В "Сорок
втором" кино крутили нечасто и обычно привозили фильмы очень старые.
Телевизора в цыгановском доме не было, и теперь Маша сторицей восполняла
все, что не успела получить в детстве. Она переживала за судьбы красивых
женщин, влюбленных мужчин, благородных стариков и детей, смеясь и плача,
забывая о своем бедственном положении и о том, что ждет ее впереди. Судьба
какой-нибудь итальянской проститутки, французской маркизы-авантюристки,
любовь вокзальной официантки и попавшего в беду композитора волновали ее
куда больше, чем собственная жизнь, и она огорчалась, когда вспыхивал в зале
свет, стучали сиденья и зрители направлялись к выходу. Хотелось обыкновенной
жизни, дома, уюта и тепла, но вместо этого приходилось идти на опостылевший
вокзал и пораньше занимать место.
Потом денег не стало хватать ни на кино, ни на еду, ни даже на павильон. У
нее появилась привычка, блуждая по улицам, глядеть не на окружающий мир, а
себе под ноги в надежде, что попадется пятачок и удастся купить рогалик или
четвертинку черного. Однако такое случалось редко, чаще приходилось
отправляться на вокзал с голодным желудком. От голода ее шатало: когда она
закрывала глаза, снился хлеб и всплывали кадры из кинофильмов, где герои
что-нибудь едят. А днем она не могла удержаться и пройти мимо продуктовых
магазинов, столовых и булочных, манивших ее теперь больше, чем самый
прекрасный фильм. Хлеб лежал рядом - стоило только протянуть руку. Однажды
она не выдержала и в булочной на Кировском проспекте стащила четвертинку
черного.
Куски застревали в горле, все дрожало у нее внутри; наконец весь хлеб был
съеден, но сытости она не почувствовала. Девушка поднялась со скамейки и
услышала над ухом приятный голос:
- В следующий раз, когда украдешь, тебя поймают и отправят в милицию.
Хорошо одетый мужчина с пышной русой бородой бесцеремонно разглядывал ее
стоптанную обувь, линялое платье и красивое лицо.
- В лучшем случае просто предупредят и вышлют,- продолжил незнакомец.- В
худшем - посадят в тюрьму.
Она опустила голову.
- Где ты живешь?
- На вокзале.
- Давно?
- Месяц.
- Хорошо,- кивнул он,- сейчас ты поедешь со мною.
Маша попятилась.
- Не бойся. Ничего дурного я тебе не сделаю. Просто покормлю.
Возле красивого двухэтажного особняка машина остановилась.
- Это мой дом. Я здесь живу и работаю.
В большой запыленной зале в беспорядке валялись гипсовые статуи и бюсты. Тут
же были разбросаны пустые пыльные бутылки, пачки сигарет, окурки. Не обращая
внимания на беспорядок, хозяин привел свою гостью в небольшую комнатку,
примыкавшую к зале, открыл холодильник и достал кусок копченой свинины. Себе
он налил рюмку водки, выпил, и в глазах у него появилось обычное выражение
довольного жизнью человека.
- Что ж, давай знакомиться. Фамилия моя Колдаев. Она вряд ли тебе что-либо
скажет, хотя я по-своему человек известный. Особенно среди покойников.
Маша вздрогнула, а он весело и легко засмеялся.
- Я скульптор и делаю могильные памятники. Скажи мне, как тебя зовут, и
больше о себе можешь ничего не рассказывать.
Затем налил другую рюмку.
- Выпей-ка, Маша.
Девушка с ужасом поглядела в рюмку, но, чувствуя свою зависимость от этого
жизнерадостного человека, глотнула, и резкий вкус жидкости показался ей
неожиданно приятным.
- Хорошо?
Он довольно захохотал и снова подлил.
- Хочешь поработать натурщицей?
- Как это?
- Ну что-то вроде артистки. У тебя интересное тело. Разденься, я хочу тебя
сфотографировать.
- Нет.- Она встала и попятилась.
Веселость на его лице исчезла, и глаза стали решительными и жесткими, как
если бы он договаривался с клиентами об оплате.
- Ну-ка сядь! Если ты не хочешь, чтобы я отвел тебя в милицию, ты будешь
делать все, что я скажу. Раздеться можно за ширмой. И не вздумай ничего
красть: перед тем, как ты уйдешь, я тебя обыщу.
Глава III. Гроссмейстер Великой Ложи
Несколько часов спустя, не помня себя от ужаса и стыда, Маша выбежала из
мастерской, а Колдаев стал проявлять пленку. Обычно он откладывал эту
канительную процедуру на следующий день, но теперь, в предвкушении удачи,
ему не терпелось посмотреть, что получилось, и проверить, не ошибся ли он,
подобрав на улице стеснительную воровку. Когда на пленке проступили ее
черты, фотограф восторженно присвистнул.
На него глядела нежная девушка с тонким гибким телом и беззащитными глазами.
Линии ее тела, ноги, руки, бедра, плечи, спина - все было так прекрасно, так
тепло и совершенно, как не может выглядеть ни одна фотомодель. Именно
поэтому скульптор никогда не пользовался услугами профессионалок и находил
девушек где угодно - на улицах, на выставках, в театрах - и редко ошибался:
отсутствие опыта, неумение двигаться и позировать перед объективом
искуплялось откровенностью и достоверностью. Колдаев то увеличивал, то
уменьшал изображение, делал пробные снимки, сравнивал их, подбирая так,
чтобы создавалось ощущение движения женского тела.
Он с волнением вспоминал, как заставлял воровку принимать разные позы,
ложиться на спину и на бок, садиться на корточки, поднимать руки,
наклоняться, распускать и закалывать волосы, чтобы выгоднее подчеркнуть
линии и изгибы.
Вероятно, она испытывала сильное страдание, когда делала все, что он велел.
Но на снимках это страдание преображалось в пронзительное, трогательное
выражение. Для него это был совершенно неожиданный случай: никогда прежде
ему не приходилось принуждать женщин к позированию перед объективом - обычно
даже стеснительные раскрепощались, входили во вкус, и это придавало их
глазам и лицам невероятно привлекательное выражение. Оно томило и волновало
кровь художника и возбуждало самих женщин, так что обычно подобные сеансы по
обоюдному влечению заканчивались в постели. Но в этот раз все получилось
иначе: к этой странной девочке Колдаев прикоснуться не решился и теперь об
этом жалел, как жалел и о том, что фотографии быстро кончились.
Колдаевская коллекция "ню" была хорошо известна в определенном питерском
кругу. На ее просмотр собиралась обычно тщательно подобранная публика, здесь
можно было встретить самых разных и неожиданных людей, объединенных страстью
к женской наготе. Одни находили в этом эстетическое удовольствие, другие
черпали источник чувственного наслаждения, третьи компенсировали
неудовлетворенную подростковую страсть к подсматриванию в дырочки и щелки, а
более пожилые предавались воспоминаниям молодости. Эти люди представляли
собой что-то вроде элитарного клуба, попасть в который можно было только по
рекомендации и обладая определенным общественным положением. Здесь все были
свои, и сборы отдавали легким душком свободомыслия, шаловливого вызова
похожей на скучную классную даму одряхлевшей системе. Они называли себя
Орденом эротоманов, и каждый из них имел свой титул. Колдаев был Великим
гроссмейстером.
Просторный двухэтажный особняк, доставшийся ему за увековечивание памяти
старых большевиков, а в печальной перспективе и их нынешних наследников, был
идеально приспособлен для целей Ордена. Дом вмещал несколько павильонов,
множество подсобных помещений, сзади к нему примыкал уютный закрытый садик,
где можно было проводить съемку на пленэре, но главной гордостью хозяина
была выстроенная в подвале по его собственному проекту сауна с большой
купальней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
втором" кино крутили нечасто и обычно привозили фильмы очень старые.
Телевизора в цыгановском доме не было, и теперь Маша сторицей восполняла
все, что не успела получить в детстве. Она переживала за судьбы красивых
женщин, влюбленных мужчин, благородных стариков и детей, смеясь и плача,
забывая о своем бедственном положении и о том, что ждет ее впереди. Судьба
какой-нибудь итальянской проститутки, французской маркизы-авантюристки,
любовь вокзальной официантки и попавшего в беду композитора волновали ее
куда больше, чем собственная жизнь, и она огорчалась, когда вспыхивал в зале
свет, стучали сиденья и зрители направлялись к выходу. Хотелось обыкновенной
жизни, дома, уюта и тепла, но вместо этого приходилось идти на опостылевший
вокзал и пораньше занимать место.
Потом денег не стало хватать ни на кино, ни на еду, ни даже на павильон. У
нее появилась привычка, блуждая по улицам, глядеть не на окружающий мир, а
себе под ноги в надежде, что попадется пятачок и удастся купить рогалик или
четвертинку черного. Однако такое случалось редко, чаще приходилось
отправляться на вокзал с голодным желудком. От голода ее шатало: когда она
закрывала глаза, снился хлеб и всплывали кадры из кинофильмов, где герои
что-нибудь едят. А днем она не могла удержаться и пройти мимо продуктовых
магазинов, столовых и булочных, манивших ее теперь больше, чем самый
прекрасный фильм. Хлеб лежал рядом - стоило только протянуть руку. Однажды
она не выдержала и в булочной на Кировском проспекте стащила четвертинку
черного.
Куски застревали в горле, все дрожало у нее внутри; наконец весь хлеб был
съеден, но сытости она не почувствовала. Девушка поднялась со скамейки и
услышала над ухом приятный голос:
- В следующий раз, когда украдешь, тебя поймают и отправят в милицию.
Хорошо одетый мужчина с пышной русой бородой бесцеремонно разглядывал ее
стоптанную обувь, линялое платье и красивое лицо.
- В лучшем случае просто предупредят и вышлют,- продолжил незнакомец.- В
худшем - посадят в тюрьму.
Она опустила голову.
- Где ты живешь?
- На вокзале.
- Давно?
- Месяц.
- Хорошо,- кивнул он,- сейчас ты поедешь со мною.
Маша попятилась.
- Не бойся. Ничего дурного я тебе не сделаю. Просто покормлю.
Возле красивого двухэтажного особняка машина остановилась.
- Это мой дом. Я здесь живу и работаю.
В большой запыленной зале в беспорядке валялись гипсовые статуи и бюсты. Тут
же были разбросаны пустые пыльные бутылки, пачки сигарет, окурки. Не обращая
внимания на беспорядок, хозяин привел свою гостью в небольшую комнатку,
примыкавшую к зале, открыл холодильник и достал кусок копченой свинины. Себе
он налил рюмку водки, выпил, и в глазах у него появилось обычное выражение
довольного жизнью человека.
- Что ж, давай знакомиться. Фамилия моя Колдаев. Она вряд ли тебе что-либо
скажет, хотя я по-своему человек известный. Особенно среди покойников.
Маша вздрогнула, а он весело и легко засмеялся.
- Я скульптор и делаю могильные памятники. Скажи мне, как тебя зовут, и
больше о себе можешь ничего не рассказывать.
Затем налил другую рюмку.
- Выпей-ка, Маша.
Девушка с ужасом поглядела в рюмку, но, чувствуя свою зависимость от этого
жизнерадостного человека, глотнула, и резкий вкус жидкости показался ей
неожиданно приятным.
- Хорошо?
Он довольно захохотал и снова подлил.
- Хочешь поработать натурщицей?
- Как это?
- Ну что-то вроде артистки. У тебя интересное тело. Разденься, я хочу тебя
сфотографировать.
- Нет.- Она встала и попятилась.
Веселость на его лице исчезла, и глаза стали решительными и жесткими, как
если бы он договаривался с клиентами об оплате.
- Ну-ка сядь! Если ты не хочешь, чтобы я отвел тебя в милицию, ты будешь
делать все, что я скажу. Раздеться можно за ширмой. И не вздумай ничего
красть: перед тем, как ты уйдешь, я тебя обыщу.
Глава III. Гроссмейстер Великой Ложи
Несколько часов спустя, не помня себя от ужаса и стыда, Маша выбежала из
мастерской, а Колдаев стал проявлять пленку. Обычно он откладывал эту
канительную процедуру на следующий день, но теперь, в предвкушении удачи,
ему не терпелось посмотреть, что получилось, и проверить, не ошибся ли он,
подобрав на улице стеснительную воровку. Когда на пленке проступили ее
черты, фотограф восторженно присвистнул.
На него глядела нежная девушка с тонким гибким телом и беззащитными глазами.
Линии ее тела, ноги, руки, бедра, плечи, спина - все было так прекрасно, так
тепло и совершенно, как не может выглядеть ни одна фотомодель. Именно
поэтому скульптор никогда не пользовался услугами профессионалок и находил
девушек где угодно - на улицах, на выставках, в театрах - и редко ошибался:
отсутствие опыта, неумение двигаться и позировать перед объективом
искуплялось откровенностью и достоверностью. Колдаев то увеличивал, то
уменьшал изображение, делал пробные снимки, сравнивал их, подбирая так,
чтобы создавалось ощущение движения женского тела.
Он с волнением вспоминал, как заставлял воровку принимать разные позы,
ложиться на спину и на бок, садиться на корточки, поднимать руки,
наклоняться, распускать и закалывать волосы, чтобы выгоднее подчеркнуть
линии и изгибы.
Вероятно, она испытывала сильное страдание, когда делала все, что он велел.
Но на снимках это страдание преображалось в пронзительное, трогательное
выражение. Для него это был совершенно неожиданный случай: никогда прежде
ему не приходилось принуждать женщин к позированию перед объективом - обычно
даже стеснительные раскрепощались, входили во вкус, и это придавало их
глазам и лицам невероятно привлекательное выражение. Оно томило и волновало
кровь художника и возбуждало самих женщин, так что обычно подобные сеансы по
обоюдному влечению заканчивались в постели. Но в этот раз все получилось
иначе: к этой странной девочке Колдаев прикоснуться не решился и теперь об
этом жалел, как жалел и о том, что фотографии быстро кончились.
Колдаевская коллекция "ню" была хорошо известна в определенном питерском
кругу. На ее просмотр собиралась обычно тщательно подобранная публика, здесь
можно было встретить самых разных и неожиданных людей, объединенных страстью
к женской наготе. Одни находили в этом эстетическое удовольствие, другие
черпали источник чувственного наслаждения, третьи компенсировали
неудовлетворенную подростковую страсть к подсматриванию в дырочки и щелки, а
более пожилые предавались воспоминаниям молодости. Эти люди представляли
собой что-то вроде элитарного клуба, попасть в который можно было только по
рекомендации и обладая определенным общественным положением. Здесь все были
свои, и сборы отдавали легким душком свободомыслия, шаловливого вызова
похожей на скучную классную даму одряхлевшей системе. Они называли себя
Орденом эротоманов, и каждый из них имел свой титул. Колдаев был Великим
гроссмейстером.
Просторный двухэтажный особняк, доставшийся ему за увековечивание памяти
старых большевиков, а в печальной перспективе и их нынешних наследников, был
идеально приспособлен для целей Ордена. Дом вмещал несколько павильонов,
множество подсобных помещений, сзади к нему примыкал уютный закрытый садик,
где можно было проводить съемку на пленэре, но главной гордостью хозяина
была выстроенная в подвале по его собственному проекту сауна с большой
купальней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54