с цветком фасоли в руке» ее сладостная улыбка, воспоминания о встреченных на берегах Рейна девушках, самых очаровательных, всегда имеют какое-то сходство с нею: маленькая ямочка на щеке, легкая, как пух, прядка волос надо лбом, тон голоса.— говорит он в одной из строф — «Как ты». Тоска и разлука делают Анни еще более желанной. Так что когда он останавливается перед домом ее родителей в отдаленном районе Лондона, возле Лэндор-роуд, сердце его колотится и он не может удержать волнения. Он убежден, что теперь она не отвергнет его, ведь он же выдержал трудное испытание временем, все еще жаждет ее, приехал за ней преданный, как любящие в старых романтических легендах, которые он рассказывал ей на берегу Рейна.
Дверь открывает ему сама Анни, она как всегда старательно причесана, в стоячем воротничке с накрахмаленной кружевной рюшкой. При виде его она меняется в лице и с минуту ведет себя так, словно не хочет впускать в дом, как будто хочет отменить его визит или хотя бы сохранить его в тайне. «Это ты»,— шепчет она, не в силах произнести ничего больше. Но из дома слышится немолодой женский голос, зовущий Анни. Тогда она подает ему руку и безжизненным жестом приглашает пройти.
Чета Плейденов не очень радушно встречает появление в их доме черноглазого иностранца. Пасторша сидит с ними в сумрачной холодной гостиной и беспрерывно вяжет, точно так же как старые немки на берегах Рейна, пастор Плейден появляется в дверях гостиной позднее, возвратясь с дневных занятий с детьми, так что некоторое время присматривается к гостю и, прежде чем подать руку Гийому, который при его появлении встает и ждет приветствия, долго и тщательно укладывает на столике под распятием черную потертую Библию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74