- Вы хотите сказать, что его убили? - спросил я.
- Конечно, убили, - ответил погонщик мулов. - Но как? Да, "как? Есть
вещи, о которых говорить и то грех.
- Люди, живущие в этом доме... - начал было я.
- Люди! - прервал он меня в бешенстве. - Какие люди? В этом доме
дьявола обитают не люди! Что? Вы прожили здесь так долго и ничего не
слышали?
С этими словами он приблизил губы к моему уху и зашептал, точно боял-
ся, что птицы в лесу услышат его и попадают замертво от ужаса.
То, что он рассказал мне, было выдумкой, и к тому же неоригинальной,
- новая версия старой, как мир, легенды, созданная крестьянским неве-
жеством. Меня испугала не самая легенда, а вывод из нее. В старое время,
говорил он, церковь выжгла бы это гнездо василисков, но теперь церковь
стала беззубой; товарищ его, Мигуэль, избежал наказания от рук челове-
ческих, зато понес ужасную кару, обратив на себя гнев господень. Это
неправильно, впредь будет по-другому. Падре уже в преклонных годах, да и
сам он поддался бесовским чарам; но прихожане видят, какая опасность им
грозит. Придет день, очень скоро придет, когда поднимется до небес дым
над проклятым домом.
Он ушел, а я остался сидеть на скале. Мне было страшно. Я не знал,
что предпринять: то ли идти к священнику и предупредить его, то ли отп-
равиться в замок и самому принести его обреченным обитателям известие об
опасности. Судьба решила за меня: взвешивая тот и другой вариант, я
вдруг увидел, как по тропинке в мою сторону поднимается женщина, лицо
которой скрыто вуалью. Никакая вуаль не могла бы обмануть меня: каждая
линия тела, каждое движение были мне знакомы - я сразу узнал Олаллу;
спрятавшись за выступ скалы, я подождал, пока она взойдет на вершину, и
вышел из-за скалы. Она узнала меня и остановилась, не сказав ни слова. Я
тоже молчал, некоторое время мы нежно и печально смотрели друг на друга.
- Я думала, что вы уехали, - сказала она наконец. - Единственное, что
вы можете сделать для меня, - это уехать. Только об этом я и просила
вас. А вы все еще здесь. Разве вы не знаете, что каждый день, проведен-
ный вами здесь, стократ увеличивает смертельную опасность, которая гро-
зит не только вам, но и моей семье. В горах прошел слух, что вы меня по-
любили, - этого нам не простят.
Я понял, что она знает об опасности, и это немного успокоило меня.
- Олалла, - сказал я, - я готов ехать сегодня, сейчас, сию минуту, но
не один.
Она отступила на шаг и опустилась перед распятием на колени, я стоял
подле и смотрел то на нее - живое воплощение кающейся грешницы, - то на
предмет ее поклонения - грубую фигуру Спасителя с торчащими ребрами и
ярко раскрашенными ранами и лицом. Молчание нарушали только крики
больших птиц, круживших вокруг вершины в удивлении и тревоге. Олалла
поднялась на ноги, повернулась ко мне; не снимая руки с креста, подняла
вуаль и посмотрела на меня - лицо у нее было бледное и печальное.
- Видите, моя рука на кресте, - проговорила она. - Падре сказал, что
вы не христианин, но попытайтесь взглянуть на Спасителя моими глазами,
вглядитесь в его лицо. Мы такие же, каким был он, на всех нас вина пер-
вородного греха, и мы должны нести свой крест, должны искупить прошлую
вину, хотя бы и не нашу. Ведь во всех нас, и даже во мне, есть искра бо-
жия. Подобно ему, мы должны потерпеть, пока утро не возвестит освобожде-
ния. Позвольте мне пройти мой путь в одиночестве, только так я буду ме-
нее всего одинока, со мной будет он, друг всех страждущих. Я тогда буду
истинно счастлива, когда скажу прости земному счастию и до дна изопью
предназначенную мне чашу страданий.
Я взглянул на распятие, и, хотя я не люблю идолов, а это грубое изоб-
ражение бога, вырезанное рукой вульгарного подражателя, было неприятно
мне, истинный его смысл все-таки не ускользнул от меня. Лицо искажено
смертной мукой, но вокруг него сияет нимб славы, напоминая, что искупи-
тельная жертва принесена добровольно. Распятие стояло здесь, венчая вер-
шину, как стоит на других дорогах множество таких же распятий, тщетно
взывая к прохожим. Стояло как символ горьких и благородных истин: что
наслаждение преходяще и не оно - высшая цель, что сильные духом идут
тернистым путем страданий, что у человека есть долг, а испытания только
закаляют его. Я повернулся и, не сказав ни слова, пошел вниз; когда я
обернулся в последний раз перед тем, как лес скрыл от меня распятие,
Олалла все еще смотрела мне вслед, не снимая руки с креста.

СТРАННАЯ ИСТОРИЯ ДОКТОРА ДЖЕКИЛА И МИСТЕРА ХАЙДА
Посвящается Катарине де Маттос
Храните нерушимость этих уз -
С ветрами, с вереском незыблем наш союз.
Вдали от родины мы знаем, что для нас
Цветет на севере душистый дрок сейчас.

ИСТОРИЯ ДВЕРИ
Мистер Аттерсон, нотариус, чье суровое лицо никогда не освещала улыб-
ка, был замкнутым человеком, немногословным и неловким в обществе, сухо-
парым, пыльным, скучным - и все-таки очень симпатичным. В кругу друзей и
особенно когда вино ему нравилось, в его глазах начинал теплиться огонек
мягкой человечности, которая не находила доступа в его речь; зато она
говорила не только в этих безмолвных средоточиях послеобеденного благо-
душия, но и в его делах, причем куда чаще и громче. Он был строг с со-
бой: когда обедал в одиночестве, то, укрощая вожделение к тонким винам,
пил джин и, горячо любя драматическое искусство, более двадцати лет не
переступал порога театра. Однако к слабостям ближних он проявлял достох-
вальную снисходительность, порой с легкой завистью дивился буйному жиз-
нелюбию, крывшемуся в их грехах, а когда для них наступал час расплаты,
предпочитал помогать, а не порицать.
- Я склонен к каиновой ереси, - говаривал он со скрытой усмешкой. - Я
не мешаю брату моему искать погибели, которая ему по вкусу.
А потому судьба часто судила ему быть последним порядочным знакомым
многих опустившихся людей и последним добрым влиянием в их жизни. И ког-
да они к нему приходили, он держался с ними точно так же, как прежде.
Без сомнения, мистеру Аттерсону это давалось легко, так как он всегда
был весьма сдержан, и даже дружба его, казалось, проистекала все из той
же вселенской благожелательности. Скромным натурам свойственно принимать
свой дружеский круг уже готовым из рук случая; этому правилу следовал и
наш нотариус. Он дружил либо с родственниками, либо с давними знакомыми;
его привязанность, подобно плющу, питалась временем и ничего не говорила
о достоинствах того, кому она принадлежала. Именно такого рода, вероят-
но, были и те узы дружбы, которые связывали нотариуса с его дальним
родственником мистером Ричардом Энфилдом, известным лондонским бонвива-
ном. Немало людей ломало голову над тем, что эти двое находят друг в
друге привлекательного и какие у них могут быть общие интересы. Те, кто
встречался с ними во время их воскресных прогулок, рассказывали, что шли
они молча, на лицах их была написана скука и при появлении общего знако-
мого оба как будто испытывали значительное облегчение. Тем не менее и
тот и другой очень любили эти прогулки, считали их лучшим украшением
всей недели и ради них не только жертвовали другими развлечениями, но и
откладывали дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87