Мужичонка ему отвечает:
- Я твой ангел.
- Какой еще ангел? Что ты мелешь?
- Новый ангел,- сказал мужичок.- Меня в самых трудных случаях посылают. У
тебя раньше был очень неопытный ангел. Он совсем с делом не справлялся. Тело
твое берег, а душу едва не упустил. Но теперь все будет хорошо.
- Да ты что,- обиделся Мудрак,- издеваться сюда пришел, ханыга чертов! Ты
хоть знаешь, кто я такой?
- Знаю,- ответил ангел.- Ты очень несчастный, я бы даже сказал, невезучий
человек.
- Ишь ты! - усмехнулся Мудрак, который до последнего случая невезучим никак
себя не считал.- А чем докажешь, что ты ангел?
Мужичонка повернулся, и майор увидел у него за спиной небольшие мятые
крылья.
- Подумаешь! - сказал он презрительно.- Ты мне чудо настоящее покажи - тогда
поверю.
- Я могу показать тебе чудо, но дело совсем не в этом.
- Нет, хочу чуда! - потребовал Мудрак.
- Ну что же, будь по-твоему,- сказал ангел, не сильно удивляясь,- все вы,
люди, хотите чуда, но ни одно из них на пользу вам еще ни разу не пошло.
И исчез.
Мудрак усмехнулся и лег спать. А наутро он проснулся со странным ощущением,
что за ночь что-то произошло. Он сперва не понял, что именно. Все было как
будто на своих местах. Та же недопитая бутылка кагора, тот же листок бумаги
с одним-единственным предложением. Мудрак сел к столу, чтобы описать, как в
хмельном состоянии люди поддаются религиозным видениям, и, следовательно,
Бог и все Его силы есть не что иное, как пьяный бред. Но вдруг почувствовал,
что ему что-то мешает. Он в недоумении опустил глаза и покрылся холодным
потом: ампутированная кисть снова была на месте.
Он дотронулся до нее, кисть не пропала. Мудрак испуганно ею пошевелил -
кисть сидела на месте как влитая. Рука как рука - точно такая же, как и была
раньше, с крепкими пальцами, с толстой кожей, в которую въелся и уже не
отмывался порох, с желтыми от никотина ногтями. Майор сделал усилие, чтобы
проснуться, но это был не сон или сон такой глубокий, как вся наша жизнь, и
проснуться можно было, только умерев.
Мудрак стал рассуждать логически: могли ли его, допустим, ночью тайно
вывезти в больницу, сделать операцию и привезти домой? Или могло ли ему,
наоборот, присниться все, что произошло в клубе, и он по-прежнему
здравствующий майор? Но почему в таком случае он не на службе? Или же это
теперь продолжается сон и надо все-таки проснуться? Однако ни одно из этих
объяснений его не удовлетворяло, и поскольку всяких тайн и загадок он не
любил, то решил не забивать голову напрасными сомнениями и снова взялся за
перо.
На сей раз дело пошло гораздо удачнее. Мудрак писал, предложения летели одно
за другим, он работал с таким энтузиазмом, что из дома вышел только однажды
купить хлеба и вина и не обратил внимания на пораженные взгляды соседей. А
потом и вовсе без еды стал обходиться, питаясь одной лишь атеистической
мыслью.
А между тем по городу поползли слухи о таинственном исцелении майора, и
слухи эти наделали переполох еще больший, чем его ранение. Теперь в воле
небес уже не сомневался никто, хотя, как ее истолковать, не знали. Собирался
у его подъезда народ, трепетали старухи, стояли женщины с детьми.
Мудрак ничего этого не замечал - он дрался со Своим Противником, пока не
разбил Его наголо, и наконец после долгого затворничества отправился в
местное издательство.
Но, как только он вышел на улицу, его обступило не меньше сотни людей. Они
ползали на коленях, целовали края его одежды, просили благословения. Сперва
он не понимал, в чем дело, но, когда народ попадал ниц, Мудрак первый раз в
жизни испугался.
Ни под вражескими пулями, ни безоружный перед бандитской финкой, ни на
куполе церкви, срубая крест, он ничего не боялся, а теперь со страхом глядел
на толпу и, что делать, не знал. Он кричал, пинал людей ногами, ругался, но
и побои, и крики люди сносили как величайшую милость и принимали с
благодарностью.
- Так, батюшка, так! По грехам нашим и следует нам! Крепче бей, родимый!
Деток бей! Забыли Бога мы, согрешили, но послал нам Отец блаженного во
искупление греха. Рукой, батюшка, бей, десницей исцеленной!
Он задирал руку, а люди висли на нем, старались дотронуться и поцеловать ее.
Майор закричал страшным голосом и бросился обратно в квартиру.
К вечеру к его дому стекся почти весь город. И верующие, и неверующие,
мужчины, женщины, дети, образованные и необразованные - все побросали
телевизоры и пришли под окна майоровой квартиры.
Тогда же с черного хода пробрались бывшие коллеги майора и их соседи в
штатском. Мудраку велели признаться в том, что он совершил акт повышенной
идеологической диверсии, и открыть, кто его на это толкнул, кто исполнил и
кто за этим стоит. Майор пытался объяснить, что ничего дурного не замышлял,
а, напротив, хотел послужить и на пенсии родимой власти. Он махал листочками
со своими проповедями, но приезжие грубо его оборвали и вторично потребовали
немедленно во всем сознаться.
Под окнами гудела толпа. Стягивались усиленные наряды милиции, в мегафон
начальственные чины обращались к собравшимся и велели расходиться. Но,
позабыв о страхе, люди стояли насмерть и в обиду чудоносца не давали.
- Иди и сделай что-нибудь! - приказали майору и выпихнули его на балкон.
Толпа замолкла и благоговейно взирала: сейчас должно было свершиться то
чудо, что бывает один раз в тысячелетие. Сотни пар глаз смотрели на него
снизу, но спиной Мудрак чувствовал, что на него направлены несколько
пистолетов.
И вдруг он услышал тихий голос:
- Перекрестись, чадо, и вороги твои сгинут.
Лицо майора вдруг исказила судорога.
- Ах, это ты, сучий ангел! - воскликнул он в ненависти.
И на глазах у изумленного люда несостоявшийся апостол схватил левой рукой
здоровенный тесак, которым кромсал капусту, поднял его над головой и со
всего маху рубанул по деснице.
Кисть отлетела, толпа ахнула и расступилась, а майор, потрясая искалеченной
рукой, злобно, обращаясь в никуда, крикнул:
- На, подавись своим чудом!
Всем сразу стало скучно. Люди вспомнили об обычных заботах и разошлись,
толкуя о фокусах, о филиппинских хилерах и о том, что никакой десницы и не
было. Хитроумный безбожник специально придумал всю эту историю, и последние
старушки, еще хранившие в душе надежду на возрождение храма, поплелись к
телевизорам.
Только Мудраку почудилось, что где-то недалеко тяжело вздохнул мужичонка в
помятом пиджачке. Вздохнул и отлетел".
Рассвело, и стало неуютно и зябко, как бывает осенним утром. Кричали птицы,
трава и кусты были подернуты мокрой паутиной. В такие утра хорошо идет в
сети рыба, а поселковые бабы наперегонки отправляются собирать рыжики и с
фонарем шарят под невысокими елками или идут гурьбой на болото за клюквой.
Илья Петрович и его докучливый собеседник стояли посреди Большого Мха, и
уродливая возвышалась в десяти шагах от них расщепленная сосна как
напоминание о недавнем происшествии.
- Если своим рассказом вы на меня намекали,- сказал Илья Петрович, зевнув,-
то разрушение памятников архитектуры я осуждаю и культурно-историческое
значение христианства на определенном этапе развития человечества при...
- А хотите я вам расскажу, как было на самом деле? - перебил его самозванец.
- Что именно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54