Начались поиски. Если бы не любезная помощь специалиста — даму-архивариуса звали, как выяснилось, Любовь Архиповна, — ничего бы Стас не нашёл. Да и то понадобилось больше двух часов, пока они откопали архивные записи, упоминавшие Никодима Телегина. Числился этот праправнук, или кто он там был Кощею, мещанином и умер насильственной смертью в 1739 году: его задушил неизвестный. Подозревали проезжего англичанина, но доказать ничего не смогли.
Наверняка Хакет, подумал Стас. По определению Кощея, помесь глупости и беспощадности…
Пользуясь известными только ей указаниями на корешках, Любовь Архиповна достала другую папку. Там лежали: заявление Валериана, сына покойного Никодима, что его отец — незаконнорожденный сын князя Никиты Телепнёва, причём старший сын; справка канцелярии Дворянского собрания, что у князя Никиты законных потомков мужского пола не было; обращение к государыне. Судя по пометкам на полях, Валериан добился возвращения ему прав потомственного дворянина.
Дальше архивариус откопала самую интересную бумажку: потомком Валериана был князь Иван Телепнёв-Гроховецкий, муж феноменальной образованности, знавшийся с царями: и с Павлом, и с Александром Первым, — почётный житель Вологды, погибший в 1812 году при Бородине. А ему, Стасу, мама ещё в детстве говорила, что герой Бородина князь Телепнёв-Гроховецкий — его, Стаса, прямой предок, прапрапрадед его отца, князя Фёдора. Вот и вышло, что он сам — потомок Кощея.
Да-а-а… Тут следовало перевести дух. Любовь Архиповна со свежезаваренным чаем и любезнейшей улыбкой на порозовевшем лице подоспела как раз вовремя.
Едва взявшись за никелированный руль своего BMW-R11, он почувствовал что-то неладное. Повёл глазами, принюхался, прислушался — обычные сумерки губернского города. Но некий знак опасности присутствовал, и Стас не мог им пренебречь: ему приходилось уже ловить этотзнак, и всегда перед смертью. А к смерти здесь следовало относиться всерьёз.
Бросил руль, отошёл в сторонку, погулял вокруг — вроде отпустило… Не садиться, что ли, сегодня за руль?..
Из архива вышла Любовь Архиповна, целый день помогавшая ему копаться в напластованиях времён, зевнула, перекрестив рот, спросила, запирая дверь на три замка:
— Что такое, Станислав Фёдорович? Не заводится?
— Нет, просто хочу малость подышать свежим воздухом, — беспечно отозвался он.
— Да уж подышите, наш-то воздух свежий, северный, не то что в Москве. Только затемно не гуляйте без нужды, неспокойно у нас тут, а мы с вами засиделись…
— Ничего, — улыбнулся Стас. — Может, вас проводить или подвезти?
— Нет, мне здесь в двух шагах, благодарю.
Она скрылась за углом. Город погружался в темноту. Тенями мелькали вдоль стен редкие прохожие. Одинокий тусклый фонарь на площади как ни тужился, однако же много света дать не мог. Покидать город в ночь действительно не стоило. Надо найти отель.
Он снял мотоцикл с сошек и повёл его за руль. Курс выбрал в сторону вокзала, там, по крайней мере, должны водиться какие-нибудь люди, у которых можно будет спросить про ночлег.
Предчувствие беды или какого-то жестокого события не оставляло его. Это, может быть, оттого, что гроза собирается, подумал он, и у попавшегося навстречу паренька в кепке и драном пиджаке весело спросил:
— Малый, есть здесь какой-нибудь отель?
— Отель? — осклабился тот. — Так ты уже приехал!
— Где? — Стас повернул голову в направлении, куда парень указывал пальцем. А там таких парней было уже несколько.
От страшного удара, который он получил в спину, всё в нём опустилось, он даже сознание потерял на секунду. Парень, с которым он беседовал, поймал его на встречный, ударил со всей дури в скулу. Стас завалился на мотоцикл, и они с железным другом рухнули на мостовую. Посыпались удары ногами, не очень болезненные, потому что уже стало темно и прицелиться было трудно; нападавшие молча сопели, пока кто-то из них, промахнувшись, не влупил ногой по радиатору, после чего завопил и повалился на дорогу, схватившись за ногу.
Стас нащупал рукоятку биты и воспрянул духом: теперь он при оружии! Выдернув её из колец, сгруппировался и прыгнул вперёд головой. Сделал кувырок через плечо, вскочил на ноги, принял боевую стойку. Кости были целы; саднила отбитая поясница, только и всего. И это бойцы?
— Что вам надо, псы шелудивые? — крикнул он.
Нападавших было не меньше десятка. Несколько растерявшиеся от Стасова манёвра и от дубинки в его руке, непонятно откуда взявшейся, они стояли не двигаясь и смотрели на него. В темноте посверкивали их глаза, будто это были не провинциальные подростки, звереющие от скуки, а самые настоящие волки.
— Нам от тебя ничего не надо, кроме жизни твоей, фраер дешёвый! — крикнул один из них, с виду особь покрупнее прочих.
— Всего-то? — удивился Стас. — Так иди и возьми.
Предводитель банды, вытянув вперёд нож, шагнул к нему и не уследил за ударом: тонким концом биты Стас въехал ему в солнечное сплетение, а толстым треснул по голове, попутно стукнув по руке. Нож, блеснув как рыбка, улетел в небо.
Композиция опять приобрела статичный характер, но ненадолго. Он понимал, кто это: безработные, невоспитанные и необразованные, не нуждающиеся ни в его имуществе, ни в его объяснениях, взбешённые просто тем, что он выглядит благополучным и безбоязненно гуляет по их городу. Ни откупиться, ни уговорить их невозможно.
Предводитель валялся недвижимый. Шпана начала потихоньку брать московского гостя в кольцо. Стас отступал и был начеку: один из гопников, неосторожно приблизившись, получил битой по руке и отбежал, подвывая и придерживая здоровой рукой сломанное предплечье.
Затем в темноте произошло какое-то движение, и в руках нападавших появились доски из штакетника, а кое у кого — ножи. Стас сделал два больших шага назад и упёрся спиной в кирпичную стену какого-то лабаза. И тут они кинулась на него все разом. Началась бешеная рубка. Затрещали черепа под ударами биты, брызнула кровь.
Будь у него хотя бы та же масса тела, какую он имел у князя Ондрия, или держал бы он в руках не лёгкую биту, а надёжный шестопёр, поубивал бы всех. А так от них не было спасения: они шевелящейся биомассой висли на руках, не давали возможности для чёткого удара — и всё же несколько уже валялись на мостовой без движения. Даже ощутимо получив по черепу и нож в руку, Стас, можно сказать, устоял. Они от него отступились. Последнее, что он увидел, прежде чем потерял сознание, это как уцелевшие подонки разбивают и поджигают его мотоцикл; оказывать помощь своим покалеченным «коллегам» никому из них и в голову не приходило.
Разлился трелью полицейский свисток, и всё погасло.
Очнулся он в полной темноте. Поднял руку; нащупал вместо лица что-то липкое и холодное. Потом вернулось ощущение тела, вернулось волнами невыносимой боли. Стас застонал.
— Ожил, — донеслось откуда-то издалека, как сквозь вату. — Гляди-кась!
Стас хотел спросить, где он, но не смог разлепить разбитых губ. Открыл глаза: в мутном, скудно освещенном пространстве плавали какие-то предметы. Спустя только минут пять ему удалось разглядеть решётку и за ней фуражку полицейского. Стало быть, он заперт.
— Где я? — спросил он, сделав над собой отчаянное усилие.
— В участке, знамо где, — хмыкнул полицейский.
— Мне надо в больницу… Меня избили… Где они… которые меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112