- Господь этого не допустит.- Илья Петрович поднял на Люппо безумные глаза.
- Господь уже столько всего допускал, что надеяться на Него было бы по
меньшей мере легкомысленно. Хозяин наш, как и самые верные его поклонники,
любит кровь.
- Неправда, Он милосерден.
- Он жесток, Илья Петрович, запомните это. В этом Его сила и правда. Вы
никогда не задумывались над тем, что все эти войны, аварии, катастрофы,
эпидемии, взрывы, которыми переполнена человеческая история, есть не что
иное, как дань, которая берется с людей за то, чтобы был продлен срок их
существования? Бухара станет просто еще одним жертвоприношением в
общечеловеческую свечу.
- А вы пришли смотреть на агонию этих людей, чтобы потом прибрать к рукам их
богатство?
- Ничего-то вы так и не поняли, глупый директор. У меня в этой драме иная
роль. У нас есть немного времени, и я хочу напоследок развлечь вас беседой,
которую мы когда-то так и не окончили. Я глубоко равнодушен к людям, которые
мне не подобны, но к вам чувствую странное влечение. Этакую смесь любви и
ненависти, которую не испытывал еще ни к кому. Даже к тому безумному,
возомнившему себя Микеланджело. Быть может, дело в том, что вы девственник.
Вы ведь девственник, Илья Петрович? Так вот я хочу вам кое-что сказать. Как
белый голубь белому голубю. Из этой ямы вы все равно никогда не выберетесь,
вы прожили жизнь бестолковую и погибнете вонючей смертью, но я хочу, чтобы
вы знали: то будущее, ради которого вы жили и к которому стремились, та
сила, которую вы искали и которой хотели служить, она - за мною.
- За вами нет ничего! - сказал директор яростно.- Вы лжепророк!
- Что есть ложь? - спросил Люппо насмешливо.- Неужели вы не видите, что
граница между правдой и ложью мало кого сейчас интересует? В прошлые эпохи
люди искали истину и за нее клали голову на плаху - нынче же истина
растворилась как соль, и умирать за нее никто не хочет. Современный человек
живет в мире устоявшихся представлений, как слепой с собакой-поводырем, и в
этом находит счастье. Любой шарлатан или сумасшедший, объявляющий себя
целителем, святым, пророком, гуру, способен нынче собрать целые стадионы.
Бывший милиционер провозглашает себя Христом, и по его мановению люди
бросают все и идут на край света в верховье Енисея. Комсомольская активистка
объявляет себя Богородицей, и тысячи готовы сгореть живьем по ее призыву.
Толпа взбесилась и ищет, за кем бы ей последовать. И она права, ибо стала
громоздка и неуправляема, и не что иное, как инстинкт самосохранения,
толкает ее в объятия вождя. Но в отличие от всей этой публики в нашем
одичавшем мире я один знаю радикальное и действенное средство, как обуздать
в человеке зверя. И когда настанут времена всеобщего скотства, а, поверьте
мне, они обязательно настанут, ибо то, что происходит сейчас,- ничто по
сравнению с тем, что нас ждет, когда похоть окончательно победит человека и
все погрузится во тьму инстинктов, то сюда по лесным дорогам бросятся не
Бога взыскующие, не чающие озарения духовного, но самые обычные люди,
ищущие, как выжить и уберечь детей. Здесь, где не режут, не убивают, не
насилуют, станут искать прибежища. И я это прибежище дам всякому, и та цена,
которую за это потребую, не покажется никому чересчур высокой. Я все
рассчитал, прежде чем поставить на кон свою судьбу. Дайте мне время, за мной
пойдут миллионы, и те, кто меня изгнал, меня призовут. У них просто не
останется другого выхода, когда армия и полиция выйдут из их повиновения,
когда никакие заборы не удержат их от взбесившейся толпы. Они придут ко мне
на поклон, и я куплю их, и они будут мне служить и вместе со мной управлять
миром, пока не прозвучит финальный гонг. Я сотворю новое человечество,
оставив несколько сотен скотов для размножения, которых будут держать в
клетках и водить на случки, а остальные миллионы будут совершенными и
свободными. Это из них я создам империю, которая будет разрастаться, пока не
охватит столько земли и столько людей, сколько я смогу вместить, и ее я
положу к подножию Творца, Который не сможет отринуть мой дар. Вас я не
приглашаю, Илья Петрович,- вы отказались однажды от моего приглашения, и
повторного не последует. Но до конца дней своих, сидя в этой вонючей яме, вы
будете об этом жалеть. Я буду кормить вас объедками со своего стола и
свидетельствовать перед вами о своей силе.
- Послушайте,- произнес директор дрожащим голосом,- на вашей совести много
зла. Но, если вы спасете хотя бы ни в чем не повинную девочку, вам простится
многое из того, что вы сделали.
- Не вам судить, что я сделал. Позаботьтесь лучше о собственных грехах.
- Я знаю, что они никогда не простятся. Но дело ведь не во мне.
- Как же это не в вас? Без вас история Бухары не смогла б завершиться.
- Спасите девочку!
- За нее не беспокойтесь,- сказал Люппо, и бровь над его выпуклым глазом
дернулась.- Ей будет уготована особая роль. Я принесу ее в жертву Хозяину,
ибо она слишком напоминает мне ту, из-за которой я претерпел когда-то боль.
Лицо его вдруг исказила гримаса судороги и отвращения.
- Вы ничего не видите? - воскликнул он нервно.
- Что я должен видеть?
- Знакомого вашего. А, дьявол... Нервы ни к черту! - пробормотал Люппо и
торопливо зашагал в отведенную ему избу.
Первый раз Бориса Филипповича принимали в Бухаре так плохо и давали понять,
что каждый лишний кусок хлеба, который он съедает, предназначен не для него.
В обед отощавшая баба хмуро приносила ему тарелку пустого супа, сваренного
из полуистлевших листьев капусты. Поначалу он несколько раз тыкал ложкой в
несъедобное варево, где вместо мяса плавали черви, и отодвигал тарелку, но
больше еды не было. Он скучал и устал от этого однообразия, но старец
Вассиан до сих пор не удостоил его личной беседой. Люппо видел старца только
мельком, и Вассиан держался неприступно, будто ничто их не связывало.
В соседней комнате кто-то долго и нудно вычитывал правило. Хотелось достать
трубку и закурить, но Борис Филиппович боялся, что запах табака может быть
услышан. Он вышел на улицу. Был долгий летний вечер, душистый, душный и
теплый. Пахло сеном, ленивые облака висели над землей, природа точно
оцепенела и остекленела, мужики с тоской глядели на небо - все ждали дождя,
но ничто не предвещало перемены погоды. Борис Филиппович вернулся в избу,
достал из рюкзака папку и открыл ее. В папке лежал плотный конверт с
фотографиями, которые он выкрал у скульптора и с которыми не расставался ни
днем, ни ночью. От частого использования фотографии потерлись, но краски
сохранились. Он повертел их в руках, и на губах у него появилась неприятная
улыбка, глаза заблестели, дыхание участилось, он заерзал на стуле и
задрожал.
Неслышно отворилась дверь, Борис Филиппович вздрогнул, повернулся и увидел
старца. Резким движением Люппо скинул фотографии, и это движение не укрылось
от Вассиана.
- Зачем ты пришел? - спросил старец враждебно.- Я же сказал тебе, что больше
в твоих услугах не нуждаюсь.
Выпуклые глаза Люппо сузились.
- Что ты хочешь мне сказать? Говори быстрее и уходи.
- Видите ли, Василий Васильевич...
- Не смей меня так называть!
- Как вам будет угодно. Я пришел сказать вам о том, что ожидает Бухару.
- Я и без тебя это знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54