Я у покойного господина Гаганова на службе состоял, и вас, сударь, сколько раз с Варварой Петровной у покойницы Авдотьи Сергеевны видывал. Я к вам от нее с книжками хаживал и конфеты вам петербургские от нее два раза приносил…
– Ах, да, помню тебя, Анисим, – улыбнулся Степан Трофимович. – Ты здесь и живешь?
– А подле Спасова-с, в В-м монастыре, в посаде у Марфы Сергевны, сестрицы Авдотьи Сергевны, может, изволите помнить, ногу сломали, из коляски выскочили, на бал ехали. Теперь около монастыря проживают, а я при них-с; а теперь вот, изволите видеть, в губернию собрался, своих попроведать…
– Ну да, ну да.
– Вас увидав обрадовался, милостивы до меня бывали-с, – восторженно улыбался Анисим. – Да куда ж вы, сударь, так это собрались, кажись, как бы одни-одинешеньки… Никогда, кажись, не выезжали одни-с?
Степан Трофимович пугливо посмотрел на него.
– Уж не к нам ли в Спасов-с?
– Да, я в Спасов. Il me semble que tout le monde va а Spassof…*
– Да уж не к Федору ли Матвеевичу? То-то вам обрадуются. Ведь уж как в старину уважали вас; теперь даже вспоминают неоднократно…
– Да, да, и к Федору Матвеевичу.
– Надо быть-с, надо быть-с. То-то мужики здесь дивятся, словно, сударь, вас на большой дороге будто бы пешком повстречали. Глупый они народ-с.
– Я… Я это… Я, знаешь, Анисим, я об заклад побился, как у англичан, что я дойду пешком, и я…
Пот пробивался у него на лбу и на висках.
– Надо быть-с, надо быть-с… – вслушивался с безжалостным любопытством Анисим. Но Степан Трофимович не мог дольше вынести. Он так сконфузился, что хотел было встать и уйти из избы. Но подали самовар, и в ту же минуту воротилась выходившая куда-то книгоноша. С жестом спасающего себя человека, обратился он к ней и предложил чаю. Анисим уступил и отошел.
Действительно между мужиками поднималось недоумение: „Что за человек? Нашли пешком на дороге, говорит, что учитель, одет как бы иностранец, а умом словно малый ребенок, отвечает несуразно, точно бы убежал от кого, и деньги имеет!“ Начиналась было мысль возвестить по начальству – „так как при всем том в городе не совсем спокойно“. Но Анисим все это уладил в ту же минуту. Выйдя в сени, он сообщил всем, кто хотел слушать, что Степан Трофимович не то чтоб учитель, а „сами большие ученые и большими науками занимаются, а сами здешние помещики были и живут уже двадцать два года у полной генеральши Ставрогиной, заместо самого главного человека в доме, а почет имеют от всех по городу чрезвычайный. В клубе Дворянском по серенькой и по радужной в один вечер оставляли, а чином советник, все равно, что военный подполковник, одним только чином ниже полного полковника будут. А что деньги имеют, так деньгам у них через полную генеральшу Ставрогину счету нет“ и пр. и пр.
„Mais c'est une dame et tr?s comme il faut“*, отдыхал от Анисимова нападения Степан Трофимович, с приятным любопытством наблюдая свою соседку книгоношу, пившую впрочем чай с блюдечка и в прикуску. „Се petit morceau de sucre ce n'est rien…* В ней есть нечто благородное и независимое и в то же время – тихое. Le comme il faut tout pur,* но только несколько в другом роде“.
Он скоро узнал от нее, что она Софья Матвеевна Улитина и проживает собственно в К., имеет там сестру вдовую, из мещан; сама также вдова, а муж ее, подпоручик за выслугу из фельдфебелей, был убит в Севастополе.
– Но вы еще так молоды, vous n'avez pas trente ans.*
– Тридцать четыре-с, – улыбнулась Софья Матвеевна.
– Как, вы и по-французски понимаете?
– Немножко-с; я в благородном доме одном прожила после того четыре года и там от детей понаучилась.
Она рассказала, что после мужа оставшись всего восемнадцати лет, находилась некоторое время в Севастополе „в сестрах“, а потом жила по разным местам-с, а теперь вот ходит и Евангелие продает.
– Mais mon Dieu,* это не с вами ли у нас была в городе одна странная, очень даже странная история?
Она покраснела; оказалось, что с нею.
– Ces vauriens, ces malheureux!..* – начал было он задрожавшим от негодования голосом; болезненное и ненавистное воспоминание отозвалось в его сердце мучительно. На минуту он как бы забылся.
„Ба, да она опять ушла“, спохватился он, заметив, что ее уже опять нет подле. – „Она часто выходит и чем-то занята; я замечаю, что даже встревожена… Bah, je deviens ?goпste“.*
Он поднял глаза и опять увидал Анисима, но на этот раз уже в самой угрожающей обстановке. Вся изба была полна мужиками и всех их притащил с собой очевидно Анисим. Тут был и хозяин избы, и мужик с коровой, какие-то еще два мужика (оказались извозчики), какой-то еще маленький, полупьяный человек, одетый по-мужицки, а между тем бритый, похожий на пропившегося мещанина, и более всех говоривший. И все-то они толковали о нем, о Степане Трофимовиче. Мужик с коровой стоял на своем, уверяя, что по берегу верст сорок крюку будет и что непременно надобно на праходе. Полупьяный мещанин и хозяин с жаром возражали:
– Потому, если, братец ты мой, их высокоблагородию, конечно на праходе через озеро ближе будет; это как есть; да праход-то, по теперешнему, пожалуй и не подойдет.
– Доходит, доходит, еще неделю будет ходить, – более всех горячился Анисим.
– Так-то оно так! да неаккуратно приходит, потому время позднее, иной раз в Устьеве по три дня поджидают.
– Завтра будет, завтра к двум часам аккуратно придет. В Спасов еще до вечера аккуратно, сударь, прибудете, – лез из себя Анисим.
– Mais qu'est ce qu'il a cet homme,* – трепетал Степан Трофимович, со страхом ожидая своей участи.
Выступили вперед и извозчики, стали рядиться; брали до Устьева три рубля. Остальные кричали, что не обидно будет, что это как есть цена, и что отселева до Устьева все лето за эту цену возили.
– Но… здесь тоже хорошо… И я не хочу, – прошамкал было Степан Трофимович.
– Хорошо, сударь, это вы справедливо, в Спасове у нас теперь куды хорошо, и Федор Матвеевич так вами будут обрадованы.
– Mon Dieu, mes amis,* все это так для меня неожиданно. Наконец-то воротилась Софья Матвеевна. Но она села на лавку такая убитая и печальная.
– Не быть мне в Спасове! – проговорила она хозяйке.
– Как, так и вы в Спасов? – встрепенулся Степан Трофимович.
Оказалось, что одна помещица, Надежда Егоровна Светлицына, велела ей еще вчера поджидать себя в Хатове и обещалась довезти до Спасова, да вот и не приехала.
– Что я буду теперь делать? – повторяла Софья Матвеевна.
– Mais, ma ch?re et nouvelle amie,* ведь и я вас тоже могу довезти, как и помещица, в это как его, в эту деревню, куда я нанял, а завтра, – ну, а завтра мы вместе в Спасов.
– Да разве вы тоже в Спасов?
– Mais que faire, et je suis enchant?!* Я вас с чрезвычайною радостью довезу; вон они хотят, я уже нанял… Я кого же из вас нанял, – ужасно захотел вдруг в Спасов Степан Трофимович.
Через четверть часа уже усаживались в крытую бричку, он очень оживленный и совершенно довольный; она с своим мешком и с благодарною улыбкой подле него. Подсаживал Анисим.
– Доброго пути, сударь, – хлопотал он изо всех сил около брички; – вот уж как были вами обрадованы!
– Прощай, прощай, друг мой? прощай.
– Федора Матвеича, сударь, увидите…
– Да, мой друг, да… Федора Петровича… только прощай.
II
– Видите, друг мой, вы позволите мне называть себя вашим другом, n'est-ce pas?* – торопливо начал Степан Трофимович, только что тронулась бричка. – Видите, я… J'aime le peuple, c'est indispensable, mais il me semble que je ne l'avais jamais vu de pr?s. Stasie… celavasans dire qu'elle est aussi du peuple… mais le vrai peuple,* то-есть настоящий, который на большой дороге, мне кажется, ему только и дела, куда я собственно еду… Но, оставим обиды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
– Ах, да, помню тебя, Анисим, – улыбнулся Степан Трофимович. – Ты здесь и живешь?
– А подле Спасова-с, в В-м монастыре, в посаде у Марфы Сергевны, сестрицы Авдотьи Сергевны, может, изволите помнить, ногу сломали, из коляски выскочили, на бал ехали. Теперь около монастыря проживают, а я при них-с; а теперь вот, изволите видеть, в губернию собрался, своих попроведать…
– Ну да, ну да.
– Вас увидав обрадовался, милостивы до меня бывали-с, – восторженно улыбался Анисим. – Да куда ж вы, сударь, так это собрались, кажись, как бы одни-одинешеньки… Никогда, кажись, не выезжали одни-с?
Степан Трофимович пугливо посмотрел на него.
– Уж не к нам ли в Спасов-с?
– Да, я в Спасов. Il me semble que tout le monde va а Spassof…*
– Да уж не к Федору ли Матвеевичу? То-то вам обрадуются. Ведь уж как в старину уважали вас; теперь даже вспоминают неоднократно…
– Да, да, и к Федору Матвеевичу.
– Надо быть-с, надо быть-с. То-то мужики здесь дивятся, словно, сударь, вас на большой дороге будто бы пешком повстречали. Глупый они народ-с.
– Я… Я это… Я, знаешь, Анисим, я об заклад побился, как у англичан, что я дойду пешком, и я…
Пот пробивался у него на лбу и на висках.
– Надо быть-с, надо быть-с… – вслушивался с безжалостным любопытством Анисим. Но Степан Трофимович не мог дольше вынести. Он так сконфузился, что хотел было встать и уйти из избы. Но подали самовар, и в ту же минуту воротилась выходившая куда-то книгоноша. С жестом спасающего себя человека, обратился он к ней и предложил чаю. Анисим уступил и отошел.
Действительно между мужиками поднималось недоумение: „Что за человек? Нашли пешком на дороге, говорит, что учитель, одет как бы иностранец, а умом словно малый ребенок, отвечает несуразно, точно бы убежал от кого, и деньги имеет!“ Начиналась было мысль возвестить по начальству – „так как при всем том в городе не совсем спокойно“. Но Анисим все это уладил в ту же минуту. Выйдя в сени, он сообщил всем, кто хотел слушать, что Степан Трофимович не то чтоб учитель, а „сами большие ученые и большими науками занимаются, а сами здешние помещики были и живут уже двадцать два года у полной генеральши Ставрогиной, заместо самого главного человека в доме, а почет имеют от всех по городу чрезвычайный. В клубе Дворянском по серенькой и по радужной в один вечер оставляли, а чином советник, все равно, что военный подполковник, одним только чином ниже полного полковника будут. А что деньги имеют, так деньгам у них через полную генеральшу Ставрогину счету нет“ и пр. и пр.
„Mais c'est une dame et tr?s comme il faut“*, отдыхал от Анисимова нападения Степан Трофимович, с приятным любопытством наблюдая свою соседку книгоношу, пившую впрочем чай с блюдечка и в прикуску. „Се petit morceau de sucre ce n'est rien…* В ней есть нечто благородное и независимое и в то же время – тихое. Le comme il faut tout pur,* но только несколько в другом роде“.
Он скоро узнал от нее, что она Софья Матвеевна Улитина и проживает собственно в К., имеет там сестру вдовую, из мещан; сама также вдова, а муж ее, подпоручик за выслугу из фельдфебелей, был убит в Севастополе.
– Но вы еще так молоды, vous n'avez pas trente ans.*
– Тридцать четыре-с, – улыбнулась Софья Матвеевна.
– Как, вы и по-французски понимаете?
– Немножко-с; я в благородном доме одном прожила после того четыре года и там от детей понаучилась.
Она рассказала, что после мужа оставшись всего восемнадцати лет, находилась некоторое время в Севастополе „в сестрах“, а потом жила по разным местам-с, а теперь вот ходит и Евангелие продает.
– Mais mon Dieu,* это не с вами ли у нас была в городе одна странная, очень даже странная история?
Она покраснела; оказалось, что с нею.
– Ces vauriens, ces malheureux!..* – начал было он задрожавшим от негодования голосом; болезненное и ненавистное воспоминание отозвалось в его сердце мучительно. На минуту он как бы забылся.
„Ба, да она опять ушла“, спохватился он, заметив, что ее уже опять нет подле. – „Она часто выходит и чем-то занята; я замечаю, что даже встревожена… Bah, je deviens ?goпste“.*
Он поднял глаза и опять увидал Анисима, но на этот раз уже в самой угрожающей обстановке. Вся изба была полна мужиками и всех их притащил с собой очевидно Анисим. Тут был и хозяин избы, и мужик с коровой, какие-то еще два мужика (оказались извозчики), какой-то еще маленький, полупьяный человек, одетый по-мужицки, а между тем бритый, похожий на пропившегося мещанина, и более всех говоривший. И все-то они толковали о нем, о Степане Трофимовиче. Мужик с коровой стоял на своем, уверяя, что по берегу верст сорок крюку будет и что непременно надобно на праходе. Полупьяный мещанин и хозяин с жаром возражали:
– Потому, если, братец ты мой, их высокоблагородию, конечно на праходе через озеро ближе будет; это как есть; да праход-то, по теперешнему, пожалуй и не подойдет.
– Доходит, доходит, еще неделю будет ходить, – более всех горячился Анисим.
– Так-то оно так! да неаккуратно приходит, потому время позднее, иной раз в Устьеве по три дня поджидают.
– Завтра будет, завтра к двум часам аккуратно придет. В Спасов еще до вечера аккуратно, сударь, прибудете, – лез из себя Анисим.
– Mais qu'est ce qu'il a cet homme,* – трепетал Степан Трофимович, со страхом ожидая своей участи.
Выступили вперед и извозчики, стали рядиться; брали до Устьева три рубля. Остальные кричали, что не обидно будет, что это как есть цена, и что отселева до Устьева все лето за эту цену возили.
– Но… здесь тоже хорошо… И я не хочу, – прошамкал было Степан Трофимович.
– Хорошо, сударь, это вы справедливо, в Спасове у нас теперь куды хорошо, и Федор Матвеевич так вами будут обрадованы.
– Mon Dieu, mes amis,* все это так для меня неожиданно. Наконец-то воротилась Софья Матвеевна. Но она села на лавку такая убитая и печальная.
– Не быть мне в Спасове! – проговорила она хозяйке.
– Как, так и вы в Спасов? – встрепенулся Степан Трофимович.
Оказалось, что одна помещица, Надежда Егоровна Светлицына, велела ей еще вчера поджидать себя в Хатове и обещалась довезти до Спасова, да вот и не приехала.
– Что я буду теперь делать? – повторяла Софья Матвеевна.
– Mais, ma ch?re et nouvelle amie,* ведь и я вас тоже могу довезти, как и помещица, в это как его, в эту деревню, куда я нанял, а завтра, – ну, а завтра мы вместе в Спасов.
– Да разве вы тоже в Спасов?
– Mais que faire, et je suis enchant?!* Я вас с чрезвычайною радостью довезу; вон они хотят, я уже нанял… Я кого же из вас нанял, – ужасно захотел вдруг в Спасов Степан Трофимович.
Через четверть часа уже усаживались в крытую бричку, он очень оживленный и совершенно довольный; она с своим мешком и с благодарною улыбкой подле него. Подсаживал Анисим.
– Доброго пути, сударь, – хлопотал он изо всех сил около брички; – вот уж как были вами обрадованы!
– Прощай, прощай, друг мой? прощай.
– Федора Матвеича, сударь, увидите…
– Да, мой друг, да… Федора Петровича… только прощай.
II
– Видите, друг мой, вы позволите мне называть себя вашим другом, n'est-ce pas?* – торопливо начал Степан Трофимович, только что тронулась бричка. – Видите, я… J'aime le peuple, c'est indispensable, mais il me semble que je ne l'avais jamais vu de pr?s. Stasie… celavasans dire qu'elle est aussi du peuple… mais le vrai peuple,* то-есть настоящий, который на большой дороге, мне кажется, ему только и дела, куда я собственно еду… Но, оставим обиды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174