Они работали
все недолго - увольнялись сами, или их увольняло начальство. Летом двор был
грязен, зимой скользок. Жильцы проклинали пьющих чистильщиков и ходили
жаловаться в жэк. Но все было напрасно - секрет прошлого был навсегда
утрачен. Эти люди стремились не к порядку, а к тому, чтобы этот порядок
развалить, начав с дома и закончив страной. И так продолжалось до тех пор,
пока в дворницкой не поселилась крепкая горластая баба, приехавшая с Севера.
Высот прежней династии она не достигла, но все же поддерживала двор в более
или менее сносном состоянии.
В этот дом и пришла однажды ближе к вечеру светленькая невысокая девушка с
большими растерянными глазами, и сидевшие на лавке памятливые старушки
вздрогнули: приезжая была необыкновенно похожа на жертву насильника, без
вести пропавшую в одном из детских домов.
Глава II. Голодные дни
В телогрейке, повязанная платком Катерина рубила лед здоровенным ломом, к
которому был внизу припаян топор. Лицо у нее было усталое и злое. Она совсем
не походила на нарядную, довольную дамочку, приезжавшую летом на похороны и
бахвалившуюся шикарной жизнью и должностью продавщицы Гостиного двора.
-- Что приехала-то? - буркнула она, не переставая широко взмахивать руками,
и лицо ее сделалось еще более хмурым.
- Мне мама велела.
- Когда это она успела?
- Когда... умирала,- запнулась Маша. Она не хотела ничего рассказывать про
вечер в метельном поле, да и к тому же здесь, в огромном городе, где домов
было больше, чем деревьев в лесу, это казалось невозможным.
- Стало быть, она думала, что я тебе заместо матери стану? Нет уж, у меня
своих забот полон рот. Нашли крайнюю! Вечно она на меня все сваливала:
Катька, пойти туда, Катька, сделай то,- вот где вы все у меня сидите!
Лом яростно крошил лед, лед раскалывался на мелкие куски и, как осколки
злого зеркала из андерсеновской сказки, летел в глаза и лица прохожих.
- Я пойду тогда? - сказала Маша покладисто.
Она так устала за сегодняшний день, что больше всего ей хотелось присесть на
лавке и заснуть сном, который зачем-то прервала покойница.
- Куда ты пойдешь? - закричала сестра еще злее, и на лице у нее выступили
красные пятна.
Они поднялись на четвертый этаж и оказались в заставленном коробками,
ящиками и колясками коридоре. Комната Катерины была третья слева. В углу
стояла кроватка, рядом с ней тахта, на которой лежал небритый толстогубый
мужик и курил, стряхивая пепел в консервную банку. Пахло молоком, детской
мочой, перегаром, и после пустынной, просторной и чистой избы комната
показалась Маше еще более жуткой, чем вонючий общий вагон.
Ребенок в кроватке надрывался, но лежавший на тахте губан не обращал на его
ор никакого внимания. Точно так же равнодушно он скользнул по деревенской
родственнице.
- Ну,- сказала сестра, горько усмехнувшись,- где жить станешь? Думаешь,
нужна ты здесь кому-нибудь?
- Мне мама велела.
- Мама ей велела! Да что ты врешь? Ничего она тебе не велела! Выдумала ты
все. Ну вставай же, чего разлегся? - Она повернулась к мужу, раздраженно
стукнула ладонью по столу, смахнула таракана, и так же раздраженно зазвенели
тусклые стаканы.
Муж нехотя встал и пошел на кухню. Катерина взяла на руки ребенка и стала
его успокаивать, расхаживая по комнате и ногами пиная валявшиеся на полу
вещи.
- Надоело все! Надоело! Хоть в петлю лезь! Квартиру еще два года назад
обещали! Мужик метро строит, провались оно пропадом, здоровье на этом все
потерял, я... ты помнишь, сколько мне лет?
Маша стояла в дверях и не смела шагу ступить.
- Ну что стоишь? Проходи, ищи себе место. Принесло же тебя на мою голову!
- Я тебе помогать стану.
- Да какая от тебя помощь!
На работу ее не взяли: пока восемнадцать не исполнилось, по лимиту нельзя.
Жила у сестры, была у нее и за кухарку, и за няньку, и за уборщицу. Спала на
матрасе прямо на полу и первая подбегала к племяннице, когда та просыпалась
и плакала. За эти месяцы она немного отошла от одиночества и сумела
сделаться в доме сестры полезной. Катерина дала ей кое-что из старой одежды,
Маша округлилась, похорошела, на глазах расцвела и день ото дня все больше
напоминала молодую красавицу Шуру.
- Ничего, Машка,- сказала сестра, будучи в добродушном расположении,-
пойдешь осенью в училище, дадут тебе койку в общаге, может, и приживешься.
Но однажды утром девушка проснулась от того, что почувствовала нечистое
дыхание возле лица. Маша открыла глаза и увидела Катерининого мужа. Его
пухлые губы шевелились и причмокивали, как у младенца, а в глазах застыло
сладенькое, гадливое выражение. Она отчаянно завертелась и хотела закричать,
но мужчина закрыл ей рот сильной рукой. Катерины не было, и только маленькая
девчушка с толстыми, как у папаши, губами глядела на возню двух взрослых из
кроватки, а потом вдруг заплакала.
- Не ори! - сказал губан, не оборачиваясь.
Девчонка заплакала еще сильнее.
- Скажи ей, чтоб не орала!
Он на мгновение повернулся и ослабил хватку. Маша вырвалась и отскочила к
окну.
- Не подходи - закричу!
- Да ты целка, что ли?
- Уходи!
- Дура гребаная,- произнес губастый разочарованно.- Она же тебя первая
отсюда вышвырнет. Ну что недотрогу из себя строить? Не я, так кто-нибудь
другой. Уж лучше по-родственному.
Она рванула раму и вскочила на подоконник.
- Ты на что рассчитываешь? Мы тебя здесь долго терпеть будем? Или в самом
деле в ПТУ пойдешь и в общаге девочкой тихой жить станешь? Через год
подстилкой вокзальной будешь!
Катерина поняла по лицу сестры,что случилось.
- Кобель,- заплакала она и от этих слез стала еще старее и некрасивее,-
выгнала бы его давно, да куда? Беременная я. Вот он и лезет к тебе.
Она обняла Машу.
- Да плюнь ты на него!
Но то хрупкое равновесие, в котором пребывала жизнь двух сестер, нарушилось.
Младшая ощутила на себе тяжелый взгляд старшей и поймала в нем что-то
осуждающее, неприязненное - точно была виновата одним лишь фактом своего
существования.
- Поеду я, Катя.
- Ну как знаешь,- сказала Катерина и, порывшись в столе, протянула двадцать
пять рублей.
Этих денег хватило чуть больше, чем на месяц. Маша растягивала их как могла,
но снедаемая скукой, голодом, бездомностью и отчаянием, покупала себе в
утешение то мороженое, то булочку. Уезжать домой было не на что, да и не
хотелось. Странно было представить, что всю жизнь она жила в поселке, где
темные старухи верят в призраков, а покойники приходят с того света и губят
или спасают живущих.
За этот месяц она успела немного привыкнуть к Ленинграду. Ночевала на
Московском вокзале, а с утра отправлялась бродить по улицам и паркам,
бездумно разглядывая высокие дома, витрины, лица, вечерами поднимаясь на
цыпочки и воровато подглядывая в окна низких первых этажей, где за ситцевыми
занавесками протекала чужая жизнь. Единственное, от чего она страдала, была
грязь, и Маша взяла себе за правило ходить через день в баню или душевой
павильон. С ней пробовали заговорить на улице неприятные мужчины,
напоминавшие Катерининого мужа, звали в ресторан, но она ускользала от них и
продолжала идти, точно что-то искала.
Иногда она ходила в кино и проводила в полупустых маленьких залах по
несколько часов. Фильмы волновали ее ум и сердце, заполняя отсутствие
знакомых и друзей и заменяя все иные житейские забавы и заботы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
все недолго - увольнялись сами, или их увольняло начальство. Летом двор был
грязен, зимой скользок. Жильцы проклинали пьющих чистильщиков и ходили
жаловаться в жэк. Но все было напрасно - секрет прошлого был навсегда
утрачен. Эти люди стремились не к порядку, а к тому, чтобы этот порядок
развалить, начав с дома и закончив страной. И так продолжалось до тех пор,
пока в дворницкой не поселилась крепкая горластая баба, приехавшая с Севера.
Высот прежней династии она не достигла, но все же поддерживала двор в более
или менее сносном состоянии.
В этот дом и пришла однажды ближе к вечеру светленькая невысокая девушка с
большими растерянными глазами, и сидевшие на лавке памятливые старушки
вздрогнули: приезжая была необыкновенно похожа на жертву насильника, без
вести пропавшую в одном из детских домов.
Глава II. Голодные дни
В телогрейке, повязанная платком Катерина рубила лед здоровенным ломом, к
которому был внизу припаян топор. Лицо у нее было усталое и злое. Она совсем
не походила на нарядную, довольную дамочку, приезжавшую летом на похороны и
бахвалившуюся шикарной жизнью и должностью продавщицы Гостиного двора.
-- Что приехала-то? - буркнула она, не переставая широко взмахивать руками,
и лицо ее сделалось еще более хмурым.
- Мне мама велела.
- Когда это она успела?
- Когда... умирала,- запнулась Маша. Она не хотела ничего рассказывать про
вечер в метельном поле, да и к тому же здесь, в огромном городе, где домов
было больше, чем деревьев в лесу, это казалось невозможным.
- Стало быть, она думала, что я тебе заместо матери стану? Нет уж, у меня
своих забот полон рот. Нашли крайнюю! Вечно она на меня все сваливала:
Катька, пойти туда, Катька, сделай то,- вот где вы все у меня сидите!
Лом яростно крошил лед, лед раскалывался на мелкие куски и, как осколки
злого зеркала из андерсеновской сказки, летел в глаза и лица прохожих.
- Я пойду тогда? - сказала Маша покладисто.
Она так устала за сегодняшний день, что больше всего ей хотелось присесть на
лавке и заснуть сном, который зачем-то прервала покойница.
- Куда ты пойдешь? - закричала сестра еще злее, и на лице у нее выступили
красные пятна.
Они поднялись на четвертый этаж и оказались в заставленном коробками,
ящиками и колясками коридоре. Комната Катерины была третья слева. В углу
стояла кроватка, рядом с ней тахта, на которой лежал небритый толстогубый
мужик и курил, стряхивая пепел в консервную банку. Пахло молоком, детской
мочой, перегаром, и после пустынной, просторной и чистой избы комната
показалась Маше еще более жуткой, чем вонючий общий вагон.
Ребенок в кроватке надрывался, но лежавший на тахте губан не обращал на его
ор никакого внимания. Точно так же равнодушно он скользнул по деревенской
родственнице.
- Ну,- сказала сестра, горько усмехнувшись,- где жить станешь? Думаешь,
нужна ты здесь кому-нибудь?
- Мне мама велела.
- Мама ей велела! Да что ты врешь? Ничего она тебе не велела! Выдумала ты
все. Ну вставай же, чего разлегся? - Она повернулась к мужу, раздраженно
стукнула ладонью по столу, смахнула таракана, и так же раздраженно зазвенели
тусклые стаканы.
Муж нехотя встал и пошел на кухню. Катерина взяла на руки ребенка и стала
его успокаивать, расхаживая по комнате и ногами пиная валявшиеся на полу
вещи.
- Надоело все! Надоело! Хоть в петлю лезь! Квартиру еще два года назад
обещали! Мужик метро строит, провались оно пропадом, здоровье на этом все
потерял, я... ты помнишь, сколько мне лет?
Маша стояла в дверях и не смела шагу ступить.
- Ну что стоишь? Проходи, ищи себе место. Принесло же тебя на мою голову!
- Я тебе помогать стану.
- Да какая от тебя помощь!
На работу ее не взяли: пока восемнадцать не исполнилось, по лимиту нельзя.
Жила у сестры, была у нее и за кухарку, и за няньку, и за уборщицу. Спала на
матрасе прямо на полу и первая подбегала к племяннице, когда та просыпалась
и плакала. За эти месяцы она немного отошла от одиночества и сумела
сделаться в доме сестры полезной. Катерина дала ей кое-что из старой одежды,
Маша округлилась, похорошела, на глазах расцвела и день ото дня все больше
напоминала молодую красавицу Шуру.
- Ничего, Машка,- сказала сестра, будучи в добродушном расположении,-
пойдешь осенью в училище, дадут тебе койку в общаге, может, и приживешься.
Но однажды утром девушка проснулась от того, что почувствовала нечистое
дыхание возле лица. Маша открыла глаза и увидела Катерининого мужа. Его
пухлые губы шевелились и причмокивали, как у младенца, а в глазах застыло
сладенькое, гадливое выражение. Она отчаянно завертелась и хотела закричать,
но мужчина закрыл ей рот сильной рукой. Катерины не было, и только маленькая
девчушка с толстыми, как у папаши, губами глядела на возню двух взрослых из
кроватки, а потом вдруг заплакала.
- Не ори! - сказал губан, не оборачиваясь.
Девчонка заплакала еще сильнее.
- Скажи ей, чтоб не орала!
Он на мгновение повернулся и ослабил хватку. Маша вырвалась и отскочила к
окну.
- Не подходи - закричу!
- Да ты целка, что ли?
- Уходи!
- Дура гребаная,- произнес губастый разочарованно.- Она же тебя первая
отсюда вышвырнет. Ну что недотрогу из себя строить? Не я, так кто-нибудь
другой. Уж лучше по-родственному.
Она рванула раму и вскочила на подоконник.
- Ты на что рассчитываешь? Мы тебя здесь долго терпеть будем? Или в самом
деле в ПТУ пойдешь и в общаге девочкой тихой жить станешь? Через год
подстилкой вокзальной будешь!
Катерина поняла по лицу сестры,что случилось.
- Кобель,- заплакала она и от этих слез стала еще старее и некрасивее,-
выгнала бы его давно, да куда? Беременная я. Вот он и лезет к тебе.
Она обняла Машу.
- Да плюнь ты на него!
Но то хрупкое равновесие, в котором пребывала жизнь двух сестер, нарушилось.
Младшая ощутила на себе тяжелый взгляд старшей и поймала в нем что-то
осуждающее, неприязненное - точно была виновата одним лишь фактом своего
существования.
- Поеду я, Катя.
- Ну как знаешь,- сказала Катерина и, порывшись в столе, протянула двадцать
пять рублей.
Этих денег хватило чуть больше, чем на месяц. Маша растягивала их как могла,
но снедаемая скукой, голодом, бездомностью и отчаянием, покупала себе в
утешение то мороженое, то булочку. Уезжать домой было не на что, да и не
хотелось. Странно было представить, что всю жизнь она жила в поселке, где
темные старухи верят в призраков, а покойники приходят с того света и губят
или спасают живущих.
За этот месяц она успела немного привыкнуть к Ленинграду. Ночевала на
Московском вокзале, а с утра отправлялась бродить по улицам и паркам,
бездумно разглядывая высокие дома, витрины, лица, вечерами поднимаясь на
цыпочки и воровато подглядывая в окна низких первых этажей, где за ситцевыми
занавесками протекала чужая жизнь. Единственное, от чего она страдала, была
грязь, и Маша взяла себе за правило ходить через день в баню или душевой
павильон. С ней пробовали заговорить на улице неприятные мужчины,
напоминавшие Катерининого мужа, звали в ресторан, но она ускользала от них и
продолжала идти, точно что-то искала.
Иногда она ходила в кино и проводила в полупустых маленьких залах по
несколько часов. Фильмы волновали ее ум и сердце, заполняя отсутствие
знакомых и друзей и заменяя все иные житейские забавы и заботы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54