Самый же тяжкий удар, конечно, тем, о ком не произносилось ни слова. Я думаю, что история Распутина уже непоправима. Без сомнения, этот негодяй сам распускал безмерно преувеличенные слухи о своем влиянии. Разумеется, все враги Престола с радостью эксплуатируют это страшное орудие… Но зачем был Распутин? Как можно было его держать? Как мог Саблер молчать и потакать? Как могли епископы оскорблять Святого Духа хиротониями вроде Варнавы?
В довершение – Саблер не сделал никакого опровержения против брошенного ему обвинения в том, что его назначил обер-прокурором Гришка <…>
Сергий Финляндский на упрек в молчании по поводу Распутина казался даже удивлен: «Да ведь история Распутина тянется уже десять лет!» Значит, освящена древностью? Но ведь, выходит, что не освящена, а только приводит к последствиям, какие только и может иметь запущенная гангрена.
Да, заводят такую гангрену, а потом будут жаловаться на каких-нибудь «масонов». Сатана, конечно, не упустит воспользоваться грехом, да зачем же грех культивировать?»
Накануне войны русское общество в который раз было Распутиным скандализировано, и Церковь, Синод снова попали в самый центр этого скандала. Священник Филоненко, которого упомянул в своей дневниковой записи Тихомиров, заявил в Думе буквально следующее: «Как любящий и верный сын своей матери – церкви православной, я со скорбью считаю долгом упомянуть о том, о чем говорят на всех перекрестках, во всех самых медвежьих и захолустных углах нашего обширного отечества. Никогда еще, господа, наша русская церковь не находилась в таких тяжелых условиях своего существования. Нам приходится быть свидетелями того непостижимого, странного и в то же время огромного влияния некоторых проходимцев, недостойных проходимцев хлыстовского типа, которых принято называть у нас „старцами“».
А далее Филоненко называл фактически единственный действенный способ борьбы с Распутиным: при бездействии либо неспособности Синода что-либо сделать эту задачу может выполнить лишь Поместный собор.
Еще более радикальной по отношению к Синоду оказалась речь князя С. П. Мансырева, кадета: «Ведомство прогрессирует, и до такой степени сильно и быстро, что невольно наводит этим на жуткие мысли. Авантюра с Илиодором кончилась неудачно, и на место его выпущен другой деятель, неоднократно упоминавшийся уже здесь, с именем которого связаны наигнуснейшие преступления, растление общества. Его имени не нужно называть, оно всем известно. Его выпускают для приобретения связей в наивысших кругах, этого субъекта представители духовной власти встречают на вокзале при приездах в Петербург. На этого субъекта чуть ли не молятся наши несчастные барыни из великосветского общества, для удовлетворения гнусных инстинктов этот субъект водворяется в самом центре страны и отсюда повсюду распространяет на все свое тлетворное влияние. А православное ведомство смотрит на это спокойно и покровительствует этому субъекту. Дальше идти нельзя».
Тут обращает на себя внимание, что ни иерей Филоненко, ни князь Мансырев не называли фамилии Распутина, но всем находящимся в зале было понятно, о ком идет речь.
«…в жизни Церкви продолжало ощущаться то влияние, которым было отмечено время В. К. Саблера и источник которого следует искать в кругах, группировавшихся около „старца“ Григория Распутина-Новых. Объективных данных об этом периоде крайне мало. Больше дает мемуарная литература, которая, однако, в равной мере очень субъективна, идет ли речь о противниках или о приверженцах „старца“», – писал впоследствии И. К. Смолич, с дневниковыми записями Тихомирова не знакомый, но точно уловивший субъективный и страстный дух практически любых свидетельств (а забегая вперед, скажем, и нынешних оценок), к этой теме относящихся. В том числе и тихомировских.
И тем не менее основания для пессимистических прогнозов и у Кривошеина, и у Тихомирова, и у священника Филоненко, и у князя Мансырева были. К этой поре опытный странник из сибирского села Покровского больше не был безгласным, как зимой 1912 года, когда о нем писали все подряд, а он не знал, как отбиться от врагов и лишь чувствовал, что газеты – это грозная сила, с которой трудно спорить. Теперь, набравшись нового опыта, от обороны он перешел к наступлению, сделался публичным человеком, выступал в печати сам, и одной из его мишеней стал Синод и его члены:
«…я не сектант. Осуждаю духовенство за его нерадивость и малую красоту в церковном обиходе. Но разве в этом суть? Наша Православная Церковь, как воздушное облако, светит и укрепляет каждого человека. В монашестве же нет спокойствия, а есть борьба: то с собственным телом, то с мiрским духом. Разве это праведники, что в клобуках состязаются из-за Патриаршего Престола?.. Антоний Волынский, Сергий Финляндский!.. Разве этого нужно им искать и указывать? Нужно, чтобы Духом прониклись все и сами указали на человека: вот Патриарх. А такого нет, и его не выдумаешь. Подобрать можно по росту, по красноречию, так чтобы подходил к правительству, но чтобы Патриарх своим духом покрывал весь народ и чтобы в него и православные, и иноверцы поверили, – для этого нужно родиться и тихо, незаметно вырасти».
В этой же беседе Распутин изложил свою программу:
«А ты спасай самого себя. И как только ты почувствуешь, что ты в себе, как река в берегах, до краев – вот тогда все покажется ненужным: и слава, и деньги, и карьера. Советую ни на кого не обращать внимания. Никого не наставляй, но никого за ошибки не карай – и думай о спокойствии души. И тогда всё вокруг тебя станет спокойно и ясно, и все прояснятся. Меня как поносили, чего только не писали обо мне, и врагов у меня все-таки нет; кто не знает меня, тот враг. Никому ничего худого не делаю, ни на кого не питаю злобы и весь на виду. Вот, как облака, проходит и злоба на меня, я не боюсь ее; поступай так и ты, и другой, и третий. Вот тебе и спасение в самом Mipy…
Болтают обо мне зря, пишут неизвестно что, и больше худое. Но и помочь им я не могу. Слепые света видеть не могут, и Царствие Божие открывается только тем, кто подходит друг к другу, как дети. Другой заповеди я не имею и не ношу. А чтобы тебе было ясно, кто я, я скажу: я – Распутин».
«Чего от меня хотят? Неужели не хотят понять, что я маленькая мушка и что мне ничего ни от кого не надо.
…Мне очень тяжело, что меня не оставляют в покое… все обо мне говорят… словно о большой персоне.
…Неужели не о чем больше писать и говорить, как обо мне… Я никого не трогаю… Да и трогать не могу, так как не имею силы… Дался я им… Видишь, какой интересный…
Каждый шаг мой обсуждают… все перевирают… Видно, кому-то очень нужно меня во что бы то ни стало таскать по свету и зубоскалить… Говорю тебе, никого не трогаю… Делаю свое маленькое дело, как умею… как понимаю… То меня хвалят… то ругают… только не хотят оставить в покое…
Если что плохо делаю, рассудит Господь… Искренне говорю тебе: плохо делать не хочу… Поступаю по умению… Хотел бы, чтобы, значит, вышло хорошо… Со всех сторон только и занимаются мною… Говорю тебе: маленькая мушка, и ни от кого и ничего мне не нужно… Самое было бы лучшее оставить меня в покое… Оставьте в покое… Дайте человеку жить… Все одно и то же. Я, да я… Говорю тебе, что хочу покоя… Не надо мне хвалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
В довершение – Саблер не сделал никакого опровержения против брошенного ему обвинения в том, что его назначил обер-прокурором Гришка <…>
Сергий Финляндский на упрек в молчании по поводу Распутина казался даже удивлен: «Да ведь история Распутина тянется уже десять лет!» Значит, освящена древностью? Но ведь, выходит, что не освящена, а только приводит к последствиям, какие только и может иметь запущенная гангрена.
Да, заводят такую гангрену, а потом будут жаловаться на каких-нибудь «масонов». Сатана, конечно, не упустит воспользоваться грехом, да зачем же грех культивировать?»
Накануне войны русское общество в который раз было Распутиным скандализировано, и Церковь, Синод снова попали в самый центр этого скандала. Священник Филоненко, которого упомянул в своей дневниковой записи Тихомиров, заявил в Думе буквально следующее: «Как любящий и верный сын своей матери – церкви православной, я со скорбью считаю долгом упомянуть о том, о чем говорят на всех перекрестках, во всех самых медвежьих и захолустных углах нашего обширного отечества. Никогда еще, господа, наша русская церковь не находилась в таких тяжелых условиях своего существования. Нам приходится быть свидетелями того непостижимого, странного и в то же время огромного влияния некоторых проходимцев, недостойных проходимцев хлыстовского типа, которых принято называть у нас „старцами“».
А далее Филоненко называл фактически единственный действенный способ борьбы с Распутиным: при бездействии либо неспособности Синода что-либо сделать эту задачу может выполнить лишь Поместный собор.
Еще более радикальной по отношению к Синоду оказалась речь князя С. П. Мансырева, кадета: «Ведомство прогрессирует, и до такой степени сильно и быстро, что невольно наводит этим на жуткие мысли. Авантюра с Илиодором кончилась неудачно, и на место его выпущен другой деятель, неоднократно упоминавшийся уже здесь, с именем которого связаны наигнуснейшие преступления, растление общества. Его имени не нужно называть, оно всем известно. Его выпускают для приобретения связей в наивысших кругах, этого субъекта представители духовной власти встречают на вокзале при приездах в Петербург. На этого субъекта чуть ли не молятся наши несчастные барыни из великосветского общества, для удовлетворения гнусных инстинктов этот субъект водворяется в самом центре страны и отсюда повсюду распространяет на все свое тлетворное влияние. А православное ведомство смотрит на это спокойно и покровительствует этому субъекту. Дальше идти нельзя».
Тут обращает на себя внимание, что ни иерей Филоненко, ни князь Мансырев не называли фамилии Распутина, но всем находящимся в зале было понятно, о ком идет речь.
«…в жизни Церкви продолжало ощущаться то влияние, которым было отмечено время В. К. Саблера и источник которого следует искать в кругах, группировавшихся около „старца“ Григория Распутина-Новых. Объективных данных об этом периоде крайне мало. Больше дает мемуарная литература, которая, однако, в равной мере очень субъективна, идет ли речь о противниках или о приверженцах „старца“», – писал впоследствии И. К. Смолич, с дневниковыми записями Тихомирова не знакомый, но точно уловивший субъективный и страстный дух практически любых свидетельств (а забегая вперед, скажем, и нынешних оценок), к этой теме относящихся. В том числе и тихомировских.
И тем не менее основания для пессимистических прогнозов и у Кривошеина, и у Тихомирова, и у священника Филоненко, и у князя Мансырева были. К этой поре опытный странник из сибирского села Покровского больше не был безгласным, как зимой 1912 года, когда о нем писали все подряд, а он не знал, как отбиться от врагов и лишь чувствовал, что газеты – это грозная сила, с которой трудно спорить. Теперь, набравшись нового опыта, от обороны он перешел к наступлению, сделался публичным человеком, выступал в печати сам, и одной из его мишеней стал Синод и его члены:
«…я не сектант. Осуждаю духовенство за его нерадивость и малую красоту в церковном обиходе. Но разве в этом суть? Наша Православная Церковь, как воздушное облако, светит и укрепляет каждого человека. В монашестве же нет спокойствия, а есть борьба: то с собственным телом, то с мiрским духом. Разве это праведники, что в клобуках состязаются из-за Патриаршего Престола?.. Антоний Волынский, Сергий Финляндский!.. Разве этого нужно им искать и указывать? Нужно, чтобы Духом прониклись все и сами указали на человека: вот Патриарх. А такого нет, и его не выдумаешь. Подобрать можно по росту, по красноречию, так чтобы подходил к правительству, но чтобы Патриарх своим духом покрывал весь народ и чтобы в него и православные, и иноверцы поверили, – для этого нужно родиться и тихо, незаметно вырасти».
В этой же беседе Распутин изложил свою программу:
«А ты спасай самого себя. И как только ты почувствуешь, что ты в себе, как река в берегах, до краев – вот тогда все покажется ненужным: и слава, и деньги, и карьера. Советую ни на кого не обращать внимания. Никого не наставляй, но никого за ошибки не карай – и думай о спокойствии души. И тогда всё вокруг тебя станет спокойно и ясно, и все прояснятся. Меня как поносили, чего только не писали обо мне, и врагов у меня все-таки нет; кто не знает меня, тот враг. Никому ничего худого не делаю, ни на кого не питаю злобы и весь на виду. Вот, как облака, проходит и злоба на меня, я не боюсь ее; поступай так и ты, и другой, и третий. Вот тебе и спасение в самом Mipy…
Болтают обо мне зря, пишут неизвестно что, и больше худое. Но и помочь им я не могу. Слепые света видеть не могут, и Царствие Божие открывается только тем, кто подходит друг к другу, как дети. Другой заповеди я не имею и не ношу. А чтобы тебе было ясно, кто я, я скажу: я – Распутин».
«Чего от меня хотят? Неужели не хотят понять, что я маленькая мушка и что мне ничего ни от кого не надо.
…Мне очень тяжело, что меня не оставляют в покое… все обо мне говорят… словно о большой персоне.
…Неужели не о чем больше писать и говорить, как обо мне… Я никого не трогаю… Да и трогать не могу, так как не имею силы… Дался я им… Видишь, какой интересный…
Каждый шаг мой обсуждают… все перевирают… Видно, кому-то очень нужно меня во что бы то ни стало таскать по свету и зубоскалить… Говорю тебе, никого не трогаю… Делаю свое маленькое дело, как умею… как понимаю… То меня хвалят… то ругают… только не хотят оставить в покое…
Если что плохо делаю, рассудит Господь… Искренне говорю тебе: плохо делать не хочу… Поступаю по умению… Хотел бы, чтобы, значит, вышло хорошо… Со всех сторон только и занимаются мною… Говорю тебе: маленькая мушка, и ни от кого и ничего мне не нужно… Самое было бы лучшее оставить меня в покое… Оставьте в покое… Дайте человеку жить… Все одно и то же. Я, да я… Говорю тебе, что хочу покоя… Не надо мне хвалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251