В. Розанову В. А. Кожевников.
3 августа 1909 года Новоселов писал Ф. Д. Самарину: «Кругом слишком сумрачно, и громы многие слышатся, и волны вздымаются, – а ковчег наш не устроен и требует внимательной, упорной и энергичной работы. Не знаю, как Вы, а я, видя, что „пашни много“, в то же время чувствую, что „дня немного впереди“, что впереди, как хорошо о себе в последние годы жизни выразился Влад. Соловьев, впереди „прочее время живота“. Если бы Вы спросили, около чего вращается теперь моя мысль по преимуществу, если не исключительно, я твердо бы ответил: около души и Церкви. В сущности эти вещи неразъединимы. Так, по крайней мере, у нас в Православии. И это – душа и Церковь – есть то единое на потребу, к чему приложится все прочее, чему приложиться положено волей Божией. Окружающее нас – близкое и далекое – особенно и ценно, и значительно, и поучительно со стороны своего отношения к этому сокровищу, ради которого стоит продать все прочее, чтобы получить его. И хотя нависают тучи и слышны раскаты грома, я все больше и больше, – если хотите – в меру усиления грозы, – чувствую всю несокрушимость того Ковчега, непоколебимость Коего обещана нам Истинным Свидетелем, но тем ответственнее чувствуешь себя за ковчег своей души и за ковчег своей церкви, которые тогда только могут быть в безопасности, когда прикреплены надежно к Ковчегу вселенскому. Довольно тесное общение, в течение почти 1,5 лет, с протестантствующей молодежью и встреча с заграничными представителями англиканства и баптизма еще больше внушили мне уверенность в несравненной истинности нашей Церкви, несущей в себе предание Духа Истины, и сознание исключительной важности всестороннего служения Церкви. Вот на этом предмете и следует нам всем сосредоточить главные силы».
Вместе с тем, по словам Бердяева, у Новоселова «не было того клерикализма и поклонения авторитету иерархии, которые характерны для правых течений русской эмиграции. Он признавал лишь авторитет старцев, т. е. людей духовных даров и духовного опыта, не связанных с иерархическим чином. Епископов он ни в грош не ставил и рассматривал их как чиновников синодального ведомства, склонившихся перед государством».
Последнее свидетельство – при всей бердяевской запальчивости и односторонности подобного суждения о предреволюционном епископате – тем важнее, что иногда противостояние Распутина и Церкви сводят к чисто административной стороне и своего рода духовному бунту против мертвящей буквы (и то же самое говорится и про нынешнее положение дел: за Распутина-де православный народ, а против – «верхушка церкви»). Но Новоселов был меньше всего чиновником или администратором. За его спиной был очень непростой, выстраданный путь к православию, он был тоже своего рода опытным странником и даже одна из книг его называлась «Забытый путь опытного богопознания», а среди героев ее был некий странник, в уста которого Новоселов вложил такие слова:
«Когда при сем я начинал молиться сердцем, все окружающее меня представлялось мне в восхитительном виде: деревья, травы, птицы, земля, воздух, свет, все как будто говорило мне, что существует для человека, свидетельствует любовь Божию к человеку, и все молится, все воспевает славу Богу.
И я понял из сего, что называется в Добротолюбии «видением словес твари», и увидел способ, по коему можно разговаривать с творениями Божиими.
Я также опытно узнал, что значит рай и каким образом разверзается Царствие Божие внутри сердец наших».
Так мог бы написать или под этим подписаться и Григорий Распутин, автор «Жития опытного странника». Едва ли Новоселов тексты Григория Распутина читал, но, будучи человеком глубоко духовным, он мог почувствовать в феномене Распутине пародию на то, что было дорого его сердцу. Кажущаяся близость «опытности», соединенная с самыми ужасными слухами, которые Новоселов исследовал, которые проверил и в истинности которых убедился, не могла его не поразить. В марте 1910 года он начал в печати борьбу против Распутина, хотя, по воспоминаниям С. Булгакова, еще в 1907-м Новоселов в своих устных отзывах о Распутине выражал «сомнение в мистической доброкачественности этого совершенно особого человека» и «со свойственной ему ревностью о вере начал собирать материалы о нем и готовить печатное его обличение».
Теперь его час пробил: «За последнее время нередко приходится слышать в обществе имя „старца“ Григория по фамилии Новых. Фамилия эта лишь недавно была исходатайствована Григорием в замену прежней – Распутин. Можно лишь пожалеть об этой замене, так как первоначальная фамилия находится в большем соответствии с жизнью „старца“. <…> Мне достоверно известно, что этот самый „старец“ (ему на вид лет 40 с небольшим), эротоман из религиозных якобы побуждений и с религиозными целями, устраивал в бане, несомненно, у себя на родине, а вероятно, и в других местах своеобразные „собеседования“ со своими обольщенными его „святостью“ поклонницами, причем как сам он, так и эти несчастные, целой группой представали друг перед другом совершенно нагими. Безумие, до которого доходят жертвы этого человека, и обольщение, которому они поддаются не без дьявольского, полагаю, воздействия, простирается до того, что они убеждены по опыту, будто прикосновение к ним Григория сообщает им чувство „ангельской чистоты“, что он „возводит их в райское состояние“.
Церковь не знает таких путей к Богу, какие рекомендует он, и решительно их отвергает. «Вот ей хорошо со мной, – конкретно пояснил свои слова новоявленный духоносец, прижимая к себе одураченную даму высшего круга, – тут и церковь».
Крестьяне не любят Распутина и называют его «изменником веры православной», «богомолом» и «еретиком». Почитателей у Распутина в селе нет. Есть только три-четыре человека. Дома живет мало, большею частью ездит по России. На вопросы, где чаще бывает и зачем ездит, Распутин отвечал: «Езжу с друзьями видаться в Казань, Москву, Петербург, Киев». Во время обыска при следствии у него было найдено много писем и телеграмм от почитателей и почитательниц, даже высокопоставленных особ, с просьбами скорее посетить их. Распутин знакомствами этими дорожит и любит хвастать, как высочайшие особы принимают его и благотворят ему».
Фактически именно Новоселов стал застрельщиком той общественной оппозиции, которая по отношению к Распутину сложилась и заявила о себе в 1909–1910 годах. Говоря об этом правом антираспутинском фронте, надо сказать и о самом главном редакторе «Московских ведомостей» Льве Александровиче Тихомирове, чья роль и ответственность в борьбе с «распутинщиной» была особенно велика; неслучайно Тихомиров позднее писал в своем дневнике: «…не я ли первый обличил Распутина?»
Причина резко негативного отношения к Распутину Льва Тихомирова, бывшего народовольца, пересмотревшего свои взгляды и ставшего убежденнейшим монархистом, заключалась не только в моральном облике сибирского странника. Григорий Ефимович Распутин удивительным образом воплошал и одновременно с этим опошлял те идеи, которые вынашивал в течение многих лет Тихомиров. Сам факт появления Распутина для тех, кто за его приходом изначально стоял (тех же черногорок, отчасти Феофана и Гермогена), символизировал сближение монарха с народом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
3 августа 1909 года Новоселов писал Ф. Д. Самарину: «Кругом слишком сумрачно, и громы многие слышатся, и волны вздымаются, – а ковчег наш не устроен и требует внимательной, упорной и энергичной работы. Не знаю, как Вы, а я, видя, что „пашни много“, в то же время чувствую, что „дня немного впереди“, что впереди, как хорошо о себе в последние годы жизни выразился Влад. Соловьев, впереди „прочее время живота“. Если бы Вы спросили, около чего вращается теперь моя мысль по преимуществу, если не исключительно, я твердо бы ответил: около души и Церкви. В сущности эти вещи неразъединимы. Так, по крайней мере, у нас в Православии. И это – душа и Церковь – есть то единое на потребу, к чему приложится все прочее, чему приложиться положено волей Божией. Окружающее нас – близкое и далекое – особенно и ценно, и значительно, и поучительно со стороны своего отношения к этому сокровищу, ради которого стоит продать все прочее, чтобы получить его. И хотя нависают тучи и слышны раскаты грома, я все больше и больше, – если хотите – в меру усиления грозы, – чувствую всю несокрушимость того Ковчега, непоколебимость Коего обещана нам Истинным Свидетелем, но тем ответственнее чувствуешь себя за ковчег своей души и за ковчег своей церкви, которые тогда только могут быть в безопасности, когда прикреплены надежно к Ковчегу вселенскому. Довольно тесное общение, в течение почти 1,5 лет, с протестантствующей молодежью и встреча с заграничными представителями англиканства и баптизма еще больше внушили мне уверенность в несравненной истинности нашей Церкви, несущей в себе предание Духа Истины, и сознание исключительной важности всестороннего служения Церкви. Вот на этом предмете и следует нам всем сосредоточить главные силы».
Вместе с тем, по словам Бердяева, у Новоселова «не было того клерикализма и поклонения авторитету иерархии, которые характерны для правых течений русской эмиграции. Он признавал лишь авторитет старцев, т. е. людей духовных даров и духовного опыта, не связанных с иерархическим чином. Епископов он ни в грош не ставил и рассматривал их как чиновников синодального ведомства, склонившихся перед государством».
Последнее свидетельство – при всей бердяевской запальчивости и односторонности подобного суждения о предреволюционном епископате – тем важнее, что иногда противостояние Распутина и Церкви сводят к чисто административной стороне и своего рода духовному бунту против мертвящей буквы (и то же самое говорится и про нынешнее положение дел: за Распутина-де православный народ, а против – «верхушка церкви»). Но Новоселов был меньше всего чиновником или администратором. За его спиной был очень непростой, выстраданный путь к православию, он был тоже своего рода опытным странником и даже одна из книг его называлась «Забытый путь опытного богопознания», а среди героев ее был некий странник, в уста которого Новоселов вложил такие слова:
«Когда при сем я начинал молиться сердцем, все окружающее меня представлялось мне в восхитительном виде: деревья, травы, птицы, земля, воздух, свет, все как будто говорило мне, что существует для человека, свидетельствует любовь Божию к человеку, и все молится, все воспевает славу Богу.
И я понял из сего, что называется в Добротолюбии «видением словес твари», и увидел способ, по коему можно разговаривать с творениями Божиими.
Я также опытно узнал, что значит рай и каким образом разверзается Царствие Божие внутри сердец наших».
Так мог бы написать или под этим подписаться и Григорий Распутин, автор «Жития опытного странника». Едва ли Новоселов тексты Григория Распутина читал, но, будучи человеком глубоко духовным, он мог почувствовать в феномене Распутине пародию на то, что было дорого его сердцу. Кажущаяся близость «опытности», соединенная с самыми ужасными слухами, которые Новоселов исследовал, которые проверил и в истинности которых убедился, не могла его не поразить. В марте 1910 года он начал в печати борьбу против Распутина, хотя, по воспоминаниям С. Булгакова, еще в 1907-м Новоселов в своих устных отзывах о Распутине выражал «сомнение в мистической доброкачественности этого совершенно особого человека» и «со свойственной ему ревностью о вере начал собирать материалы о нем и готовить печатное его обличение».
Теперь его час пробил: «За последнее время нередко приходится слышать в обществе имя „старца“ Григория по фамилии Новых. Фамилия эта лишь недавно была исходатайствована Григорием в замену прежней – Распутин. Можно лишь пожалеть об этой замене, так как первоначальная фамилия находится в большем соответствии с жизнью „старца“. <…> Мне достоверно известно, что этот самый „старец“ (ему на вид лет 40 с небольшим), эротоман из религиозных якобы побуждений и с религиозными целями, устраивал в бане, несомненно, у себя на родине, а вероятно, и в других местах своеобразные „собеседования“ со своими обольщенными его „святостью“ поклонницами, причем как сам он, так и эти несчастные, целой группой представали друг перед другом совершенно нагими. Безумие, до которого доходят жертвы этого человека, и обольщение, которому они поддаются не без дьявольского, полагаю, воздействия, простирается до того, что они убеждены по опыту, будто прикосновение к ним Григория сообщает им чувство „ангельской чистоты“, что он „возводит их в райское состояние“.
Церковь не знает таких путей к Богу, какие рекомендует он, и решительно их отвергает. «Вот ей хорошо со мной, – конкретно пояснил свои слова новоявленный духоносец, прижимая к себе одураченную даму высшего круга, – тут и церковь».
Крестьяне не любят Распутина и называют его «изменником веры православной», «богомолом» и «еретиком». Почитателей у Распутина в селе нет. Есть только три-четыре человека. Дома живет мало, большею частью ездит по России. На вопросы, где чаще бывает и зачем ездит, Распутин отвечал: «Езжу с друзьями видаться в Казань, Москву, Петербург, Киев». Во время обыска при следствии у него было найдено много писем и телеграмм от почитателей и почитательниц, даже высокопоставленных особ, с просьбами скорее посетить их. Распутин знакомствами этими дорожит и любит хвастать, как высочайшие особы принимают его и благотворят ему».
Фактически именно Новоселов стал застрельщиком той общественной оппозиции, которая по отношению к Распутину сложилась и заявила о себе в 1909–1910 годах. Говоря об этом правом антираспутинском фронте, надо сказать и о самом главном редакторе «Московских ведомостей» Льве Александровиче Тихомирове, чья роль и ответственность в борьбе с «распутинщиной» была особенно велика; неслучайно Тихомиров позднее писал в своем дневнике: «…не я ли первый обличил Распутина?»
Причина резко негативного отношения к Распутину Льва Тихомирова, бывшего народовольца, пересмотревшего свои взгляды и ставшего убежденнейшим монархистом, заключалась не только в моральном облике сибирского странника. Григорий Ефимович Распутин удивительным образом воплошал и одновременно с этим опошлял те идеи, которые вынашивал в течение многих лет Тихомиров. Сам факт появления Распутина для тех, кто за его приходом изначально стоял (тех же черногорок, отчасти Феофана и Гермогена), символизировал сближение монарха с народом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251