Первым мы посетили бригадира, но его не было в маральнике, и мы отправились в село Банное. Кетрарь был на месте, и тотчас взялся отвезти нас в дом, который он мог нам предложить. Я сел к нему в синий Уазик [в его личном гараже мы видели три машины, включая иномарку] ребята последовали за мной в нашей белой "Буханке". По дороге он характеризовал мне ситуацию. То была единственная продолжительная моя с ним встреча [впоследствии его конечно запугали люди ФСБ и он не рад был, что приютил нас]. Он сказал что в селе пьют. Что он сегодня только намеренно выдал им зарплату, задержав её, иначе они бы не убрали сено. Еще конечно сено осталось, но основную часть убрали. Что основная часть доходов на Алтае поступает с маральников. Что панты до кризиса августа 1998 года стоили очень дорого, высшие сорта дотягивали до 2400 долларов за килограмм. Что предшественник его был очень плохой хозяин, но у него были в селе сильные корни и поддержка в районной администрации. Что очень нелегко было сместить его. Народ предложил ему стать директором. Он вообще-то чужой здесь. Только 18 лет как приехал из Молдавии. Совсем не пьет, пил когда-то но много лет назад завязал. Здесь, если ты не пьешь это уже огромное преимущество. Как бы иллюстрируя его рассказ, нам попадались беспредельно пьяные люди.
Он переехал речку и ввез нас в Сухой Лог - так называлось это место длинный действительно сухой луг вдоль отрогов гор. Старая избушка пол-крышки отсутствует,-черные бревна и в сотне метров - новая, но незаконченная пластик на окнах. Мы осмотрели новую избушку. В избушке была большая комната нары вдоль стены, широкие, на четверых. "Печку можно временно взять из старой избы", - сказал Кетрарь. "Смотрите, подходит?" Я сказал что мы остаемся. Был август, я не думал, что мы замёрзнем. "Окна у меня есть, печник есть - я на той неделе пришлю Вам рабочих,"-сказал Кетрарь и уехал. Впоследствии я увидел его только однажды, в жуткий буран. Наш "Уазик" спихнул в кювет пьяный алтаец на грейдере. Из оставновившейся машины вышел тогда Кетрарь не узнав меня. И пожертвовал нам свой трос.
На следующей неделе рабочие не появились, а Кетрарь стал нас тщательно избегать. Когда бы мы не подъезжали к его обильному, Самому деревянному, Самому высокому и зажиточному дому оказывалось что он в отпуске, или в Барнауле, или уехал в Горно-Алтайск... Теперь ясно, что он сторонился нас, не желая общаться с людьми, которых пасёт ФСБ, тогда я только предполагал что может быть и так.
Золотарев на Алтае преобразился. Хипповатый и не при деле в Барнауле, в горах он был Суперменом. Однажды я увязался с ним собирать мумиё. Я далеко не слабый человек и неплохо хожу, но в сравнении с ним я чувствовал себя черепахой. Указав вверх, он назначил мне встречу на горном склоне. Я увяз по дороге в кустах предположительно дикого шиповника, они держали меня как колючая проволока. А он, как горный козёл, уже бежал по отвесной скале высоко надо мной. Он учил нас находить ягоды, он ставил сети в горном ручье как Чингачгук - Большой змей, он учил нас,-городских, разжигать костры и выкапывать корни и распознавать грибы.
"В тебе есть Дух",-сказал он мне через две недели жизни в Сухом Логе. Очевидно две недели он ко мне присматривался. Он был возраста моей жены Наташи, т.е. родился в 1958 году. В Алтае он бродил с самого детства, потому что был родом из города Бийска, а Бийск от гор отделяют несколько часов в автобусе. Еще при советской власти он собирал мумиё и корни, водил туристов на Телецкое озеро и к горе Белуха. Мумиё ценилось в больших городах среди интеллигенции как средство от всех болезней. Это помет горных мышей на самом деле. Маленький кусочек стоил в Москве больших денег. Золотарев знал хорошо и Уймонскую долину, населенную староверами и последователями Рериха. Он говорил мне что КГБ усиленно надзирал над долиной, считая что оттуда может начаться какая-нибудь сектанско-революционная ересь.
"Я ничего не понимаю в Вашей партии. Я политикой не занимаюсь",-заявил он мне еще в Боочи. Но уже через десять дней, спросонья я с удивлением услышал как Виктор заполночь беседуя с заехавшим обогреться алтайцем Лёхой говорит ему "потому наша партия самая честная. Мы хотим...", дальше он неправильно трактовал политику НБП, но поразительно было что оно так быстро прибился к нам. "У тебя ребята хорошие,-сказал он мне вскоре,-сколько езжу таких не встречал. Самые лучшие."
Я написал о Золотареве в недавно законченной "Книге Воды" (это своеобразная книга воспоминаний) посему поумерю свой пыл. Мне очень тяжело что его убили. Я чувствую что вынул его насильственно из его кармы и поместил в нашу судьбу, в Историю Национал - Большевизма. И он погиб. Это я виноват.
Мы жили в Сухом Логу и беспокоили нас только пьяные охотники и чабаны. В пьяном состоянии алтайцы заводили беседы о мощи Чингиз-хана, иногда сбивались на враждебность, наезжали как говорят на нас, но стычек не было. Кривоногий маленький и широкий, как панцырь Леха сделался другом Виктора. В алтайцах чувствовался комплекс неполноценности народа выпавшего из истории к русским,-народу историческому. Потому в подпитии они обыкновенно хвалились своим умением ездить на лошади и своим снайперским искусством. Что касается ФСБ, то они пропали, или препоручили наблюдение за нами местным. Усатый заместитель директора не то агроном, не то главный инженер порою отирался поблизости - мы несколько раз встречали его машину. Фамилия у агронома Была Враждебная - Лебедь.
Уже в сентябре стало холодать. Над Сухим Логом низко висели с утра туманы и порой не рассеивались до конца дня. Брусья нашей недостроенной избушки были хорошо подогнаны и проконопачены мхом, но окна по-прежнему закрывал лишь пластик и дымовая труба железной печки была выведена в окно, держалась на соплях, потому к утру тепло уходило из избушки. Нужно было переселяться куда-то. Можно было конечно купить дом в деревне, в Банном или в другой деревне, и довольно дешево, но в деревню, в человечий улей я не хотел. Еще от Кетраря, когда он отвозил нас в Сухой Лог я услышал, что поблизости живет травник Пирогов, собирает корни и травы. Мимо Сухого Лога к Пирогову вела дорога. Золотарев одел резиновые сапоги и пошел к Пирогову в гости.
Вернувшись вечером, он сообщил, что мы друг другу нужны. Что Пирогов зимой живет в Барнауле, продает свои травы, а хутор раньше оставлял на алтайцев, да только они его много раз подводили. Пропили его железо, какие-то еще стройматериалы. Пирогов будет счастлив если кто-то останется на хуторе на зиму. На следующий день мы отправились знакомиться.
Семен Пирогов оказался маленьким старичком лесовичком. Прижимистым эксплуататором, но это выяснилось позднее. Хутор его состоял из трех жилых избушек, огромного ангара-сушилки для трав, мастерская, две бани, старая и недостроенная новая и еще нескольких подсобных строений. У кулака был даже гусеничный бульдозер. За хутором Пирогова осмысленные человеческие поселения заканчивались, только промелькнёт в горах старая юрта пастухов или крошечная черная избушка охотников. Я сказал Пирогову что мы хотели бы попробовать прожить зиму в горах, убедиться сможем или нет. Он сообщил что тридцать лет живет в горах, что долгие годы был лесником. Мы сидели в его летней кухне, печка под крышей, обширная терраса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66