Буря его чувств вылилась тогда в ночной побег Тараса из квартиры. Под утро он вернулся, мы выпили множество пива и уехали на вокзал. В поезде из 26 часов он проспал 22 часа. И сказал едва ли десяток слов.
Волков же сориентировал мой визит так, что я увидел человек шестьдесят в аудитории Политеха минут на десять, после чего нас изгнал из здания проректор и его охрана. А в последствии переехав через полгорода в присутствии чужих людей мы вынуждены были провести (?)ное партсобрание. Вот и всё общение с национал -большевиками. Осталась фотография где мы сидим с натянутыми лицами.
В апреле 1997 года я уехал в Казахстан в Кокчетав с отрядом национал-большевиков. Проехав всю Азию мы вернулись в первые дни июля. А уже 14 июля помещение на 2-й Фрунзенской взорвали. Возможно казахи в отместку за попытку поддержать Кокчетавских казаков. А может взорвали доблестные органы. В тот день я впервые увидел одного из офицеров ФСБ, которые через четыре года будут арестовывать меня на Алтае: Дмитрия Кондратьева. Уже в июле 1997 года я отправился в город Георгиевск, Ставропольского края. Там, ознакомившись с положением вещей, я принял предложение местных национал большевиков во главе с Сашей Тибковым - предложение баллотироваться в депутаты ГосДумы от Георгиевского округа на довыборах. Довыборы должны были состояться в середине сентября. Я пробыл в Георгиевске за работой до середины сентября и проиграв выборы, вернулся в Москву на поезде "Владикавказ - Москва". В Москве я узнал, что моя возлюбленная девушка Лиза -больше не моя девушка - Лиза сообщила мне что "влюбилась". Я дал ей пощёчину. Разумеется, когда путешествуешь так долго и так часто, то надеяться на верность женщин нереально.
2 октября в штабе НБП на 2-й Фрунзенской Анпилов, я и подполковник Терехов подписали трёхстороннее соглашение согласно которому мы вступаем в союзнические отношения с целью выступать вместе одним блоком на выборах в ГосДуму в декабре 1999 года. А уже 7 ноября мы шли единой колонной неся огромный кровавый транспарант с белыми настрочными буквами: "Фронт трудового народа, армии и молодёжи". Транспарант сшила Надя Воронова, впоследствии она прославится тем что на присуждении премии "Овация" хлестнёт Горбачёва букетом по лицу.
ГЛАВА XIII. РАСКОЛ
В моей жизни никогда не было разделения на частное и коллективное. Напротив, оба элемента переплетались. 11 ноября 1997 года вернулась Лиза. Пришла, поставила "наш" семейный диск Эдит Пиаф, села ко мне на колени. Мы с ней поехали в Питер, я уговорил её бросить работу. Пришёл Новый 1998 год. Вначале год был вполне удачным, я делил время между бункером, квартирой на Калошином переулке и квартирой Лизы рядом с тарелкой Олимпийского. 12 января, помню мы разрисовали с ней холодильник. Как бедные мексиканцы.
Любовник. Я был вождём партии. По утрам Лиза долго спала, а я уже сидел на кухне,-работал с письмами, строил партию. Я не мог позволить себе расслабиться. К осени 1998 года мы хотели провести 1-ый Всероссийский съезд и после съезда сдать документы на регистрацию партии как общероссийской политической. Всё это нужно было закончить и получить на руки регистрацию не позднее середины декабря 1998 года, за год до выборов. У меня было впереди дикое количество работы.
К весне мои отношения с Лизой разладились. Она делала нам газету. Дело в том что Артём Дебков давно устроился на постоянную работу в престижную фирму, после Дебкова нам делал газету один парень, из журнала, помещавшегося в доме где помещается Центр Ролана Быкова, на Цветном Бульваре. А затем газету стала макетировать Лиза. И очень хорошо макетировала. Однако со мной, близким человеком, она капризничала, требовала вина и потому всякий номер мне приходилось буквально вытаскивать на себе, участвовать в этом. Когда я покидал её квартиру на Олимпийском, не мог же я сидеть охранять свою подружку, она принимала у себя "друзей" или "гостей", судя по многочисленным пустым бутылкам, гости изрядно пили. Я стал замечать что у её гостей одни и те же вкусы: "они" пили коньяк, тогда когда Лиза коньяк не выносит и пьёт сухое, "они" покупали идя в гости к Лизе дорогую рыбу: белую и красную. Из чего я вывел предположение, что гости у неё одни и те же. И такое предположение мне не нравилось.
Как-то я зашёл в штаб под вечер, в неурочное время. И обнаружил там вычурного, кудрявого старовера в поддёвке и сапогах и пахнущую духами девку. Старовер и девка обмеривали наших ребят на предмет пошива им чёрных староверских рубах. Я спросил Костю Локоткова о цене, оказалось удовольствие стоило громадных денег: 167 рублей. Я спугнул всю эту компанию, быстро разбежались по углам, мелькнул юноша по фамилии Бутрин, похожий на восточного мальчика с картины Пиросмани. Бутрин сменил Карагодина в качестве самого близкого ученика. Староверов сделал модными и в партии Дугин. Он уже около года занимался староверчеством, со знанием дела растолковывал читателям "Лимонки" различия между староверческими "согласиями", вещал о "беспоповцах", "кондратьевцах". В газете была опубликована фотография: Дугин с бородищей, а вокруг него с дюжину бородачей - староверов. Я счёл увлечение Дугина староверчеством его очередной блажью и думал успокаивая себя, что пройдёт и это увлечение. Однако партия вовсе не должна была следовать всем интеллектуальным и религиозным увлечением Мэрлина, целых девять рубах должна была сшить обмерявшая наших девка. Девять душ, которые пытается выкрасть Мэрлин - внезапно для себя так сформулировал я ситуацию.
Я поговорил тогда с Локотковым "Кость, и ты!"-сказал я "ну уж от тебя не ожидал." "Я как все, Эдуард Вениаминович", застеснялся он "знаете, давление коллектива, не хочется быть белой вороной." "Блин,"сказал я "тебе жрать нечего, а ты 167 рублей на костюмированную одежду. Ты что в нёй на маскарад пойдёшь, костюм Осляби? "
Мэрлин читал им лекции. В 1997 году я много ездил, отсутствовал большую часть года, и потому не наблюдал воочию как устраивается этот к тому времени, обычай лекций. Возвратившись, я приходил в штаб по понедельникам, к окончанию лекций Дугина, строил народ, обсуждал практические дела, выход газеты, решал денежные проблемы. Партстроительство высасывало всё моё время, потому я обычно появлялся в самом конце лекции Дугина. Он убегал на радио 101, и слово брал я. В тот вечер я пришёл на 40 минут раньше обычного и присутствовал при последних сорока минутах лекции Дугина под названием "Философский русский". Я внимательно прослушал, что говорил Дугин, и то что он говорил, мне очень и очень не понравилось. А он говорил что мы не готовы к революции, что вначале путём кропотливого совершенствования следует создать новый тип человека, а именно "философского русского". Все мы обязаны стать таковыми. А уж потом, когда-то, в неопределённом будущем мы возможно сможем приступить к революции, закончил он совсем абсурдным призывом к нацболам научиться делать деньги, и убежал на радио.
Я вынужден был мягко, завуалировать перед нацболами и призыв Дугина и призыв самосовершенствоваться. Я сказал что партия это не кружок совместного изучения литературы и искусства. Партия ставит перед собой задачи политические. Самосовершенствование не есть политическая задача. Никто не против вашего самосовершенствования, но занимайтесь им что называется в свободное от выполнений заданий партии, время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66