Позади Жаклин и брата президента шли вместе с Беркли и Макнамарой Этель Кеннеди и Джин Кеннеди-Смит.
Гроб снова погрузили в карету «скорой помощи». Рядом с ним на откидном сиденье села Жаклин. Роберт Кеннеди присел на полу у ее ног. Ровно в 3. 56 утра Клинт скомандовал Биллу Гриру отъезжать от госпиталя. Грир быстро проехал вслед за служебной машиной генерала Уила по территории госпиталя и, миновав главные ворота, выехал через Висконсин-авеню на Массачусетс-авеню.
Небо начало чуть светлеть. В машине царило молчание. Говорить было уже не о чем. Все были измучены и изнурены. Лишь мигающий фонарь был опознавательным знаком кортежа. Тем не менее на пути было немало молчаливых зрителей. Уил, Макхью, Хэккет и лейтенант Берд настороженно глядели по сторонам и видели, как у автомобилей, остановившихся на перекрестках, стояли, вытянувшись, люди в рабочих комбинезонах. Дежурные служащие на бензозаправочных колонках при виде кареты «скорой помощи» почтительно выпрямлялись и прикладывали к груди свои кепи. В эту раннюю пору в городе обычно не было движения. Однако на этот раз за машиной президента следовал колоссальный эскорт. При выезде из Бетесде машина с солдатами лейтенанта Берда замыкала колонну. Но когда на повороте с Массачусетс-авеню на Двадцатую улицу лейтенант оглянулся назад в направлении, где вдоль проспекта протянулись целые ряды иностранных посольств, он увидел «сотни машин с включенными фарами, следующими одна за другой буквально впритык». Бесконечную вереницу машин едва можно было охватить глазом.
Наконец кортеж прибыл к Белому дому. Два человека, понесших наиболее тяжелую утрату, вышли из автомашины.
Шривер молча пожал им руки. Выделенные для переноса гроба семеро солдат подошли к карете «скорой помощи» и, подняв гроб на плечи, понесли его через мраморный вестибюль в Восточный зал, где стоял помост под траурным балдахином.
Вдовствующая первая леди остановилась у порога зала. Она так любила и хорошо знала его историю. Только в среду она покинула его стены в самый разгар приема в честь судей. Внезапно Жаклин почувствовала, что вернулась домой. Преклонив колени у флага ветеранов войны, она зарылась лицом в его звездные складки. «Она встала и покинула зал, — писал историк Шлезингер, — и все мы последовали за ней».
Длинной вереницей они потянулись из зала в вестибюль. Джекки поднялась по лестнице на второй этаж, а остальные в нерешительности остались стоять в вестибюле в ожидании указаний министра юстиции. Роберту Кеннеди действительно надо было это сделать. В то минуты, когда они вдвоем стояли у постамента для гроба, он шепотом обещал Жаклин распорядиться насчет гроба. Но для этого он должен был вернуться в Восточный зал и попросить открыть крышку гроба. Пока почетный караул лейтенанта Соутелля торжественно сменял у гроба подразделение лейтенанта Берда, гроб открыли.
Брат президента потребовал, чтобы стоявшие возле гроба члены почетного караула отошли в сторону, и он в одиночестве приблизился к гробу. Так впервые Роберт Кеннеди увидел тело покойного. Достаточно было одного взгляда, и он понял: да, Джекки была права. Однако он не мог единолично решить столь важный вопрос. Доводы Макнамары, несомненно, имели под собой основание, и с ними нельзя было не считаться. Джон Кеннеди был супругом Жаклин и членом семьи Кеннеди, но он также был главой американского государства. Многие близкие ему люди — в том числе О’Доннел и О’Брайен — считали, что выставить закрытый гроб будет отступлением от традиций. Поэтому Роберт Кеннеди хотел еще раз проверить правильность своего решения. Войдя в вестибюль со следами слез на лице, он попросил ожидавших его там людей еще раз войти в зал, взглянуть на останки президента и затем сказать ему, как, по их мнению, следует поступить. Он пояснил свою просьбу словами:
— Джекки настаивает, чтобы гроб был закрыт.
Возможно, его поведение оказало на них воздействие. Может быть, результаты были бы иными, если бы Роберт Кеннеди не сказал о пожелании Джекки, хотя ото маловероятно, ибо Макнамара оказался затем в абсолютном одиночестве. Из всех тех, кто был в зале и видел покойного — Роберт Макнамара, Артур Шлезингер, Чарлз Сполдинг, Билл Уолтон, Нэнси Таккерман, Фрэнк Моррисон и доктор Инглиш, — лишь доктор и министр обороны считали, что тело покойного вполне презентабельно. Однако доктор Инглиш сказал, что в принципе возражаем против открытых гробов.
Однако приговор, вынесенный остальными, был решителен. Зная твердость характера Роберта Кеннеди, они не пытались смягчить свои суждения. Артур Шлезингер и Нэнси Таккерман вернулись в вестибюль.
— Это кошмарно, — высказал впечатление Шлезингер. — На первый взгляд мне показалось, что все в порядке. Но ведь я близорук, и по мере того как я подходил ближе, президент становился все менее и менее похожим на себя. Он весь какой-то восковой.
Нэнси еле слышно проговорила:
— Он действительно не похож на себя.
Сполдинг с грубоватой прямотой заявил, что лицо покойного похоже на резиновые маски, которые продают в игрушечных магазинах.
Он убедительно просил Роберта закрыть гроб.
С глазами, полными слез, министр юстиции повернулся к художнику Биллу Уолтону и прошептал:
— Пожалуйста, посмотрите. Я хочу знать ваше мнение. Уолтон смотрел, насколько у пего хватило выдержки, затем он сказал Роберту Кеннеди:
— Не позволяйте открывать гроб. Это не президент, это восковой манекен.
Предвосхищая ссылки на то, что это похороны главы государства, а именно такова была аргументация Макнамары, Шлезингер заверил Роберта Кеннеди, что он имеет убедительный прецедент в истории. Гроб Рузвельта также был закрытым.
— Не оставляйте его открытым, — умолял Уолтон.
— Вы правы, — резко сказал Кеннеди, — закройте гроб, — и, круто повернувшись, пошел наверх в сопровождении Сполдинга.
Сэлинджер сообщил об этом решении прессе, и, несмотря на то что телевизионные станции отчаянно боролись за всякий новый кадр, они проявили достойный такт, не создав никакой шумихи вокруг этого решения. Но и после этого сообщение о закрытом гробе вызывало много толков. Бесчисленное множество телезрителей по всей стране были убеждены, что гроб закрыли, чтобы что-то скрыть.
Журнал «Тайм» в номере от 6 декабря 1963 года сообщил своим читателям, что «гроб нельзя было открыть ввиду того, что лицо президента было сильно изуродовано». Объяснение журнала было сплошным вымыслом от начала до конца. Ни одна из пуль не изуродовала лица президента. Когда жена смотрела на него в Парклендском госпитале, черты его лица не были обезображены. Однако лицо покойного позднее подверглось косметической обработке, и именно это вызвало возражения у близких. Если строго следовать хронологии, то слова Джекки при виде тела супруга утром в воскресенье здесь неуместны. Однако суть ее наблюдений имеет прямое отношение к тому, что описывалось выше. «Это не был Джек. Это был, скорее, экспонат из музея мадам Тюссо».
В Белом доме не осталось ни одного тихого уголка. Повсюду велись бесконечные, непрерывно повторяющиеся по своему содержанию беседы — в ванных комнатах, туалетных комнатах и даже в зале около постамента с гробом.
В такой обстановке и особенно в столь ранний час всякий декорум утратил смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Гроб снова погрузили в карету «скорой помощи». Рядом с ним на откидном сиденье села Жаклин. Роберт Кеннеди присел на полу у ее ног. Ровно в 3. 56 утра Клинт скомандовал Биллу Гриру отъезжать от госпиталя. Грир быстро проехал вслед за служебной машиной генерала Уила по территории госпиталя и, миновав главные ворота, выехал через Висконсин-авеню на Массачусетс-авеню.
Небо начало чуть светлеть. В машине царило молчание. Говорить было уже не о чем. Все были измучены и изнурены. Лишь мигающий фонарь был опознавательным знаком кортежа. Тем не менее на пути было немало молчаливых зрителей. Уил, Макхью, Хэккет и лейтенант Берд настороженно глядели по сторонам и видели, как у автомобилей, остановившихся на перекрестках, стояли, вытянувшись, люди в рабочих комбинезонах. Дежурные служащие на бензозаправочных колонках при виде кареты «скорой помощи» почтительно выпрямлялись и прикладывали к груди свои кепи. В эту раннюю пору в городе обычно не было движения. Однако на этот раз за машиной президента следовал колоссальный эскорт. При выезде из Бетесде машина с солдатами лейтенанта Берда замыкала колонну. Но когда на повороте с Массачусетс-авеню на Двадцатую улицу лейтенант оглянулся назад в направлении, где вдоль проспекта протянулись целые ряды иностранных посольств, он увидел «сотни машин с включенными фарами, следующими одна за другой буквально впритык». Бесконечную вереницу машин едва можно было охватить глазом.
Наконец кортеж прибыл к Белому дому. Два человека, понесших наиболее тяжелую утрату, вышли из автомашины.
Шривер молча пожал им руки. Выделенные для переноса гроба семеро солдат подошли к карете «скорой помощи» и, подняв гроб на плечи, понесли его через мраморный вестибюль в Восточный зал, где стоял помост под траурным балдахином.
Вдовствующая первая леди остановилась у порога зала. Она так любила и хорошо знала его историю. Только в среду она покинула его стены в самый разгар приема в честь судей. Внезапно Жаклин почувствовала, что вернулась домой. Преклонив колени у флага ветеранов войны, она зарылась лицом в его звездные складки. «Она встала и покинула зал, — писал историк Шлезингер, — и все мы последовали за ней».
Длинной вереницей они потянулись из зала в вестибюль. Джекки поднялась по лестнице на второй этаж, а остальные в нерешительности остались стоять в вестибюле в ожидании указаний министра юстиции. Роберту Кеннеди действительно надо было это сделать. В то минуты, когда они вдвоем стояли у постамента для гроба, он шепотом обещал Жаклин распорядиться насчет гроба. Но для этого он должен был вернуться в Восточный зал и попросить открыть крышку гроба. Пока почетный караул лейтенанта Соутелля торжественно сменял у гроба подразделение лейтенанта Берда, гроб открыли.
Брат президента потребовал, чтобы стоявшие возле гроба члены почетного караула отошли в сторону, и он в одиночестве приблизился к гробу. Так впервые Роберт Кеннеди увидел тело покойного. Достаточно было одного взгляда, и он понял: да, Джекки была права. Однако он не мог единолично решить столь важный вопрос. Доводы Макнамары, несомненно, имели под собой основание, и с ними нельзя было не считаться. Джон Кеннеди был супругом Жаклин и членом семьи Кеннеди, но он также был главой американского государства. Многие близкие ему люди — в том числе О’Доннел и О’Брайен — считали, что выставить закрытый гроб будет отступлением от традиций. Поэтому Роберт Кеннеди хотел еще раз проверить правильность своего решения. Войдя в вестибюль со следами слез на лице, он попросил ожидавших его там людей еще раз войти в зал, взглянуть на останки президента и затем сказать ему, как, по их мнению, следует поступить. Он пояснил свою просьбу словами:
— Джекки настаивает, чтобы гроб был закрыт.
Возможно, его поведение оказало на них воздействие. Может быть, результаты были бы иными, если бы Роберт Кеннеди не сказал о пожелании Джекки, хотя ото маловероятно, ибо Макнамара оказался затем в абсолютном одиночестве. Из всех тех, кто был в зале и видел покойного — Роберт Макнамара, Артур Шлезингер, Чарлз Сполдинг, Билл Уолтон, Нэнси Таккерман, Фрэнк Моррисон и доктор Инглиш, — лишь доктор и министр обороны считали, что тело покойного вполне презентабельно. Однако доктор Инглиш сказал, что в принципе возражаем против открытых гробов.
Однако приговор, вынесенный остальными, был решителен. Зная твердость характера Роберта Кеннеди, они не пытались смягчить свои суждения. Артур Шлезингер и Нэнси Таккерман вернулись в вестибюль.
— Это кошмарно, — высказал впечатление Шлезингер. — На первый взгляд мне показалось, что все в порядке. Но ведь я близорук, и по мере того как я подходил ближе, президент становился все менее и менее похожим на себя. Он весь какой-то восковой.
Нэнси еле слышно проговорила:
— Он действительно не похож на себя.
Сполдинг с грубоватой прямотой заявил, что лицо покойного похоже на резиновые маски, которые продают в игрушечных магазинах.
Он убедительно просил Роберта закрыть гроб.
С глазами, полными слез, министр юстиции повернулся к художнику Биллу Уолтону и прошептал:
— Пожалуйста, посмотрите. Я хочу знать ваше мнение. Уолтон смотрел, насколько у пего хватило выдержки, затем он сказал Роберту Кеннеди:
— Не позволяйте открывать гроб. Это не президент, это восковой манекен.
Предвосхищая ссылки на то, что это похороны главы государства, а именно такова была аргументация Макнамары, Шлезингер заверил Роберта Кеннеди, что он имеет убедительный прецедент в истории. Гроб Рузвельта также был закрытым.
— Не оставляйте его открытым, — умолял Уолтон.
— Вы правы, — резко сказал Кеннеди, — закройте гроб, — и, круто повернувшись, пошел наверх в сопровождении Сполдинга.
Сэлинджер сообщил об этом решении прессе, и, несмотря на то что телевизионные станции отчаянно боролись за всякий новый кадр, они проявили достойный такт, не создав никакой шумихи вокруг этого решения. Но и после этого сообщение о закрытом гробе вызывало много толков. Бесчисленное множество телезрителей по всей стране были убеждены, что гроб закрыли, чтобы что-то скрыть.
Журнал «Тайм» в номере от 6 декабря 1963 года сообщил своим читателям, что «гроб нельзя было открыть ввиду того, что лицо президента было сильно изуродовано». Объяснение журнала было сплошным вымыслом от начала до конца. Ни одна из пуль не изуродовала лица президента. Когда жена смотрела на него в Парклендском госпитале, черты его лица не были обезображены. Однако лицо покойного позднее подверглось косметической обработке, и именно это вызвало возражения у близких. Если строго следовать хронологии, то слова Джекки при виде тела супруга утром в воскресенье здесь неуместны. Однако суть ее наблюдений имеет прямое отношение к тому, что описывалось выше. «Это не был Джек. Это был, скорее, экспонат из музея мадам Тюссо».
В Белом доме не осталось ни одного тихого уголка. Повсюду велись бесконечные, непрерывно повторяющиеся по своему содержанию беседы — в ванных комнатах, туалетных комнатах и даже в зале около постамента с гробом.
В такой обстановке и особенно в столь ранний час всякий декорум утратил смысл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158