Он тоже подготовил проект речи Джонсона. Прочитав проект Мэрфи, Гэлбрайт нашел, что он очень схож с его собственным. Гэлбрайт сообщил, что президент хочет, чтобы Соренсен и он, Гэлбрайт, писали речи, и попросил участников совещания высказать по этому поводу свои замечания. При Кеннеди все это было бы вполне в порядке вещей, но это не было в порядке вещей для Джонсона, поскольку его об этом не информировали. Геллер проболтался. Будучи подозрительным, новый президент сказал Геллеру, что созванное Гэлбрайтом совещание является, очевидно, «закрытым собранием либералов», чтобы оказать на него давление. Это совещание, не содействовавшее либеральным целям, поставило всех присутствующих под подозрение и означало конец карьеры Гэлбрайта как политической фигуры переходного периода. Президент был против секретных совещаний, а всякое совещание, которое он не санкционировал, считалось «секретным». Он намеревался руководить всем, буквально всем, своей твердой рукой.
Если новый президент и был когда-нибудь несправедлив к либералам (вполне возможно, что этого вовсе и не было), то это несущественно. Для Соединенных Штатов прежде всего было необходимо, чтобы Джонсон быстро создал атмосферу уверенности, а в этом отношении он был великолепен. Неважно, что он создавал лишь видимость уверенности или сам мог испытывать при этом чувство неуверенности, — он благоразумно держал все свои колебания и страхи при себе. Джонсон, бесспорно, испытывал их, но лишь редко разрешал кому-либо заглядывать себе в душу и угадывать свои сомнения. Однако министру финансов Диллону удалось все же на краткий миг увидеть их. После совещания о бюджете президент и Диллон обсуждали работу секретной службы и завтрашнее траурное шествие из Капитолия в собор Святого Матфея, Поскольку убийство Освальда наводило на мысль о сложном заговоре, начальник секретной службы Белого дома Роули не хотел, чтобы Джонсон шел за гробом пешком. Сначала президент с ним согласился, а затем, однако, заявил:
— Лэди Бэрд сказала мне, что я должен идти, и я переменил свое решение.
Теперь штаб-квартирой Жаклин Кеннеди стала Западная гостиная. Она редко ее покидала. Жаклин распорядилась, чтобы двери гостиной закрыли, изолировав ее и тех, кто находился вокруг нее, от остальной части президентских комнат.
Изоляция имела смысл, поскольку вдове нужно было сосредоточиться, а резиденция была полна гостей.
Жаклин определяла характер торжественных похорон и в то же время принимала какие-то предварительные решения относительно своего собственного будущего в ближайшее время. Теперь у нее не было дома. Ее дом стал законной резиденцией семьи Джонсонов. Их переезд нельзя было бесконечно откладывать, несмотря на любезные предложения Леди Бэрд. Резиденция была штаб-квартирой главы правительства. Это означало, что все, имевшее отношение к семье Кеннеди, включая уроки Кэролайн в Белом доме, должно было переместиться в другое место, но куда именно, она не могла пока определить. Однако, будучи окружена столь многими влиятельными друзьями, Жаклин смогла быстро найти временное решение вопроса. Кеннет Гэлбрайт, занявшийся жилищной проблемой вдовы, справился с этим блестяще. Когда она сказала ему, что не знает, сколько у нее будет денег, он сослался на то, что у Гарримана «так много недвижимости, что он не знает, что с нею делать. Он может купить дом в Джорджтауне и передать его вам. Для него это было бы разумным вложением капитала».
Все же дело обстояло не так просто: возникла проблема мебели и обслуживающего персонала. Однако Гарриман предложил поместить свою семью в отель и передать Жаклин Кеннеди свой дом в Джорджтауне. После трех телефонных разговоров Гэлбрайт сообщил Роберту Кеннеди, что вопрос улажен именно таким образом.
Вопрос о завтрашних прощальных речах обсуждался подробно. Кортеж должен был останавливаться дважды — в соборе Святого Матфея и на Арлингтонском кладбище, и речи должны были произноситься в обоих местах. В соборе должен был говорить епископ Хэннон. Мысль, чтобы там выступал не священнослужитель, была оставлена. Что касается кладбища, то Джекки сказала Бобу:
— Если кому и следует выступить там, так это его братьям. Ты и Тедди должны где-нибудь что-то сказать. Ты скажи это там, у могилы.
После обеда в воскресенье началось паломничество в Капитолий. Джекки и Боб опять отправились туда вечером, через час после них в Капитолий явилась мать президента вместе со Шриверами, Лоуфордами, Лемом Биллингсом и Радзивиллами, а в полночь — Тед с Джоном Гарганом и двумя своими помощниками. Все поездки были похожи одна на другую: машины незаметно останавливались у ступеней восточного входа в Капитолий, посетители поднимались на лифте и входили в Ротонду с южной стороны. В бесконечном людском потоке, огибавшем гроб, их узнавали и спокойно пропускали вперед. Солдат снимал бархатный шнур, члены семейства Кеннеди один за другим проходили вперед и становились с молитвой на колени перед гробом и венком с карточкой, на которой было написано: «От президента Джонсона и нации».
Средний американец жил отгороженный от остального мира, предоставленный собственным раздумьям, сочувствию тех, кого любил, и телевизору. Телевидение же, поставленное в трудное положение из-за отсутствия в воскресный вечер официальной церемонии, стремилось передать все, что происходило в аэропортах Айдлуайлд и Даллес, куда прибывали иностранные гости для участия в похоронах президента. Несмотря на беспрецедентно большое число именитых посетителей, телевизионные передачи об их прибытии вызывали разочарование: они отказывались делать заявления, а их послы в Вашингтоне и государственный департамент не осмеливались выступать вместо них. Государственный департамент нe мог обеспечить всем им встречу. Дин Раск, Джордж Болл и Аверелл Гарриман сменяли друг друга в аэропорту Даллес, прячась в его больших креслах, а затем быстро выходили к самолетам, как только туда подкатывали трапы. Однако поскольку важные делегации прибывали каждые несколько, минут, послы сами должны были заботиться о своих делегациях. Раск едва поспевал пожимать руки короля Бодуэна, Поля-Анри Спаака, канцлера Эрхарда, де Валера и всей английской делегации.
Начальник протокольного отдела государственного департамента Энджи Дьюк, дававший по телефону указания, как соблюдать международный этикет, убедился, что иностранные гости входят в положение хозяев: все они, без исключения, согласились с тем, что при всех официальных церемониях места глав государств будут определяться по названию их стран в порядке английского алфавита. Тем не менее аэропорт Даллес оказался кошмаром для работников протокольного отдела. Неизбежные языковые трудности были осложнены большим числом нахлынувших гостей. Епископ Хэннон приземлился вместе с президентом Турции, министром иностранных дел Италии и марокканским принцем, не говорившем ни слова по-английски. Принцу пришлось удовольствоваться одним из находившихся при Хэнноне священников, говоривших по-французски. Когда Шарль де Голль сказал Раску: «Я выражаю вам от имени моей страны глубокое соболезнование. Я могу сказать, что представляю здесь французский народ. Это он послал меня сюда», — государственный секретарь, вынужденный ждать переводчика, оказался в неловком положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158