В одну из стенок сауны встроили тайное окошко, откуда можно было
вести съемку тех посетительниц, которые добровольно на нее не соглашались,
ибо имена молодых актрис были слишком хорошо всем известны. Устав ложи
предусматривал ужасные кары для тех, кто рискнул бы выдать их тайну, равно
как и имена самих братьев. Но никто, кроме самого гроссмейстера Колдаева, не
знал о том, что в нескольких местах в гостиной были вмонтированы микрофоны,
и коллеги тех скромных молодых людей, которые настойчиво просили таежного
директора отречься от истины в интересах общего дела, а потом упекли его в
тюрьму, были в курсе всех бесед. Помимо этого, бесцеремонные люди
просматривали все новые поступления колдаевской коллекции и кое-какие
фотографии отбирали для себя.
Гроссмейстер мог только догадываться, зачем они это делают и сколько
проклятий выливалось на его голову, когда ни о чем не подозревающих
фотомоделей шантажировали и заставляли оказывать родному ведомству услуги в
постелях иностранных туристов, журналистов и бизнесменов. Но поделать с этим
он ничего не мог. Его вынудили согласиться на установку микрофонов и
передачу фотографий, пригрозив в противном случае привлечь к уголовной
ответственности за распространение порнографии. Скульптор сильно переживал,
но, к счастью, скоро началась перестройка, о его мучителях стали писать черт
знает что в газетах, за снимками больше никто не приходил, и он решил, что
всякое наблюдение за ним снято.
Ему нравилась роль хозяина салона, он находил среди гостей клиентов и
потребителей своей конечной продукции, что давало немало поводов для
кладбищенских шуток. Иногда наиболее падкие зрители просили его познакомить
с той или иной барышней или продать фотографии, но ничего подобного
принципиальный скульптор никогда не делал. Он не соглашался смешивать
высокое ремесло со сводничеством и лишь себе одному позволял удовольствие
плоти, в душе презирая своих гостей.
Однако был среди посетителей колдаевского вернисажа один необычный человек.
Фамилия его была Люппо, а звали Борисом Филипповичем. Колдаев обычно покупал
у него старинные иконы, причем без всякого риска нарваться на подделку и по
достаточно разумной цене. Скульптор высоко ценил его вкус и, хотя Борис
Филиппович не принадлежал к Ордену, показывал ему обычно все новые работы,
прежде чем представить их на общее обозрение. Соблазнительные формы женского
тела никогда не подавляли у Люппо острого эстетического чувства. Его
суждения были точны и оценки верны, как у евнуха, принимающего в гарем новую
девушку. Во многом благодаря Борису Филипповичу колдаевская коллекция имела
такую высокую репутацию среди ревнителей женской красоты.
На сей раз, приценившись к иконе семнадцатого века, Колдаев стал угощать
своего эксперта новым поступлением.
- Откуда это у вас? - спросил Люппо, бросив быстрый взгляд на фотографию, и
у него непроизвольно задергалось левое веко.
- Что, хороша? - Колдаев довольно засмеялся: поразить взыскательного Бориса
Филипповича своими творениями ему еще не удавалось ни разу.- Вы посмотрите,
какое потрясающее и искреннее выражение стыда в глазах и какое нежное тело!
Сколько я ни просил других девушек изображать смущение, у них не получалось.
Все равно чувствовалась фальшь. А здесь все настоящее. Представьте себе -
воровка с Московского вокзала, а глаза - как у святой!
- Она действительно святая,- сказал Люппо очень серьезно.
- Вы ее знаете? - удивился скульптор.
- Она хотела, чтобы вы ее фотографировали?
- Кажется, на сей счет у нее имелись предрассудки.
- Фотографирование обнаженной женщины против ее воли похоже на
изнасилование. Но то, что сделали вы, называется святотатством.
- Борис Филиппыч, вы меня не пугайте. Святые воровством не зани-
маются.
- Откуда вам знать, чем занимаются святые? Голодному воровать не грех. Грех
на этом наживаться.
- Может быть, вы и правы,- примиряюще сказал ваятель.- Но пусть мою
коллекцию грешниц украсит хоть одна праведница.
- Вот что, продайте мне эти фотографии и негативы,- даже не улыбнулся Люппо.
- Я не продаю свои работы.- Скульптор слегка покраснел.
- Я вам хорошо заплачу.
- Деньги меня не интересуют.
- Я поменяю их на любую икону.
- Это становится интересным. Зачем вам фотографии?
- Тогда не хочу, чтобы вы их кому-нибудь показывали.
- Ценю вашу щепетильность. И все же мой ответ - нет.
- В таком случае я буду вынужден прекратить наше знакомство.
Колдаев убрал фотографии в пакет.
- Что ж, если дело так серьезно, то даю вам честное слово, что никому их не
покажу. Вас это устроит?
- Я бы предпочел иметь снимки при себе.
- Я и так вам много уступил. Что будете пить?
- Сок.
Хозяин пожал плечами, открыл бар и достал бутылку.
- Знаете, Борис Филиппыч,- сказал он, цепляя на кончик вилки соленый рыжик,-
сколько лет мы с вами знакомы, я ничего не могу понять. Странный вы,
ей-богу, человек. Я вас иногда даже боюсь. Вина вы не пьете, в хорошей еде
толка не понимаете, женщинами не интересуетесь, наркотики не употребляете, к
деньгам и дорогим вещам равнодушны. Разве что табак любите, но, согласитесь,
для полнокровной жизни этого мало.
Люппо поморщился.
- Что вы понимаете в полнокровной жизни?
- Да мне как-то жаловаться не приходится. Во всяком случае, удовольствий
хватает.
-- Для художника признание убогое. Хотя в ваших устах оно меня не удивляет.
- Вы хотите меня оскорбить?
Борис Филиппович достал трубочку.
- Вы никогда не задумывались о том, почему в той же живописи, архитектуре
или литературе нет ничего близкого к уровню средневековья или Возрождения?
Ни одного из художников нашего времени рядом нельзя поставить с Леонардо или
Микеланджело. Ни одно современное здание не сравнится с храмом Покрова на
Нерли, ни один писатель - с Шекспиром.
- И почему же? - спросил Колдаев насмешливо. Его всегда забавляло, когда он
слышал дилетантские рассуждения об искусстве.
- Людская порода измельчала. Чем больше нас становится, тем меньше удельного
веса таланта выпадает на долю каждой человеческой особи. И вот результат.
Модный фотограф спекулирует женским телом, успешливый скульптор наживается
на человеческом несчастье только ради того, чтобы получать как можно больше
удовольствия.
- Ну и что?
- Удовольствие - слишком примитивная вещь, чтобы делать его своей целью.
Наслаждение от женского тела обычно преувеличивают, алкоголь и наркотики
просто затупляют ощущения, обладание дорогими вещами лишает людей воли. Хотя
большинство сейчас именно к этому и стремится.
- Не понимаю, что в этом плохого? - повторил скульптор, скрывая досаду.
- Вам сорок лет, и вы не создали до сих пор ничего стоящего. И никогда не
создадите. Ваш потолок - потакать инстинктам похотливых самцов.
- Вы забываетесь!
- Я намеренно вас оскорбляю, потому что вы оскорбили меня, и даю вам понять,
насколько это оскорбление сильно. Неужели же вам мало разнузданных девок,
что вы силком заставили сниматься эту несчастную?
- Если вы такой чистый, зачем тогда сюда приходите, да еще советы мне даете?
- Я хочу вам помочь,- ответил Борис Филиппович очень серьезно.- Ваша душа
грязна, но не мертва. Вам была послана святая отроковица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
вести съемку тех посетительниц, которые добровольно на нее не соглашались,
ибо имена молодых актрис были слишком хорошо всем известны. Устав ложи
предусматривал ужасные кары для тех, кто рискнул бы выдать их тайну, равно
как и имена самих братьев. Но никто, кроме самого гроссмейстера Колдаева, не
знал о том, что в нескольких местах в гостиной были вмонтированы микрофоны,
и коллеги тех скромных молодых людей, которые настойчиво просили таежного
директора отречься от истины в интересах общего дела, а потом упекли его в
тюрьму, были в курсе всех бесед. Помимо этого, бесцеремонные люди
просматривали все новые поступления колдаевской коллекции и кое-какие
фотографии отбирали для себя.
Гроссмейстер мог только догадываться, зачем они это делают и сколько
проклятий выливалось на его голову, когда ни о чем не подозревающих
фотомоделей шантажировали и заставляли оказывать родному ведомству услуги в
постелях иностранных туристов, журналистов и бизнесменов. Но поделать с этим
он ничего не мог. Его вынудили согласиться на установку микрофонов и
передачу фотографий, пригрозив в противном случае привлечь к уголовной
ответственности за распространение порнографии. Скульптор сильно переживал,
но, к счастью, скоро началась перестройка, о его мучителях стали писать черт
знает что в газетах, за снимками больше никто не приходил, и он решил, что
всякое наблюдение за ним снято.
Ему нравилась роль хозяина салона, он находил среди гостей клиентов и
потребителей своей конечной продукции, что давало немало поводов для
кладбищенских шуток. Иногда наиболее падкие зрители просили его познакомить
с той или иной барышней или продать фотографии, но ничего подобного
принципиальный скульптор никогда не делал. Он не соглашался смешивать
высокое ремесло со сводничеством и лишь себе одному позволял удовольствие
плоти, в душе презирая своих гостей.
Однако был среди посетителей колдаевского вернисажа один необычный человек.
Фамилия его была Люппо, а звали Борисом Филипповичем. Колдаев обычно покупал
у него старинные иконы, причем без всякого риска нарваться на подделку и по
достаточно разумной цене. Скульптор высоко ценил его вкус и, хотя Борис
Филиппович не принадлежал к Ордену, показывал ему обычно все новые работы,
прежде чем представить их на общее обозрение. Соблазнительные формы женского
тела никогда не подавляли у Люппо острого эстетического чувства. Его
суждения были точны и оценки верны, как у евнуха, принимающего в гарем новую
девушку. Во многом благодаря Борису Филипповичу колдаевская коллекция имела
такую высокую репутацию среди ревнителей женской красоты.
На сей раз, приценившись к иконе семнадцатого века, Колдаев стал угощать
своего эксперта новым поступлением.
- Откуда это у вас? - спросил Люппо, бросив быстрый взгляд на фотографию, и
у него непроизвольно задергалось левое веко.
- Что, хороша? - Колдаев довольно засмеялся: поразить взыскательного Бориса
Филипповича своими творениями ему еще не удавалось ни разу.- Вы посмотрите,
какое потрясающее и искреннее выражение стыда в глазах и какое нежное тело!
Сколько я ни просил других девушек изображать смущение, у них не получалось.
Все равно чувствовалась фальшь. А здесь все настоящее. Представьте себе -
воровка с Московского вокзала, а глаза - как у святой!
- Она действительно святая,- сказал Люппо очень серьезно.
- Вы ее знаете? - удивился скульптор.
- Она хотела, чтобы вы ее фотографировали?
- Кажется, на сей счет у нее имелись предрассудки.
- Фотографирование обнаженной женщины против ее воли похоже на
изнасилование. Но то, что сделали вы, называется святотатством.
- Борис Филиппыч, вы меня не пугайте. Святые воровством не зани-
маются.
- Откуда вам знать, чем занимаются святые? Голодному воровать не грех. Грех
на этом наживаться.
- Может быть, вы и правы,- примиряюще сказал ваятель.- Но пусть мою
коллекцию грешниц украсит хоть одна праведница.
- Вот что, продайте мне эти фотографии и негативы,- даже не улыбнулся Люппо.
- Я не продаю свои работы.- Скульптор слегка покраснел.
- Я вам хорошо заплачу.
- Деньги меня не интересуют.
- Я поменяю их на любую икону.
- Это становится интересным. Зачем вам фотографии?
- Тогда не хочу, чтобы вы их кому-нибудь показывали.
- Ценю вашу щепетильность. И все же мой ответ - нет.
- В таком случае я буду вынужден прекратить наше знакомство.
Колдаев убрал фотографии в пакет.
- Что ж, если дело так серьезно, то даю вам честное слово, что никому их не
покажу. Вас это устроит?
- Я бы предпочел иметь снимки при себе.
- Я и так вам много уступил. Что будете пить?
- Сок.
Хозяин пожал плечами, открыл бар и достал бутылку.
- Знаете, Борис Филиппыч,- сказал он, цепляя на кончик вилки соленый рыжик,-
сколько лет мы с вами знакомы, я ничего не могу понять. Странный вы,
ей-богу, человек. Я вас иногда даже боюсь. Вина вы не пьете, в хорошей еде
толка не понимаете, женщинами не интересуетесь, наркотики не употребляете, к
деньгам и дорогим вещам равнодушны. Разве что табак любите, но, согласитесь,
для полнокровной жизни этого мало.
Люппо поморщился.
- Что вы понимаете в полнокровной жизни?
- Да мне как-то жаловаться не приходится. Во всяком случае, удовольствий
хватает.
-- Для художника признание убогое. Хотя в ваших устах оно меня не удивляет.
- Вы хотите меня оскорбить?
Борис Филиппович достал трубочку.
- Вы никогда не задумывались о том, почему в той же живописи, архитектуре
или литературе нет ничего близкого к уровню средневековья или Возрождения?
Ни одного из художников нашего времени рядом нельзя поставить с Леонардо или
Микеланджело. Ни одно современное здание не сравнится с храмом Покрова на
Нерли, ни один писатель - с Шекспиром.
- И почему же? - спросил Колдаев насмешливо. Его всегда забавляло, когда он
слышал дилетантские рассуждения об искусстве.
- Людская порода измельчала. Чем больше нас становится, тем меньше удельного
веса таланта выпадает на долю каждой человеческой особи. И вот результат.
Модный фотограф спекулирует женским телом, успешливый скульптор наживается
на человеческом несчастье только ради того, чтобы получать как можно больше
удовольствия.
- Ну и что?
- Удовольствие - слишком примитивная вещь, чтобы делать его своей целью.
Наслаждение от женского тела обычно преувеличивают, алкоголь и наркотики
просто затупляют ощущения, обладание дорогими вещами лишает людей воли. Хотя
большинство сейчас именно к этому и стремится.
- Не понимаю, что в этом плохого? - повторил скульптор, скрывая досаду.
- Вам сорок лет, и вы не создали до сих пор ничего стоящего. И никогда не
создадите. Ваш потолок - потакать инстинктам похотливых самцов.
- Вы забываетесь!
- Я намеренно вас оскорбляю, потому что вы оскорбили меня, и даю вам понять,
насколько это оскорбление сильно. Неужели же вам мало разнузданных девок,
что вы силком заставили сниматься эту несчастную?
- Если вы такой чистый, зачем тогда сюда приходите, да еще советы мне даете?
- Я хочу вам помочь,- ответил Борис Филиппович очень серьезно.- Ваша душа
грязна, но не мертва. Вам была послана святая отроковица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54