И хотя Глез и Метценже напишут книгу более профессиональную и более исчерпывающую, их трактат устарел сейчас уже настолько, что почти неудобочитаем, так от него веет скукой и педантизмом, а книга Аполлинера все еще сохраняет свою свежесть.
Но все это только еще в будущем. А пока что Аполлинер стоит в остолбенении перед «Авиньонскими девушками» и всем своим существом бунтует против этого полугротескного, полудраматического художественного видения, попирающего все прежние эстетические навыки. С сожалением вспоминает он голубой и розовый периоды, столь близкие его поэтическим чувствам. Но он доверяет другу, чувствует, что является сейчас свидетелем глубокого перелома. Вместо того чтобы отойти, теперь он даже чаще будет приходить в «Бато-лавуар». Через год-два, когда к Пикассо присоединится Брак, настолько неразлучный с ним в дружбе и в работе, что спустя годы Пикассо скажет: «О многих картинах этого периода мне сейчас трудно сказать, мной они созданы или Браком», когда к ним присоединится уже многочисленная компания художников. Аполлинер облегченно вздохнет: Пикассо и на сей раз не ошибся. «Кубизм, это не искусство подражания, а искусство концептуальное, поднятое до высот творения»,— напишет он, обретя внутреннее согласие; это первая формула кубистского заговора, к которому он примкнул. Заговорщикам покровительствует мощная тень Сезанна, объявленного кубистом — до кубизма
Негритянское искусство? Разумеется, обойти его, говоря об этом периоде, нельзя. Открытие негритянской скульптуры было величайшим приключением, в котором участвовали и Дерен, и Фриш, и Пикассо, и Матисс, и Аполлинер. Это был знак поощрения, ободряющий призыв, посланный братьями дикарями из-за океана. На него ответили добросовестно и без всякого высокомерия Была признана ценность интуиции, с чем так не считаются историки при рассмотрении этого периода, искусственно засыпая ее песками теоретических рассуждений и псевдонаучных обоснований. Спустя годы Пикассо будет советовать не очень-то доверять рассуждениям о научных предпосылках кубизма.
Все учило, что надо быть скромным, скромным и требовательным. Требовали искусства сурового и дисциплинированного. А тем временем даже не заметили, как первые кубистические картины критики стали называть лирическими фактами. Сухость, приписываемая нескольким, неизменно появляющимся в кубистических картинах, предметам домашнего обихода — пачка сигарет, бутылка, коробок спичек, яблоки, гитара,— была кажущейся. Весь мир, силой впихнутый в эти внешне объективистские, а на самом деле очень интимные натюрморты, распирал отведенные ему рамки, взрывался, требовал от зрителя удвоенной, компенсирующей дозы лиризма. Не от всех дождался он взаимности, но уж дорвавшись, познал эти чувства с избытком. Любовь или ненависть, но только не безразличие — кубизм «изблевал теплых», как Иегова из Ветхого Завета: «... но поелику ты тепл — изблюю тебя из уст моих». Те, кто его ненавидел, автоматически были выброшены с автострады возникающего искусства на сельские ослиные лужайки над журчащими ручейками.
Кубизм можно было преодолеть, но его нельзя было обойти.
Патетический миг присутствия при родах кубизма связан с одним забавным инцидентом, в котором был замешан Аполлинер. Инцидент этот, хотя и не очень важный, приводится несколькими мемуаристами, передается из уст в уста и переносится с бумаги на бумагу позднейшими авторами, так как является колоритным дополнительным материалом для характеристики среды. Кроме того, Он показывает нам живого Аполлинера с его забавной обидчивостью, несколько инфантильной, с оттенком буффонады и уже пониманием факта современной рекламы, к которой вынуждены будут прибегать в этом новом, двадцатом веке и люди искусства. Аполлинер решил драться на дуэли. И так настаивал на своем решении, несмотря на уговоры друзей, что потребовалось наконец послать двух секундантов к виновнику инцидента. Им был журналист, некий Макс Деро, который в своей статье, названной «Карнавал и поэты», якобы задел Аполлинера непочтительной шуткой. Дело не стоило выеденного яйца, но в Аполлинере проснулся рыцарский дух и обидчивость итальянских или польских предков: он решил драться, и при этом во что бы то ни стало. Два посланных им секунданта, Макс Жакоб и Жан де Митти — величайший сноб, враль и любитель Бурже,— в результате полной покорности мсье Деро, который с готовностью принял все предъявленные ему условия, лишь бы не сходиться с кровожадным поэтом у барьера, привезли наконец Аполлинеру сатисфакцию, но с некоторым небольшим добавлением: добавлением этим был счет, ныне уже исторический, который представил поэту так называемый второй секундант, то есть Макс Жакоб, за расходы, понесенные в ходе акции, связанной с восстановлением чести пострадавшего. Вот несколько строк из этого счета:
день первый
9 часов — кофе для второго секунданта
10 часов —коробка спичек для второго секунданта, который забыл спички дома
11 часов — булка для секунданта, вынужденного пропустить завтрак
12 часов — газета для секунданта, который ждет и скучает
5 часов — второй секундант приглашает на аперитив первого секунданта
и т. д. и т. д.
Как видим, суммы не очень большие, шутливый тон документа обнаруживается с первого взгляда, и все же этот счет стал причиной длительных препирательств и даже явного замутнения отношений между приятелями.
Дело в том, что Аполлинер не любил платить, да еще за кого-то. Вечно в поисках денег, постоянно без гроша в кармане, он принципиально не одалживал никому, и, хотя никто открыто не называет его скупым, тем не менее приятели отлично знают эту его слабость. Знает о ней, разумеется, и Макс Жакоб, автор этого счета, предъявленного, конечно, в шутку. Злые языки рассказывают, что на этот раз Аполлинера покинуло врожденное чувство юмора, он стал оспаривав некоторые расходы, обвиняя Жакоба в мотовстве за чужой счет, и до сих пор точно неизвестно, оплатил он этот счет или нет. Во всяком случае, счет официально фигурирует в биографиях обоих поэтов, так же, как вошли в историю знаменитые счета Бальзака.
Разумеется, это не изменило характера их дружбы. Хорошая шутка, не более того. Еще не раз Макс Жакоб будет иметь возможность дуться на Аполлинера, взять хотя бы длиннющий обмен записочками и мнениями по поводу протекции мадам Рашильд, в публикации романа Жакоба на страницах «Меркюр де Франс». Аполлинер занимался этим не очень ревностно, оттягивал дело, давал уклончивые ответы. Наконец Жакоб пожаловался кому-то из приятелей, что Аполлинер увиливает и проявляет недоброжелательность. Ныне, когда мы знаем из биографии Альфреда Жарри неприязненное и оскорбительное отношение Рашильд к Аполлинеру, нам легко понять положение того, кого просили составить протекцию у не расположенной к нему покровительницы. Вот каким образом пустяковые события входят в историю и приобретают вес свидетельств.
В то время, как творится история, друзья художники совершают открытия, обижаются, пишут, рисуют, развлекаются, бездельничают, любят и балуются наркотиками,— Аполлинер все еще остается бездомным. Хотелось бы сказать: на ходу он завоевывает себе известность, на ходу завязывает дружеские отношения, на ходу царствует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Но все это только еще в будущем. А пока что Аполлинер стоит в остолбенении перед «Авиньонскими девушками» и всем своим существом бунтует против этого полугротескного, полудраматического художественного видения, попирающего все прежние эстетические навыки. С сожалением вспоминает он голубой и розовый периоды, столь близкие его поэтическим чувствам. Но он доверяет другу, чувствует, что является сейчас свидетелем глубокого перелома. Вместо того чтобы отойти, теперь он даже чаще будет приходить в «Бато-лавуар». Через год-два, когда к Пикассо присоединится Брак, настолько неразлучный с ним в дружбе и в работе, что спустя годы Пикассо скажет: «О многих картинах этого периода мне сейчас трудно сказать, мной они созданы или Браком», когда к ним присоединится уже многочисленная компания художников. Аполлинер облегченно вздохнет: Пикассо и на сей раз не ошибся. «Кубизм, это не искусство подражания, а искусство концептуальное, поднятое до высот творения»,— напишет он, обретя внутреннее согласие; это первая формула кубистского заговора, к которому он примкнул. Заговорщикам покровительствует мощная тень Сезанна, объявленного кубистом — до кубизма
Негритянское искусство? Разумеется, обойти его, говоря об этом периоде, нельзя. Открытие негритянской скульптуры было величайшим приключением, в котором участвовали и Дерен, и Фриш, и Пикассо, и Матисс, и Аполлинер. Это был знак поощрения, ободряющий призыв, посланный братьями дикарями из-за океана. На него ответили добросовестно и без всякого высокомерия Была признана ценность интуиции, с чем так не считаются историки при рассмотрении этого периода, искусственно засыпая ее песками теоретических рассуждений и псевдонаучных обоснований. Спустя годы Пикассо будет советовать не очень-то доверять рассуждениям о научных предпосылках кубизма.
Все учило, что надо быть скромным, скромным и требовательным. Требовали искусства сурового и дисциплинированного. А тем временем даже не заметили, как первые кубистические картины критики стали называть лирическими фактами. Сухость, приписываемая нескольким, неизменно появляющимся в кубистических картинах, предметам домашнего обихода — пачка сигарет, бутылка, коробок спичек, яблоки, гитара,— была кажущейся. Весь мир, силой впихнутый в эти внешне объективистские, а на самом деле очень интимные натюрморты, распирал отведенные ему рамки, взрывался, требовал от зрителя удвоенной, компенсирующей дозы лиризма. Не от всех дождался он взаимности, но уж дорвавшись, познал эти чувства с избытком. Любовь или ненависть, но только не безразличие — кубизм «изблевал теплых», как Иегова из Ветхого Завета: «... но поелику ты тепл — изблюю тебя из уст моих». Те, кто его ненавидел, автоматически были выброшены с автострады возникающего искусства на сельские ослиные лужайки над журчащими ручейками.
Кубизм можно было преодолеть, но его нельзя было обойти.
Патетический миг присутствия при родах кубизма связан с одним забавным инцидентом, в котором был замешан Аполлинер. Инцидент этот, хотя и не очень важный, приводится несколькими мемуаристами, передается из уст в уста и переносится с бумаги на бумагу позднейшими авторами, так как является колоритным дополнительным материалом для характеристики среды. Кроме того, Он показывает нам живого Аполлинера с его забавной обидчивостью, несколько инфантильной, с оттенком буффонады и уже пониманием факта современной рекламы, к которой вынуждены будут прибегать в этом новом, двадцатом веке и люди искусства. Аполлинер решил драться на дуэли. И так настаивал на своем решении, несмотря на уговоры друзей, что потребовалось наконец послать двух секундантов к виновнику инцидента. Им был журналист, некий Макс Деро, который в своей статье, названной «Карнавал и поэты», якобы задел Аполлинера непочтительной шуткой. Дело не стоило выеденного яйца, но в Аполлинере проснулся рыцарский дух и обидчивость итальянских или польских предков: он решил драться, и при этом во что бы то ни стало. Два посланных им секунданта, Макс Жакоб и Жан де Митти — величайший сноб, враль и любитель Бурже,— в результате полной покорности мсье Деро, который с готовностью принял все предъявленные ему условия, лишь бы не сходиться с кровожадным поэтом у барьера, привезли наконец Аполлинеру сатисфакцию, но с некоторым небольшим добавлением: добавлением этим был счет, ныне уже исторический, который представил поэту так называемый второй секундант, то есть Макс Жакоб, за расходы, понесенные в ходе акции, связанной с восстановлением чести пострадавшего. Вот несколько строк из этого счета:
день первый
9 часов — кофе для второго секунданта
10 часов —коробка спичек для второго секунданта, который забыл спички дома
11 часов — булка для секунданта, вынужденного пропустить завтрак
12 часов — газета для секунданта, который ждет и скучает
5 часов — второй секундант приглашает на аперитив первого секунданта
и т. д. и т. д.
Как видим, суммы не очень большие, шутливый тон документа обнаруживается с первого взгляда, и все же этот счет стал причиной длительных препирательств и даже явного замутнения отношений между приятелями.
Дело в том, что Аполлинер не любил платить, да еще за кого-то. Вечно в поисках денег, постоянно без гроша в кармане, он принципиально не одалживал никому, и, хотя никто открыто не называет его скупым, тем не менее приятели отлично знают эту его слабость. Знает о ней, разумеется, и Макс Жакоб, автор этого счета, предъявленного, конечно, в шутку. Злые языки рассказывают, что на этот раз Аполлинера покинуло врожденное чувство юмора, он стал оспаривав некоторые расходы, обвиняя Жакоба в мотовстве за чужой счет, и до сих пор точно неизвестно, оплатил он этот счет или нет. Во всяком случае, счет официально фигурирует в биографиях обоих поэтов, так же, как вошли в историю знаменитые счета Бальзака.
Разумеется, это не изменило характера их дружбы. Хорошая шутка, не более того. Еще не раз Макс Жакоб будет иметь возможность дуться на Аполлинера, взять хотя бы длиннющий обмен записочками и мнениями по поводу протекции мадам Рашильд, в публикации романа Жакоба на страницах «Меркюр де Франс». Аполлинер занимался этим не очень ревностно, оттягивал дело, давал уклончивые ответы. Наконец Жакоб пожаловался кому-то из приятелей, что Аполлинер увиливает и проявляет недоброжелательность. Ныне, когда мы знаем из биографии Альфреда Жарри неприязненное и оскорбительное отношение Рашильд к Аполлинеру, нам легко понять положение того, кого просили составить протекцию у не расположенной к нему покровительницы. Вот каким образом пустяковые события входят в историю и приобретают вес свидетельств.
В то время, как творится история, друзья художники совершают открытия, обижаются, пишут, рисуют, развлекаются, бездельничают, любят и балуются наркотиками,— Аполлинер все еще остается бездомным. Хотелось бы сказать: на ходу он завоевывает себе известность, на ходу завязывает дружеские отношения, на ходу царствует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74