— Тогда почему же китайские фантомы, эти каменные идолы, остались в прошлом? Они должны были исчезнуть.
— А с чего это они должны исчезнуть? Возьмите профессора Биркетта. Мы его похоронили на прошлой неделе, но если вы сейчас отправитесь в Московию 1666 года, то найдёте его в монастыре. Он там слегка тупой, но живой.
— Как это слегка тупой? — переспросил премьер.
— То есть совершеннейший дебил, сэр! Так что никуда не исчезают даже живые фантомы. А про мёртвых и говорить нечего. Вот стоит полковник Хакет. А поднимите документы страховой компании «Ллойд» за 1671 год, и в списке утонувших вы найдёте его имя.
— Слова, доктор. Одни слова! В докладах ваших сотрудников, в ваших — ваших\ — рассказах о якобы сделанных вами расчётах и в найденных вами списках.
— Доктор, — спросил премьер, — а чем кончилась та древняя китайская заварушка? Кто победил?
— Победил Цинь Шихуан. Но как? Неизвестный мудрец дал ему компас! Очевидно, что это был ещё один фантом.
— «Очевидно»! — с издёвкой сказал Джон Макинтош. — Очами видно! Очами! Чего вы тут видите-то, это же мифы!
— А големы?! — вскричал доктор Глостер, игнорируя Джона и обращаясь прямо к премьер-министру. — Они описаны даже в Ветхом Завете. Так вот, однажды мы запустили полковника Хакета в десятый век. Да вы, наверное, помните, ваше превосходитгльство, тогда ещё вся Восточная Англия осталась без света. И что бы вы думали? Хакет превратился в голема!
— Неужели? — удивился премьер, оборачиваясь к полковнику. — В десятом веке?
— Так точно, сэр! — гаркнул Хакет. — Я был величиной с башню и едва мог передвигаться. Копья вязли в моём теле! И тогда эти чёртовы уроды выбили мне глаз камнем из пращи, сэр.
— Благодарю за службу, полковник!
— Служу королю!
— И это не единственный случай, — вмешался Сэмюэль. — Капитана Бухмана возили в клетке по всей средневековой Европе как самого большого человека в мире, а отец Мелехций — знаменитый теолог и доктор истории, вот он стоит — лично встречался с Вильямом Шекспиром.
— Мы пили с ним чай, а потом гуляли по аллее, — мелодичным тихим голосом сказал о. Мелехций.
— А вы, конечно, из благодарности подарили ему сюжет Гамлета, — ядовито заметил Джон Макинтош.
Отец Мелехций с доброй сочувственной улыбкой посмотрел на него и ничего не ответил, но Сэм Бронсон возмутился:
— Джон, извини, я тебя люблю как друга и уважаю как государственного служащего, но можно ли отпускать шуточки про Шекспира? Он слава Британии, наш кумир, наш гений, мы преклоняемся перед ним.
— Ну что, Джон, Шекспир вас убедил? — спросил премьер-министр.
— Слова, слова, слова! — прокричал Джон. — Предъявите фотографию Шекспира.
— Ты же знаешь, это невозможно, — ответил Сэмюэль.
— В том-то всё и дело! — осклабился Джон в ироничной улыбке.
— На что вы меня подбиваете, Макинтош? — спросил премьер. — Чтобы я ради проверки превратился в голема? А что скажет оппозиция, если об этом станет известно?
— Нет, сэр. Вами рисковать нельзя. Но сам я хотел бы попробовать. Сэм, сколько времени это займёт?
Сэмюэль Бронсон развёл руками:
— Подумай лучше, Джон! Зачем тебе это? Здесь пройдёт от пяти минут до часа, но там тебе, возможно, придётся провести много лет!
— А, вот как? Опасаетесь за меня или за себя?
— Ну, как знаешь. А что скажете вы, господа?
Премьер-министр и доктор Глостер переглянулись и кивнули. Сэмюэль вздохнул и пригласил всю компанию к лифту: они находились на уровне минус третьего этажа, а операторский зал располагался в цокольном этаже здания.
— Куда тебя отправить, Джон? — спросил он.
— Хочу, Сэм, попасть в благословенные Елизаветинские времена. До всех наших революций. Если ты прав, поживу на природе, в своё удовольствие. Может, и Шекспира встречу. Если ты прав.
* * *
… Поскольку на нём не было никакой одежды, его тащили за волосы, а для ускорения ещё и поддавали по ягодицам палками.
— За что?! — кричал он разбитым ртом, сплёвывая кровь в пыль дороги. — Я ни в чём не виноват!
— Видали? — издевательски квакал кто-то из экзекуторов. — Не виноват!
Его подтащили к человеку в грязной судейской мантии, накинутой на грязную блузу, сидящего на траве возле высоченного дерева. Дерево — Боже праведный! — было увешано трупами, как новогодняя ёлка — праздничными игрушками!
— Ваша честь, схватили бродягу! — доложил ему один из негодяев. — Шляется голый, оскорбляя общество, это раз! Дома не имеет, это два. Работы у него нет. И он говорит, что ни в чём не виноват!
— Я помощник премьер-министра! — визжал Джон Макинтош. — Я знаком с королём! Я уважаемый, образованный человек!
Негодяи, избившие его и притащившие к этому ужасному дереву, громко хохотали. Судья в грязной мантии участливо улыбался.
— Слова, уважаемый, одни слова, — мягко попенял он Джону. — Если бы ты был помощником премьер-министра, то на тебе была бы хотя бы мантия, а если бы ты был образованным, то знал бы, что у нас не король, а королева. Но закон милостив. Закон разрешает тебе назвать имена свидетелей, которые подтвердят, что у тебя есть дом и работа. Назови их, тебе от этого будет польза.
— Я не могу никого назвать! Я издалека! Я здесь никого не знаю!
— Итак, ты при этих добрых людях признался, что ты бродяга. Запишем это в протокол. Назови своё имя, чтобы писец оформил протокол как положено.
— Меня зовут Джон Макинтош.
Хохот грянул с новой силой.
— Джон Макинтош! — надрывались в толпе. — Джон, иди сюда!
— Джонни, где ты? — крикнул судья.
Из-за дерева, вытирая руки о фартук, появился дюжий парень с длинными волосами и с откинутым на спину колпаком палача.
— Вы меня звали, ваша честь? — пробурчал он, одновременно пытаясь что-то проглотить.
— Джонни, — сказал ему судья. — Этот человек утверждает, что он Джон Макинтош.
— Он врёт, ваша честь, — ответил парень. — Джон Макинтош — это я. И на сто миль в округе нет больше ни одного Джона Макинтоша.
— Прекрасно. Что мы имеем? М-м-м… — И судья сделал знак писцу. — Оскорбление общественной нравственности. Бродяжничество. Присвоение полномочий. Лжесвидетельство. Думаю, этого достаточно. Приговариваю тебя, назвавшийся Джоном Макинтошем, к смертной казни через повешение.
— Но это беззаконие!
— Э, нет. По закону. Закон принят парламентом и утверждён королевой, а поскольку она у нас глава Церкви, то и Господом одобрено. А незнание закона не освобождает бродягу от виселицы. Говоришь, образованный? Тогда ты обязан знать хотя бы это. Ты или твои родственники можете обжаловать приговор в течение недели после приведения в исполнение.
— Подождите! Подождите! Ваша честь! — Джона сшибли с ног, но он полз к судье, протягивая руку, а тот брезгливо её отпихивал. — Ваша честь, вы великий человек, великодушный и мудрый, но я тоже юрист. Подумайте сами. Здесь два Джона Макинтоша! Разве можно приводить приговор в исполнение при таких обстоятельствах? Кого вы приговорили к виселице? Ведь это же circulus vitiosus; по вашему приговору, может, надо повесить не меня, а его!..
Толпа угрожающе загудела. Судья, доставший из корзины квадратную бутылку, в которой содержимого было ещё дюйма на четыре, и приготовившийся было отхлебнуть из неё, замер с широко раскрытым ртом.
— Нет, нет, господа! — срывающимся голосом крикнул Джон толпе. — Я вовсе не желаю смерти этому чудесному, доброму человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112