Так что дружба Жарри с Рашильд, первой дамой «Меркюр де Франс», женой главного редактора, доброго и бескорыстного Альфреда Вал-лета, столь же искренне ему преданного, несколько удивляет. Мадам Рашильд, перу которой принадлежит «Мсье Венера», выпустила в двадцатых годах книжку воспоминаний о Жарри под характерным как для ее героя, так и для нее самой названием что можно перевести как «Сверхмужчина литературы». Там она рисует жизнь автора «Юбю» выдержанной в тонах забавных анекдотов, с непререкаемым авторитетом очевидца, так что на воспоминания ее вынуждены ссылаться, хотят того или нет, все комментаторы творчества Альфреда Жарри, включая нашего польского Боя-Желенского. В этой книге мадам Рашильд посвятила Аполлинеру довольно недоброжелательный и просто нашпигованный шпильками пассаж. Она обвиняет поэта не только в некомпетентности там, где дело касается его мнения о Жарри, но и дает волю своей мелкой, даже коробящей современного читателя неприязни к «метеку», то есть назойливому иностранцу, который нагло втерся во французскую литературу. А втершись — по ее мнению,— обворовывал эту литературу направо и налево, занимался плагиаторством и выдавал свои безвкусные компиляции за образец самого новейшего искусства. Только читая мадам Рашильд, понимаешь в полной мере, почему Аполлинер так усиленно старался получить французское гражданство и далее — о ужас! — розетку Почетного Легиона сразу же после войны, и до того старался, что впал в период войны в состояние какой-то патриотической экзальтации, вызывающей у его старой компании удивление и даже легкое подтрунивание. Французская буржуазия переживала в то время острый кризис нарастающего национализма, развязанного делом Дрейфуса, упорядоченного усилиями таких, как Баррес, и облагороженного жизненным примером таких, как Пеги.
В тот момент. Когда гениальные чужестранцы (особенно художники) — испанцы, русские, поляки и итальянцы — подготавливали к вящей хвале французского искусства один из великолепнейших периодов его истории, выкрики:— в зависимости от обстоятельств — начали получать права гражданства в устах лавочников и ревностных проводников идеологии, разрабатываемой умами слишком возвышенными, чтобы мешаться в вопросы низкой практики. Опасным психозом были охвачены преимущественно заурядные писаки, это они с подлинной яростью набросились на поэта, подозревая его в своих рецензиях и критических статьях в еврейском происхождении и якобы связанных с этим национальных недостатках, находящих свое выражение в характере его стихов. Факты эти тем более многозначительны (если иметь в виду Рашильд), что Аполлинер принадлежал к группе сотрудников «Меркюр де Франс». Там печаталась его «Песня несчастного в любви» и другие стихи; поэт бывал на приемах, которые возглавляла Рашильд, эта шовинистическая пифия, обожающая тематику по меньшей мере двусмысленную; словом, Аполлинер как бы принадлежал к клану и тем не менее не избежал ее гнева и злобы даже тогда, когда уже несколько лет покоился на кладбище Пер-Лашез.
Но вернемся к Жарри, который как коренной бретонец, а стало быть представитель народа, пожалуй, самого консервативного во Франции, не мог, хотя бы по своему происхождению, вызывать неприязнь Мадам, как называл ее этот порою опасный литературный смутьян. Дружбой с Жарри Рашильд оттеняет себя, как некоторые красивые женщины оттеняют свою красоту, держа при себе пантеру или злющую обезьянку. Она рассказывает о нем с этакой снисходительностью и сочувствием. Но даже она, объясняя его небрежность в одежде, отсутствие светского лоска, распущенность, алкоголизм и грубость, ухитряется оценить некоторые черты, не позволяющие отнести его к числу безнадежных дебоширов. Его отношение к близким отличалось глубокой нежностью и добросердечием, что видно из оставшихся после него писем к ней, Валлету, доктору Сальта, с которым он переводил «Папессу Иоанну».
Письма эти, касающиеся встреч. Совместных обедов, корректур и репетиций «Юбю», отмечены вежливостью и полным пониманием общепринятых норм, А повседневные выходки поражают чудачеством скорее литературным или театральным, но уже настолько привычным, что это составляет одно целое с живым человеком. Эпатирование буржуа стало неискоренимой привычкой Жарри, так что не было приема или встречи, где бы он не отличился какой-нибудь ошеломляющей выходкой. Крашенные в зеленый цвет волосы Бодлера, гашиш и двусмысленная связь с Жанной Дюваль все еще вмещались в каноны постромантической эстетики наряду со школярской анархичностью Жарри. Но и Жарри не был лишен некоторых человеческих слабостей, из которых одной, как мы уже упоминали, являлась предупредительность к друзьям, другой же — скрупулезность в финансовых отношениях. Жарри, разумеется, вечно был в долгах, вино и своеобразные эротические наклонности поглощали больше, чем он мог заработать литературой, так что приходилось занимать. Но из каждого нового гонорара он стремился отдать хотя бы часть долгов, и одной из главных его забот на смертном одре были именно неоплаченные долги. Особенно он старался расплачиваться в кабачках и барах, причем был так щепетилен, что, когда после одного дебоша, закончившегося стрельбой, Аполлинер поспешно увел Жарри из кабачка, опасаясь полиции, Жарри, сидя в фиакре, вырывался, крича, что не расплатился за выпивку.
После памятного вечера в кафе «Солей д'Ор», переименованного в кафе новое грустное название которого, по мнению Аполлинера, ускорило провал поэтических вечеров, Аполлинер часто виделся с Жарри. Особенный трепет вызывали ночные прогулки, директором которого был отец молодого скульптора, приятеля Жарри, Деникер. Ботанический сад, один из старейших садов Парижа. В отличие от парка Монсо, куда ходят под присмотром гувернанток дети состоятельных буржуа в белых костюмчиках, Ботанический сад, находящийся в старом, даже несколько старомодном районе Парижа, хранит в себе аромат старой доброй Франции, причем в буквальном смысле, так как соседствует с винными погребами километрами тянущихся подземных складов, снабжающих Париж тысячами гектолитров национального напитка. Молодой Деникер, отец которого жил в одном из павильонов рядом с музеем, имел право входить в сад в любое время не только дня, но и ночи, чем усердно пользовались и сопровождающие его молодые люди со своими приятельницами.
Но не прогулка среди вековых деревьев. Аромат цветов и необычная лунная пустынность аллей, предоставленных в это время в полное распоряжение молодых гуляк, не это было главным удовольствием этих ночных вылазок, в которых иногда участвовали Пикассо и Аполлинер... Трепет будила только та часть парка, где размещался зоологический сад: рев львов в ночи, шорох огромных змей, скрывающихся во мраке клеток, печальные, улетающие вдаль крики экзотических птиц и неожиданная вспышка красных глаз насторожившегося волка или гиены,— вот что вызывало необычное, волнующее чувство. Так что прогулки эти сопровождались истерическим визгом молодых дам, отважными выходками кавалеров, импровизированными рыцарскими тирадами и не всегда верными цитатами из книг школьной поры.
В рассказах Жарри дикие звери занимали особое место, кроме того он любил хвастать, что знает безотказный способ укрощения их в случае надобности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
В тот момент. Когда гениальные чужестранцы (особенно художники) — испанцы, русские, поляки и итальянцы — подготавливали к вящей хвале французского искусства один из великолепнейших периодов его истории, выкрики:— в зависимости от обстоятельств — начали получать права гражданства в устах лавочников и ревностных проводников идеологии, разрабатываемой умами слишком возвышенными, чтобы мешаться в вопросы низкой практики. Опасным психозом были охвачены преимущественно заурядные писаки, это они с подлинной яростью набросились на поэта, подозревая его в своих рецензиях и критических статьях в еврейском происхождении и якобы связанных с этим национальных недостатках, находящих свое выражение в характере его стихов. Факты эти тем более многозначительны (если иметь в виду Рашильд), что Аполлинер принадлежал к группе сотрудников «Меркюр де Франс». Там печаталась его «Песня несчастного в любви» и другие стихи; поэт бывал на приемах, которые возглавляла Рашильд, эта шовинистическая пифия, обожающая тематику по меньшей мере двусмысленную; словом, Аполлинер как бы принадлежал к клану и тем не менее не избежал ее гнева и злобы даже тогда, когда уже несколько лет покоился на кладбище Пер-Лашез.
Но вернемся к Жарри, который как коренной бретонец, а стало быть представитель народа, пожалуй, самого консервативного во Франции, не мог, хотя бы по своему происхождению, вызывать неприязнь Мадам, как называл ее этот порою опасный литературный смутьян. Дружбой с Жарри Рашильд оттеняет себя, как некоторые красивые женщины оттеняют свою красоту, держа при себе пантеру или злющую обезьянку. Она рассказывает о нем с этакой снисходительностью и сочувствием. Но даже она, объясняя его небрежность в одежде, отсутствие светского лоска, распущенность, алкоголизм и грубость, ухитряется оценить некоторые черты, не позволяющие отнести его к числу безнадежных дебоширов. Его отношение к близким отличалось глубокой нежностью и добросердечием, что видно из оставшихся после него писем к ней, Валлету, доктору Сальта, с которым он переводил «Папессу Иоанну».
Письма эти, касающиеся встреч. Совместных обедов, корректур и репетиций «Юбю», отмечены вежливостью и полным пониманием общепринятых норм, А повседневные выходки поражают чудачеством скорее литературным или театральным, но уже настолько привычным, что это составляет одно целое с живым человеком. Эпатирование буржуа стало неискоренимой привычкой Жарри, так что не было приема или встречи, где бы он не отличился какой-нибудь ошеломляющей выходкой. Крашенные в зеленый цвет волосы Бодлера, гашиш и двусмысленная связь с Жанной Дюваль все еще вмещались в каноны постромантической эстетики наряду со школярской анархичностью Жарри. Но и Жарри не был лишен некоторых человеческих слабостей, из которых одной, как мы уже упоминали, являлась предупредительность к друзьям, другой же — скрупулезность в финансовых отношениях. Жарри, разумеется, вечно был в долгах, вино и своеобразные эротические наклонности поглощали больше, чем он мог заработать литературой, так что приходилось занимать. Но из каждого нового гонорара он стремился отдать хотя бы часть долгов, и одной из главных его забот на смертном одре были именно неоплаченные долги. Особенно он старался расплачиваться в кабачках и барах, причем был так щепетилен, что, когда после одного дебоша, закончившегося стрельбой, Аполлинер поспешно увел Жарри из кабачка, опасаясь полиции, Жарри, сидя в фиакре, вырывался, крича, что не расплатился за выпивку.
После памятного вечера в кафе «Солей д'Ор», переименованного в кафе новое грустное название которого, по мнению Аполлинера, ускорило провал поэтических вечеров, Аполлинер часто виделся с Жарри. Особенный трепет вызывали ночные прогулки, директором которого был отец молодого скульптора, приятеля Жарри, Деникер. Ботанический сад, один из старейших садов Парижа. В отличие от парка Монсо, куда ходят под присмотром гувернанток дети состоятельных буржуа в белых костюмчиках, Ботанический сад, находящийся в старом, даже несколько старомодном районе Парижа, хранит в себе аромат старой доброй Франции, причем в буквальном смысле, так как соседствует с винными погребами километрами тянущихся подземных складов, снабжающих Париж тысячами гектолитров национального напитка. Молодой Деникер, отец которого жил в одном из павильонов рядом с музеем, имел право входить в сад в любое время не только дня, но и ночи, чем усердно пользовались и сопровождающие его молодые люди со своими приятельницами.
Но не прогулка среди вековых деревьев. Аромат цветов и необычная лунная пустынность аллей, предоставленных в это время в полное распоряжение молодых гуляк, не это было главным удовольствием этих ночных вылазок, в которых иногда участвовали Пикассо и Аполлинер... Трепет будила только та часть парка, где размещался зоологический сад: рев львов в ночи, шорох огромных змей, скрывающихся во мраке клеток, печальные, улетающие вдаль крики экзотических птиц и неожиданная вспышка красных глаз насторожившегося волка или гиены,— вот что вызывало необычное, волнующее чувство. Так что прогулки эти сопровождались истерическим визгом молодых дам, отважными выходками кавалеров, импровизированными рыцарскими тирадами и не всегда верными цитатами из книг школьной поры.
В рассказах Жарри дикие звери занимали особое место, кроме того он любил хвастать, что знает безотказный способ укрощения их в случае надобности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74