Дело человека, работавшего на складе учебников, представлялось совершенно ясным через три часа после убийства президента. Но хотя он находился под арестом уже сорок шесть часов, с ним обращались с поразительной деликатностью. Причины этого теперь ясны. Если Освальд не интересовался своим собственным будущим, то этого нельзя было сказать про гражданские власти «Большого Д.». В ужасе от мысли, что репутация Далласа может еще больше пострадать, они, как Аргус за Ио, следили за расследованием, производившимся начальником полиции Карри, не подозревая, что эта их озабоченность может привлечь к Освальду усиленное внимание и тем самым содействовать исходу, которого они больше всего опасались. Все это можно понять, но что менее понятно и что вносит путаницу во все воспоминания об этих днях поздней осени, так это полная несовместимость между последними часами жизни убийцы и торжественными церемониями в столице. В тот момент, когда Роберт Кеннеди смотрел на стоявших со спокойным достоинством людей в парке Лафайетта главный агент секретной службы Форест Соррелз, выглянув из окна третьего этажа полицейского управления Далласа, увидел яркого цвета «форд» с пулеметом на его крыше. Это чудище стояло на Коммерс-стрит, а за рулем сидел стремящийся привлечь к себе всеобщее внимание житель Далласа, называвший себя «Честный Джо Голдштейн, заимодавец». Острый взгляд Соррелза остановился на пулемете и скользнул далее. Он знал Голдштейна — богатого и щедрого ростовщика, который подлизывался к полицейским и снискал их расположение, снижая им цены на оставленные под залог вещи. Соррелз не знал, что одного из лучших друзей Честного Джо звали Джек Руби, а если бы ему об этом и сказали, то он подумал бы, что это не относится к делу, да так оно и было. Значение этой сцены состоит в том, что два мира, где символом одного был кричащий «форд», а другого — постамент, на котором стоял гроб президента, сосуществовали. Сочетание Даллас — Вашингтон, как и сочетание Кеннеди — Освальд, является оскорбительным, но оба они в конце этой недели вошли в историю Соединенных Штатов.
Любая попытка подправить репутацию Далласа была, видимо, обречена на провал. Если считать действительными данные опроса населения, то 27 миллионов американцев обвиняли в преступлении «жителей Далласа» в целом. Рита Даллас, медсестра больного отца Джона Ф. Кеннеди, в Хайяннис-Порте так часто подвергалась нападкам по телефону за свою фамилию, что была вынуждена просить телефонную компанию сменить ей номер телефона. Было бы, однако, неправильным преувеличивать эту сторону драмы. Те же лица, которые проводили опрос населения, заявили, что 85 процентов публики не думали о Техасе.
В Вашингтоне главные участники предстоящей церемонии были заняты своими непосредственными делами. Майкл Мэнсфилд и Джон Маккормак определили порядок произнесения прощальных речей. Мэнсфилд должен был выступить первым, Маккормак — последним.
Сэм Бэрд и его команда перенесли гроб из Белого дома к выходу Ротонды. И тут появилась Жаклин.
В резиденцию вошел, вышел оттуда и вновь вошел глубоко расстроенный президент Джонсон. После службы в епископальной церкви Святого Марка он прибыл с женой и дочерью Люси в Белый дом, где привратник сказал ему, что Дин Раск хочет немедленно связаться с ним по телефону. Государственный секретарь сообщил ему о том, что в это время становилось известно всей стране: Освальда только что застрелили «по телевидению». В Синем зале Джин Смит, сестра Джона Кеннеди, шепотом сказала Леди Бэрд, что слышала, как один из слуг сказал, будто убийца умирает. Джонсон обратился к министру юстиции, который ничего об этом не знал, со словами:
— Вы должны что-то сделать, мы должны что-то сделать. Нам необходимо что-то предпринять! Это испортит репутацию Соединенных Штатов в мире.
Освальд умер чуть ли не в том же самом помещении, где ранее лежало тело президента. Тележку с телом Освальда повезли именно туда, когда один из врачей указал директору Парклендского госпиталя Прайсу, что делать этого нельзя. Прайс быстро понял, о чем идет речь, и дал указание отправить тело Освальда в операционную № 2. Дело в том, что три операционные были уже примерно два часа назад приведены в состояние полной готовности, именно учитывая подобную возможность. «Секретарь немного покоя Джил Помрой сообщил мне в одиннадцать часов, — рассказывала позже медсестра Берта Лозано, — что нам следует быть готовыми к экстренным случаям, поскольку у городской тюрьмы собралась большая толпа».
Нападения на Освальда ожидали, все должностные лица были наготове, и все же оно состоялось.
Для убийства президента Кеннеди в пятницу, как и для убийства его убийцы Освальда в субботу, характерны следующие два момента: предостережения о катастрофе поступали из ответственных источников, а представители полиции, оценивая их, допустили серьезный просчет. Поначалу полицейское управление Далласа имело в виду перевезти Освальда в субботу в 22. 00, и директор ФБР Гувер, как и другие, ушел домой под впечатлением, что так и было сделано. В 14. 15 в воскресенье в далласском отделении ФБР начали раздаваться анонимные звонки с угрозой убить арестованного, и оно настаивало на том, чтобы перевезти Освальда в 15. 00, но безуспешно. В воскресенье утром Соррелз предложил Фритцу вывезти Освальда, не объявляя о времени отъезда, в момент, когда никого поблизости не будет. Однако все советы федеральных властей и некоторые рекомендации полицейского управления были отклонены из уважения к «четвертому сословию».
Однако Карри и Фритц, опасавшиеся за безопасность Освальда, приняли сложные меры предосторожности. Они пытались перехитрить тех, кто мог подкарауливать Освальда. Но их ошибка была прямо противоположна той, которая была совершена в пятницу 22 ноября. Тогда лица, ответственные за охрану президента, исходили из того, что нападение на него может быть совершено либо в аэропорту, либо в Торговом центре. А сам путь, по которому должен был следовать президентский кортеж, был оставлен без внимания.
С того момента, когда впервые был поставлен вопрос о переводе Освальда в другую тюрьму, далласская полиция строила планы, исходя из предполагаемых действий так называемого «комитета ста». По слухам, около сотни человек намеревались похитить арестованного во время его перевода в тюрьму на площадь Дили. Карри и Фритц считали, что они готовы этому помешать. Освальда должны были пристегнуть с помощью наручников к детективу и окружить полицейскими, вооруженными гранатами со слезоточивым газом. Сама перевозка должна была проходить под усиленной вооруженной охраной. Чего не было предусмотрено, так это возможности проникновения какого-либо постороннего лица через полицейский заслон до перевода заключенного из подвального помещения тюрьмы. По пути к лифту на пятом этаже Ливел, детектив в штатском, к которому Освальд был пристегнут наручниками, сказал:
— Я надеюсь, что тот, кто вздумает в тебя стрелять, окажется стрелком не хуже тебя.
По воспоминаниям Ливела, Освальд «вроде бы рассмеялся» и сказал:
— Никто не будет в меня стрелять.
Однако нашелся человек, который собирался это сделать, и это был Джек Руби. Появление Руби в подвальном помещении было крайне странно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158