— Я от полковника Лихачёва тоже узнал много интересного… о вас. По свидетельствам, разумеется косвенным, ваши отношения с Мими вышли далеко за рамки просто дружеских. Вы поддерживали с ней… м-мм… к ней… чувства значительно, значительно более… м-мм… скажем, высокие. Разве это не могло послужить причиной её самоубийства?
— Простите, Антон Иванович, но сколько ни живу на свете, никогда не слышал, чтобы высокие чувства к кому-либо толкнули этого кого-либо на самоубийство. Это нелепо. Мне кажется, вы в своём расследовании направились не в ту сторону. Тем более, дополнив факт «она утонула» другим фактом — на который вы тут намекаете, — вы отнюдь не утешите горе уважаемого посла.
— Точно, — покивал Деникин. — Прав полковник. О том, как лихо вы владеете языком, он мне тоже сообщил.
— Это, Антон Иванович, тоже факт, который никакого отношения к расследованию «события» не имеет.
— Ну так помогите мне. Ведь вы были рядом с нею много дней. Что, на ваш взгляд, имеет отношение к расследованию?
— Да ничего, кроме рокового стечения обстоятельств и неустойчивости характера покойной. Расспросите Марину, когда она отоспится. Не далее как вчера она сказала мне: «Я послала Мими на смерть». Если сочтёте нужным, сообщите об этом послу, её мужу, но вообще-то я не советую, На мой взгляд, никакого расследования не надо; оставьте мёртвых мёртвым и займитесь живыми.
— Хорошо, я подумаю… А кстати, если заняться живыми, то у меня к вам ещё один вопрос. Полковник Лихачёв сообщил мне о некоторых подозрениях в отношении вас — нет-нет, не в том смысле подозрениях… Он говорил о вашем аномально быстром взрослении. Теперь я сам вижу, что он прав. Месяц назад вы стояли передо мной навытяжку и ели меня глазами, а при появлении господина Савинкова едва в обморок от восторга не хлопнулись. А сегодня? Просто другой человек! Это-то вы не откажетесь мне объяснить? Если можете.
Теперь уже Стас призадумался, как вести разговор. Вилять, прикинуться непонимающим? Но перед ним всё-таки Деникин, а не полковник Лихачёв…
— Правда в том, — медленно начал он, — что я непонятным образом приобретаю знания о прошлом. О некоторых делах давно минувших дней…. так, будто я там присутствовал.
— То есть не из книг, а напрямую?
— Да.
— Посредством гипноза?
— Ой, уж этот мне полковник с его фантазиями! Нет никакого гипнотизёра. Это моё собственное, внутреннее свойство. Мими о нём не знала. Полковник ничего не понял. Да и вы, если честно, не поймёте.
— А как оно происходит?
— Да вроде сна. Внешне — как глубокий обморок. На час, полтора. Просыпаюсь, и уже знаю кое-что новенькое.
— Так-так. — Было видно, что Верховный поверил ему сразу и всерьёз; в конце концов, верил же он в спиритизм. — А вы не могли бы узнать для меня… Как много надо всего узнать, вы не представляете!.. Не могли бы узнать хотя бы о том покушении на Савинкова в 1919-м… когда, кстати, погиб ваш отец… Кто организовал его?
— Простите, но ничего не выйдет, Антон Иванович, — грустно улыбнулся Стас. — Я бы этого хотел, тем более отец… Но Божиим соизволением я получаю знания только о существенно более далёких временах — шестнадцатый — восемнадцатый века. И отнюдь не по своему выбору…
Верховный опять задумчиво постукал по столешнице пальцами. Но теперь у него было совсем другое выражение лица: светлое, мечтательное.
— Счастливый вы человек, — сказал он. — Уходите от нашего мрачного настоящего, с его неопределённостями и опасностями, туда, где всё ясно и понятно. Из-за чего всполошился полковник Лихачёв? Это, как вы назвали, ваше свойство не имеет никакого практического смысла.
— Не имеет, — согласился Стас. — За исключением того что позволяет проследить эволюцию человечества в динамике и понять, куда мы катимся.
— То есть?
— А к примеру: многих ли вам приходилось хоронить?
— О, да. Я ведь всё-таки боевой генерал.
— И каково соотношение между убитыми в бою, умершими по возрасту или в результате эпидемий?
— Соотношение, дорогой Станислав Фёдорович, в пользу убитых. Но я не понимаю, при чём тут ваши исторические сновидения…
— Сейчас объясню. Наблюдая прошлое, я обнаружил, что большинство тех, кто не дожил до старости, умирали вследствие болезней, прежде всего эпидемических. А в нашем настоящем со многими эпидемиями покончено или вот-вот будет покончено. Теперь вспомните, что послужило причиной нашего знакомства? Подготовка к некой художественной выставке.
— Да, так.
— Чему она была посвящена?
— Годовщине начала войны. Ясно… Ваш вывод очевиден: чем успешнее человечество борется с болезнями, тем успешнее оно уничтожает себя само.
— Да, Антон Иванович. Вернее, даже так: чем быстрее человечество избавляется от природных причин смертности, тем быстрее порождает новые причины для вымирания. Берусь предсказать: когда люди смогут продлевать свою жизнь до бесконечности или, например, научатся делать точные копии умерших, они создадут и условия для мгновенного своего уничтожения.
— Ха! — воскликнул Деникин. — Это взгляды ретрограда и консерватора. Что ж нам теперь, закрыть биологические лаборатории? Я, как Верховный, обязан думать об интересах России, о здравоохранении.
— Прошу извинить меня, но люди всегда и во всех странах создавали одновременно и мечи и орала. Теперь производят химические средства уничтожения крыс и тараканов — разносчиков опасной для людей заразы — и химические газы для отравления этих же людей. Завтра будут массово производить вакцины для спасения больных и биологическое оружие для их истребления. Это признаётся за прогресс; если же кто-то напоминает об опасности такого «прогресса» — в том числе и для интересов России, — его называют врагом и ретроградом.
— Я не называл вас врагом.
— Спасибо, я вам признателен. Однажды я слышал такую сентенцию: свобода человека есть выживание в коридоре между разумом и законом. Так вот, разума в нашей эволюции нет ни на грош, а национальные законы защищают право государства вести войны. В таком случае где свобода? И есть ли надежда на выживание?
Дорога здесь была фунтовая и малоезженая. Мощному мотоциклу все её неровности были, в общем, безразличны, а вот седоку приходилось несладко. Руки от постоянной дрожи руля онемели, спина с непривычки болела. Глаза видели потрясающие вечерние пейзажи, но мозг уже отказывался их анализировать, а чувства — восторгаться ими.
«Зверь» с рёвом пёр его в сторону темнеющего неба, а Стас, вспоминая беседу с Деникиным и под влиянием безлюдности этих мест сообразил вдруг, что в разговоре забыл ещё одно своё открытие. Города! Не только войны, но и города превращаются в уничтожителей людей. Однажды, в Петровские времена, он оказался недалече от Москвы, и надо ему было пересечь реку. Никого не было вокруг!!! Он почти весь день прождал хоть какого-то лодочника. И ему хватило времени, чтобы догадаться: это как раз то место, где будет построен Крымский мост.
Ныне это центр Москвы!
Он проезжал по этому мосту два дня назад. Безумное количество пешеходов; машины, изрыгающие сизый дым; набитые до отказа автобусы. Люди сами создали себе такие условия, чтобы гибнуть под колёсами транспорта, гореть в неминуемых пожарах, сокращать свою жизнь от скученности и миазмов.
Мотоцикл прыгал на ухабах, и вместе с ним прыгали мысли Стаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112