В зеркале были видны намыленные щеки, глаз его я не
видел. "Ответит, когда дойдет до уха",- решил я. От уха он,
однако, перешел к подбородку, а я так и не услышал ни слова.
- Вы давно здесь? - спросил я еще раз.
- Дальше,- сказал он, не прекращая скрести под
подбородком.
- Что - дальше? - спросил я, сбитый с толку, но он не
соизволил даже ответить. Склонившись над умывальником, он
небрежно споласкивал лицо.
Водяные брызги долетели даже до меня.
- Осторожнее. Вы брызгаете,- сказал я.
- Тебе это не нравится? Так можешь идти.
- Я здесь обосновался первым.
Он одним глазом глянул из-под складок полотенца.
- О? В самом деле?
- Да.
Он швырнул полотенце на пол и, протянув руку за пиджаком,
бросил мне:
- Обед был?
- Не знаю.
- Впрочем, сегодня без мяса,- пробормотал он так, словно
обращался сам к себе. Затем поправил одежду, отряхнул рукав и,
подтянув штаны, добавил: - Хоть бы картошки жареной дали, а то
наверняка снова каша. Вечно эта каша. Жареного бы чего-нибудь,
чтоб им пусто было, попробовать.
Затем мельком посмотрел на меня.
- Ну, ты начинаешь, или как? А то я пойду.
- Что я должен начинать?
- Не прикидывайся. Старо.
- Я не прикидываюсь. Это вы прикидываетесь.
- Я? - удивился он.- В чем, например?
- Вы знаете, в чем.
- Так можно без конца,- рассудил он неохотно. Потом
внимательно присмотрелся ко мне. У меня не осталось никаких
сомнений. Последний раз я его видел, когда он фотографировал
секретные документы в сейфе.
- Штатник? - медленно произнес он.- А почему? Очередь на
мундирники, да?
- Какой штатник?
Он подошел ближе и посмотрел на мою ногу. Она
заинтересовала его.
- Стукач,- решил он наконец.
- Что? Кто?
- Ты!
- Я? Может, вы будете, наконец, говорить вразумительно?
Никакой я не штатник и не стукач.
- Нет? Тогда откуда ты? Из выплюйницы?
- Какая выплюйница?
- Тогда откуда? Из ниоткуда? И чего ты хочешь?
- Ничего. Это вы чего-то хотите.
- Да-а?
Он прошелся два раза по ванной от стены к стене, засунув
руки в карманы, от двери искоса посмотрел на меня, наконец
остановился и сказал:
- Ну, хорошо, хватит. Допустим, что я ошибся. А ты не
шифролаз случайно?
- Нет.
- Сороковуха?
- Я не знаю, о чем вы говорите.
Он протяжно свистнул.
- Ладно. Не верю, но ладно. Мне-то что за дело? Ну, лезь
сам в дерьмо. Так, говоришь, ты миссийщик?
Я колебался, не зная, что сказать.
- Я не вполне понимаю, о чем вы говорите,- начал я,- но
если речь идет о моей миссии...
- Та-а-ак,- протянул он.- Инструкцию получил?
- Получил, но...
- Испарилась?
- Да. Вы, может, знаете, что...
- Погоди.
Он наклонился, достал из-под ванны фотоаппарат в футляре
и, усаживаясь осторожно на биде, извлек из-под крышки футляра
бисквит.
- Мясной рулет с обеда,- пояснил он с полным ртом.
Несколько крошек упало ему на грудь.- Занимаюсь
самопожертвованием, как видишь. Хочешь, значит, знать, что тут
делается?
- Хочу.
- Священник был?
- Был.
- Лилейная белизна?
- Извините?
- А, еще нет! Хорошо. Как будто бы восьмидесятка.
Он примеривал какую-то мысль к моей непрерывно трясшейся
ноге, внимательно вглядываясь в нее, не переставая жевать. При
этом кончиком языка он не давал упасть с губ наиболее крупным
крошкам.
- После старика,- заключил он наконец.- А жирного тебе
уже подсовывали? Пухляк, отъевшийся! Можешь не говорить: по тебе
видно. А тик - это явно после старика.
Он ткнул пальцем в футляр фотоаппарата.
- Не голоден? Хочешь?
- Спасибо.
Казалось, он даже не слушал, что я ему отвечаю, поудобнее
усаживаясь на стульчаке, умудряясь не задеть крестцом торчавшие
сзади краны. Его движения были сноровистыми и рассчитанными,
словно он полжизни просидел на унитазах.
- Храпа,- сказал он с какой-то тоской,- насмотрелся, а?
Кожа синеет, бородавочки в парочки... Затем струпья живой
изгородью, темно, смутно, мутно, а ты - как авгур какой-то,
ломающий голову над чихом! Кустиком в ухе, холера, говорит, а ты
и так, и сяк, складываешь, раскладываешь - и ничего не
понимаешь. У тебя сейчас что: испытание или уже выподление?
- Извините,- сказал я,- но...
- На испытании,- решил он.- Комбинациями занимаешься,
брат, и тем живешь! Чайком живешь! Долго так не протянешь! Нога
любит иногда так вот, что дальше некуда, и не хочет, проклятая,
перестать. Булавками во сне тебя кололи?
- Нет. Почему вы...
- Не мешай. Мухи в чае были? Искусственные...
- Были!
Я не понимал, к чему он клонит, однако улавливал в этом
какой-то смысл, связанный со мной самым тесным образом.
- Эти кусты,- вырвалось у меня,- вы об адмирадире?
- Нет, о Струделе. Старик-то переживет нас обоих, могу об
заклад побиться. Помню, таким уже был, когда полотенец еще и
следа не было, а бритву друг у друга из рук рвали. Кофейная
гуща... Канцелярствовали тогда без этой гигиены, а тех, о ком
выяснили с помощью гущи, тайком брали, так, что все концы
спрятаны, все шито-крыто. В Подвальный Отдел направляли, а там -
трах-бах, каблуком в морду, выслушивание, латание и будь здоров.
А теперь, самое большое - это постреливают. Стреляли?
- В коридоре? Да. Что это значит?
- Триплет. Провал третьяка. Ну, шпунцели перетасовались,
и один поторопился, перестарался, то есть.
"Сноровистый шпион! - быстро думал я.- Видно хотя бы уже
по жаргону. Но чего он от меня хочет? От обеда ради разговора
отказался - какой благорасположенный!.. Ого! Я должен держать
ухо востро".
- Ухо должен держать востро, а? - спросил он. Затем
прыснул при виде моей мины.
- Ну, что ты удивляешься? Я человек бывалый,
поднаторевший, собаку на этом съел... все по инструкции...
Думаешь, как твоя? Да нет! Это ты серийный, мой дорогой. Мушки в
чае и тому подобное. Из всего этого только чай остался такой же,
что и прежде...
Он помрачнел и уставился на сверкавшую девственной
белизной дверь. Выражение скуки вдруг сделало его лицо
постаревшим, одиноким и усталым.
- Послушайте,- обратился к нему я.- Неужели вы не можете
говорить просто, по-человечески?
- А я как говорю? - удивился он.
- Что все это значит? И что вы... зачем вы здесь?
- Ну, успокойся. Ты занимаешься комбинациями без
необходимости, и удается тебе это плохо. А может, ищешь пятнышки
для вымаливания? Или, может, подтасовка, яичко, бутылочка,
прутик, а? Эх, не стоит. Все равно конец.
- Чему конец?
- Всему конец. Все здесь надувательство. Нет бы по-
старому: лепесток розы обнюхиваешь, а сердце бьется - провал или
нет? И уж крыса у тебя под кожей - если не шмыгнет, весь
трясешься, весь каменеешь, по привычке, разумеется, потому как
что осталось? Подставные?
- Что вы этим хотите сказать? Какие подставные? Крыса?
Это вы насчет того, что у меня нога трясется? Вы об этом? Ну и
что с того? А что, собственно, вы тут делаете?
- Знал бы ты, что я делаю... Присмотрись-ка.-
Наклонившись ко мне, он указал пальцем на свое лицо.- Как,
хорошо я выгляжу, а? Загубили меня, и знать бы хоть, кто - а то
тут одни чесуны-шимпанзе, шпундели-мандрильоны, кодла, морока и
все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60