- Скульптора Колдаева.
Борис Филиппович вспомнил про просьбу несостоявшегося апостола, но не
удержался и со смешанным чувством приблизился к могиле. Он подоспел к тому
моменту, когда прощались с покойным, и с любопытством поглядел в его
закрытые глаза.
И вдруг сделалось ему нехорошо. От жары сдавило виски, и почудилось, что
колдаевское лицо передернулось тем же ужасом и отвращением, что и в момент
экспроприации фотографий.
- Фу ты, черт,- пробормотал Божественный Искупитель и быстрыми шагами пошел
к машине.
- Ну вот,- доброжелательно рассказывал наголо обритый приземистый могильщик,
любовно оглядывая аккуратную свежую насыпь,- сейчас засыпали мы его
землицей, пусть он там лежит себе спокойненько, а осенью цветочки можно
будет посадить.
- А памятник? - спросил Илья Петрович.
- Ну-у, памятник... Кто ж сразу-то памятник ставит? Вот земля устоится,
успокоится через годик-полтора, тогда уж и на памятник соберем.
- Я бы поучаствовать хотел.
- Не волнуйтесь. Это мы на себя возьмем. Мы покойному многим обя-
заны.
Директор кивнул и пошел по аллее.
Недалеко от выхода его внимание привлек свежий холмик, заваленный цветами и
венками. Илья Петрович приблизился к могиле.
"Вот и старик тоже помер",- подумал он, прочтя надпись на ленточке венка.
Он стоял над этой могилой и думал о том, что в мире не бывает ничего
случайного, все совершается в свой срок, когда приходит ему время родиться и
умереть. В каждой жизни есть некий замысел, и человеку следует его угадать и
со всем, что происходит, примириться. И, верно, подобный замысел был в
судьбе человека, действительно оказавшегося известным скульптором, в судьбе
старика-академика, Маши, ее родителей, Катерины и, наконец, в его
собственной судьбе. Он не разгадал пока этого замысла, он по-прежнему шарил
в потемках, но теперь казалось ему, что до конечного поворота осталось
совсем немного. Тогда начнется настоящая жизнь, а все прежнее окажется лишь
цепью необходимых ошибок и поворотов, по которым течет река жизни. И потому
он совсем не удивился, когда увидел плачущую свою возлюбленную ученицу,
потерянную, несчастную, опозоренную перед всем светом и готовую броситься с
моста в реку от безысходности.
Она не посмела прийти на похороны и подошла к могиле только после того, как
все разошлись. Маша долго стояла возле заваленной цветами и венками насыпи и
что-то говорила покойному, точно чувствуя, что душа его здесь, рядом. Илья
Петрович ей не мешал, а потом тихо взял за руку и повел к выходу. Ей было
все равно, куда и с кем она идет, но хорошо от того, что директор ничего не
спрашивал и ничего не говорил. И она тоже ни о чем его не спрашивала, как
будто между ними давно все было обговорено.
А между тем за всеми участниками кладбищенской драмы наблюдал недавний
посетитель академика. Но Илья Петрович и Маша его не интересовали. Он
поджидал Божественного Искупителя у его машины и здесь же предъявил ему
ордер на обыск.
- И в чем конкретно меня обвиняют? - спросил Борис Филиппович довольно
равнодушно.
- Я ищу один ствол.
- Оружия в моей общине нету.
- Я знаю, что нету,- улыбчиво согласился мужчина.- Вы его выкинули. Но
придется объяснить, зачем вам потребовалось переносить труп академика Рогова
из вашего дома?
- Он меня убить хотел.
- Вот напишите подробно, при каких обстоятельствах и почему.
- Я к нему никаких претензий не имею,- сказал Борис Филиппович надменно.- Вы
свои фокусы оставьте. Ничего у вас не выйдет. Сейчас не те времена,
милейший. Вы не посмеете меня тронуть. Я на вас прессу напущу, и вас сожрут.
- А я на вас - медицинскую экспертизу. Вас лично и всех ваших апостолов.
Божественный Искупитель вздрогнул и впился в безмятежное лицо голубоглазого
мужчины.
- И никто из ваших покровителей палец о палец не ударит, чтобы за вас
заступиться. Такого скандала они не перенесут.
- Что вы хотите? - спросил он глухо.
- Вы должны на время исчезнуть. В этом случае я смогу дать вам гарантии, что
дело будет замято.
В тот же вечер Церковь Последнего Завета прекратила свое легальное
существование, а еще неделю спустя в колдаевский особняк вселилось
культурно-просветительское общество не то из Японии, не то из Южной Кореи с
весьма нечистой репутацией, но с мировым размахом, не в пример Церкви
Последнего Завета куда более солидное и основательное и заплатившее
городским властям за право регистрации умопомрачительную сумму.
Божественный Искупитель обратился к своим последователям с просьбой не
предпринимать никаких противоправных действий и подчиниться решению властей.
Одновременно с этим он довел до верных, что скоро грядет час Х, когда всем
надлежит последовать за учителем к новому месту жизни, а покуда затаиться и
ждать вести.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ПОСЛЕДНИЙ ЗАВЕТ
Глава I. Великий поход
Поезд в Чужгу пришел в два часа ночи. Было светло, пасмурно и тихо.
Казалось, за три года ничто в поселке не переменилось: около станции бродили
собаки, железнодорожные пути были забиты составами, трещал мотоцикл и
валялись в кустах пьяные. Илья Петрович никогда Чужгу не любил и, живя в
"Сорок втором", бывал здесь только по необходимости. Но теперь, после
Ленинграда, все радовало его сердце. Он с нежностью глядел на лица старух,
прислушивался к их говору, все казалось ему необычным, наполненным особым
смыслом. Но все же и эта малость людей тяготила его. Директору мечталось о
том, чтобы как можно скорее оставить эту жизнь и укрыться от нее в таежном
скиту. Странное дело, столько лет он занимался тем, что выводил детей из
леса в большие города, теперь же пришла пора уводить их обратно.
Поезда в "Сорок второй" не ходили, но сохранилась железнодорожная ветка, по
которой он рассчитывал за неделю дойти до места. Илья Петрович был даже рад,
что они с Машей отправятся в Бухару пешими, как паломники к святым местам, и
никогда более не суждено будет им вернуться в мир, которому прочил бывший
лучший дворник Санкт-Петербурга гибель, пусть даже не в апокалиптическом, но
в самом обыкновенном житейском смысле.
Наутро директор и Маша вышли из поселка и по усу отправились в лес на
восток, туда, где затерялась теперь совсем одинокая Бухара. У Ильи Петровича
висели за спиной заплечный мешок с сухарями и консервами, котелок,
рыболовные снасти и ружье, которое он перед отъездом из поселка оставил у
бывшего председателя. Теперь предприимчивый хохол самый первый открыл в
Чужге коммерческий киоск, во всяк час дня и ночи торгующий водкой. Он
раздобрел, округлился, обленился, забросил охоту и идти в Бухару
отсоветовал.
- Та Бог його знае. Може, зараз и нема там никого. Дорога тяжка, та й робыты
там ничого. Тилькы дивчину вымучишь.
- Ничего, проберемся.
- Та живы тут. Дивчина хай у мене в ларку торгуе, а ты за товаром издыты
будешь. Заживемо, як в Бога за пазухов. От и це... бухаряне-то сами воны
залышилысь, и управы на ных ниякой нема. Хто зна, що в ных на думци.
Старець-то ихний, кажуть, звихнувся нибы.
- Что такое?
- Пропонувалы им в район переихаты. Поселытыся компактно. А вин незащо.
- Они всегда хотели, чтобы их в покое оставили.
- Не знаю, що воны там хотилы,- проворчал хохол.- Але вин-то завжды був
недурный чоловик и розумиты повынен, що воны сами там не выживуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54