Но ведь это лишь Баранн хотел сделать тебя
жертвой шутки, Отдел же - нет, он посмеялся над всеми! Странная
шутка? Все зависит от того, как на это смотреть.
Обычно когда мы не видим смысла в чем-то изощренно
совершенном, это вызывает у нас улыбку. Другое дело, когда оно
чрезмерно велико. Вот взять хотя бы солнце с его закрученными
как папильотки протуберанцами или же галактику со всем
блуждающим по ней хламом. Разве не похожа она на уродливую
карусель? А метагалактика с космосом? Да можно ли вообще
серьезно допускать существование бесконечности? Однако видел ли
ты когда-нибудь карикатуру на солнце или галактику? Нет, над
этим мы предпочитаем не смеяться, поскольку пока еще готовы
признать, что это будет не наша насмешка, а насмешка над нами. И
потому мы делаем вид, что нам не известно о примитивности
средств, используемых космосом. Мы говорим: он таков, каков
есть, он является всем, а все не может быть шуткой, оно огромно,
невообразимо велико и, значит, серьезно. Ах, величина - как мы
почитаем ее! Даже дерьмо, если из него воздвигнуть гору с
вершиной, тонущей в облаках, будет возбуждать почтение и слегка
подгибать колени. Поэтому я вовсе не настаиваю, что это была
шутка. Ведь ты предпочитаешь, чтобы это было серьезно, да? Мысль
о том, что тебя истязают просто так, что за страданиями твоими
никто не наблюдает с сатанинской насмешкой, что никто их в
сущности не хотел, никого они не интересуют - такая мысль была
бы для тебя невыносима. И, вероятно, тайна в таком случае
является лучшим выходом - во всяком случае, гораздо более
хорошим, чем если принимать все это за чушь. В тайне ты можешь
спрятать то, что хочешь - надежду. Вот что я, собственно, хотел
сказать. Добавлю только, что говоря об Отделе, я несколько
упростил. Нити, конечно, ведут в него, но в нем не кончаются.
Они уходят дальше, разветвляются по всему Зданию. Это оно на
самом деле было автором "шутки". Оно - либо, если так тебе
больше нравится, никто.
Теперь тебе известно все.
- Я по-прежнему не знаю ничего. Я знаю лишь, что ты
говоришь то, что тебе приказано.
- Ты не поверишь мне, если я скажу, что нет, и будешь
прав, ибо я сам не знаю, действительно ли это так.
- Ты? Как ты можешь этого не знать?
- После того, что я сказал тебе, мог бы понять и сам. Я
лично не слышал, если тебя это интересует, такого приказа, и я
не знаю, слышал ли его мой начальник и выбрал ли меня для его
исполнения, но именно потому я не могу быть уверен в его
отсутствии. Слушай: я не знаю, чем является Здание. Возможно,
Баранн говорил правда. Возможно, две соперничающие друг с другом
разведки поглотили в противоборстве одна другую. А может, это
безумие не людей, а организации, которая, чрезмерно разросшись,
натолкнулась где-то далеко на собственные ответвления, вгрызлась
в них, вернулась по ним к собственному сердцу и теперь сама себя
точит и разъедает, все глубже и глубже. Может, то, другое
Здание, вообще не существует, а служит лишь оправданием
самопожертвования.
- Кто ты такой?
- Священник. Ты ведь знаешь.
- Священник? Ты хочешь меня в этом убедить? Ты же выдал
меня Эрмсу! Для чего ты носишь сутану? Чтобы скрывать мундир?
- А зачем ты носишь тело? Чтобы скрывать скелет? Почему
ты не хочешь понять? Я ничего не скрываю. Да, я выдал тебя, но
ведь здесь все является лишь видимостью, даже измена, даже
убийство. Всеведение - тоже. Оно не только невозможно, но даже и
не нужно. Вполне достаточно его имитации, фантома, сотканного из
доносов, намеков, слов из сна, клочков, выловленных из
канализации, перископов... Не всеведение важно, а вера в него.
"Этого, пожалуй, они вряд ли хотели, чтобы он мне
сказал",- успел подумать я, а он, бледный, продолжал шепотом,
шипя словно от ненависти.
- Ты все еще не веришь мне, а продолжаешь верить в
мудрость Здания! Как мне доказать тебе? Ты видел командующего?
Видел того тупого, покрытого бородавками склеротика на вершине
пирамиды? Вот, смотри!
Он вынул из кармана камешек, выглаженный долгим ношением
и касанием рук, блестящий, покрытый с одного конца крапинками,
словно яичко.
- Ты видишь это? Этот идиотский обломок? Посмотри-ка на
эти глупые точечки, на эту дырку. Однако возьми миллион таких
камешков, триллион, пространство искривится от них, подует
ветер, они соберут лучи звезд, и выползет из нагромождения их
Совершенство. Кто отдал приказ звездам? Кто? Точно так же и
Здание...
- Ты хочешь сказать, что Здание - это сама природа?
- Нет! Они не имеют друг с другом ничего общего, за
исключением того, что оба заключают в себе совершенство. О, ты
считаешь себя узником лабиринта зла, думаешь, что все здесь
имеет значение, что кража планов - это ритуал, поэтому Здание
перечеркивает сам его смысл. Оно уничтожает - и в то же время
все больше творит, созидает, чтобы еще больше было того, что
можно уничтожить - и это показалось тебе мудростью зла. Ради
этого ты занимался умственной эквилибристикой, изворачивался,
полагая, что с тобой так играют, хотел сам согнуть себя в
отмычку, в крючок своей погибели, в знак, который окажется
решением этого уравнения ужаса, но это не так! Слышишь? Нет
плана, уравнения, ключа, нет ничего - есть только Здание!
- Здание? - повторил я. Волосы у меня встали дыбом.
- Здание.
Этим откликом он подстегнул мой страх. Да и сам он дрожал
всем телом.
- Это мудрость наоборот. Слепое вездесущее совершенство,
возникшее самопроизвольно. Оно воплощает себя в людях, хотя
взялось из самих же людей, произошло от них. Ты слышишь? Людское
зло мелко и малозначно, а тут возникла величина. Горы дерьма!
Океаны пота! Рев агонии, миллионогрудый хрип! Испражнения веков
- опора! Здесь ты можешь утонуть в людях, можешь ими удавиться,
затеряться в людской пустыне, брат! Гляди: люди, продолжая
помешивать чай, разорвут тебя на куски, не ведая о том, говоря
при этом о пустяках, ковыряя в зубах, затем начнут поигрывать
твоим трупом и выжимать из него соки, когда настоится, и ты
станешь безволосой обтрепанной куклой, тряпкой, детской
погремушкой, мусором, залитым грязными слезами. Так действует
самозародившееся совершенство, не мудрость. Мудрость - это ты,
ты один. Либо мы вдвоем! Ты - и Второй, и между вами - мост
праведных молчаний... из глаза в глаз...
То, что он, бледный, как смерть, обливающийся потом,
говорил, казалось мне все более знакомым. Я уже слышал нечто
подобное. Вдруг я понял, что точно так же он проповедовал с
амвона, и было там об удавлении, там он ссылался на зло, на
Сатану, и брат Уговорник сказал, что эта проповедь была
провокацией, что Орфини провоцировал...
- Как же я могу поверить тебе? - с мукой сказал я.
Он весь задрожал.
- Ну послушай! - кричал он шепотом.- Разве ты не видишь
еще, что здесь то, что на одном уровне является разговором или
шуткой, на другом оказывается вчиненным иском, на следующем -
розыгрышем Отдела, и если ты будешь далее отслеживать эту нить,
то она разойдется у тебя под руками, исчезнет в стенах, ибо тут
каждый след ведет ко всему!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
жертвой шутки, Отдел же - нет, он посмеялся над всеми! Странная
шутка? Все зависит от того, как на это смотреть.
Обычно когда мы не видим смысла в чем-то изощренно
совершенном, это вызывает у нас улыбку. Другое дело, когда оно
чрезмерно велико. Вот взять хотя бы солнце с его закрученными
как папильотки протуберанцами или же галактику со всем
блуждающим по ней хламом. Разве не похожа она на уродливую
карусель? А метагалактика с космосом? Да можно ли вообще
серьезно допускать существование бесконечности? Однако видел ли
ты когда-нибудь карикатуру на солнце или галактику? Нет, над
этим мы предпочитаем не смеяться, поскольку пока еще готовы
признать, что это будет не наша насмешка, а насмешка над нами. И
потому мы делаем вид, что нам не известно о примитивности
средств, используемых космосом. Мы говорим: он таков, каков
есть, он является всем, а все не может быть шуткой, оно огромно,
невообразимо велико и, значит, серьезно. Ах, величина - как мы
почитаем ее! Даже дерьмо, если из него воздвигнуть гору с
вершиной, тонущей в облаках, будет возбуждать почтение и слегка
подгибать колени. Поэтому я вовсе не настаиваю, что это была
шутка. Ведь ты предпочитаешь, чтобы это было серьезно, да? Мысль
о том, что тебя истязают просто так, что за страданиями твоими
никто не наблюдает с сатанинской насмешкой, что никто их в
сущности не хотел, никого они не интересуют - такая мысль была
бы для тебя невыносима. И, вероятно, тайна в таком случае
является лучшим выходом - во всяком случае, гораздо более
хорошим, чем если принимать все это за чушь. В тайне ты можешь
спрятать то, что хочешь - надежду. Вот что я, собственно, хотел
сказать. Добавлю только, что говоря об Отделе, я несколько
упростил. Нити, конечно, ведут в него, но в нем не кончаются.
Они уходят дальше, разветвляются по всему Зданию. Это оно на
самом деле было автором "шутки". Оно - либо, если так тебе
больше нравится, никто.
Теперь тебе известно все.
- Я по-прежнему не знаю ничего. Я знаю лишь, что ты
говоришь то, что тебе приказано.
- Ты не поверишь мне, если я скажу, что нет, и будешь
прав, ибо я сам не знаю, действительно ли это так.
- Ты? Как ты можешь этого не знать?
- После того, что я сказал тебе, мог бы понять и сам. Я
лично не слышал, если тебя это интересует, такого приказа, и я
не знаю, слышал ли его мой начальник и выбрал ли меня для его
исполнения, но именно потому я не могу быть уверен в его
отсутствии. Слушай: я не знаю, чем является Здание. Возможно,
Баранн говорил правда. Возможно, две соперничающие друг с другом
разведки поглотили в противоборстве одна другую. А может, это
безумие не людей, а организации, которая, чрезмерно разросшись,
натолкнулась где-то далеко на собственные ответвления, вгрызлась
в них, вернулась по ним к собственному сердцу и теперь сама себя
точит и разъедает, все глубже и глубже. Может, то, другое
Здание, вообще не существует, а служит лишь оправданием
самопожертвования.
- Кто ты такой?
- Священник. Ты ведь знаешь.
- Священник? Ты хочешь меня в этом убедить? Ты же выдал
меня Эрмсу! Для чего ты носишь сутану? Чтобы скрывать мундир?
- А зачем ты носишь тело? Чтобы скрывать скелет? Почему
ты не хочешь понять? Я ничего не скрываю. Да, я выдал тебя, но
ведь здесь все является лишь видимостью, даже измена, даже
убийство. Всеведение - тоже. Оно не только невозможно, но даже и
не нужно. Вполне достаточно его имитации, фантома, сотканного из
доносов, намеков, слов из сна, клочков, выловленных из
канализации, перископов... Не всеведение важно, а вера в него.
"Этого, пожалуй, они вряд ли хотели, чтобы он мне
сказал",- успел подумать я, а он, бледный, продолжал шепотом,
шипя словно от ненависти.
- Ты все еще не веришь мне, а продолжаешь верить в
мудрость Здания! Как мне доказать тебе? Ты видел командующего?
Видел того тупого, покрытого бородавками склеротика на вершине
пирамиды? Вот, смотри!
Он вынул из кармана камешек, выглаженный долгим ношением
и касанием рук, блестящий, покрытый с одного конца крапинками,
словно яичко.
- Ты видишь это? Этот идиотский обломок? Посмотри-ка на
эти глупые точечки, на эту дырку. Однако возьми миллион таких
камешков, триллион, пространство искривится от них, подует
ветер, они соберут лучи звезд, и выползет из нагромождения их
Совершенство. Кто отдал приказ звездам? Кто? Точно так же и
Здание...
- Ты хочешь сказать, что Здание - это сама природа?
- Нет! Они не имеют друг с другом ничего общего, за
исключением того, что оба заключают в себе совершенство. О, ты
считаешь себя узником лабиринта зла, думаешь, что все здесь
имеет значение, что кража планов - это ритуал, поэтому Здание
перечеркивает сам его смысл. Оно уничтожает - и в то же время
все больше творит, созидает, чтобы еще больше было того, что
можно уничтожить - и это показалось тебе мудростью зла. Ради
этого ты занимался умственной эквилибристикой, изворачивался,
полагая, что с тобой так играют, хотел сам согнуть себя в
отмычку, в крючок своей погибели, в знак, который окажется
решением этого уравнения ужаса, но это не так! Слышишь? Нет
плана, уравнения, ключа, нет ничего - есть только Здание!
- Здание? - повторил я. Волосы у меня встали дыбом.
- Здание.
Этим откликом он подстегнул мой страх. Да и сам он дрожал
всем телом.
- Это мудрость наоборот. Слепое вездесущее совершенство,
возникшее самопроизвольно. Оно воплощает себя в людях, хотя
взялось из самих же людей, произошло от них. Ты слышишь? Людское
зло мелко и малозначно, а тут возникла величина. Горы дерьма!
Океаны пота! Рев агонии, миллионогрудый хрип! Испражнения веков
- опора! Здесь ты можешь утонуть в людях, можешь ими удавиться,
затеряться в людской пустыне, брат! Гляди: люди, продолжая
помешивать чай, разорвут тебя на куски, не ведая о том, говоря
при этом о пустяках, ковыряя в зубах, затем начнут поигрывать
твоим трупом и выжимать из него соки, когда настоится, и ты
станешь безволосой обтрепанной куклой, тряпкой, детской
погремушкой, мусором, залитым грязными слезами. Так действует
самозародившееся совершенство, не мудрость. Мудрость - это ты,
ты один. Либо мы вдвоем! Ты - и Второй, и между вами - мост
праведных молчаний... из глаза в глаз...
То, что он, бледный, как смерть, обливающийся потом,
говорил, казалось мне все более знакомым. Я уже слышал нечто
подобное. Вдруг я понял, что точно так же он проповедовал с
амвона, и было там об удавлении, там он ссылался на зло, на
Сатану, и брат Уговорник сказал, что эта проповедь была
провокацией, что Орфини провоцировал...
- Как же я могу поверить тебе? - с мукой сказал я.
Он весь задрожал.
- Ну послушай! - кричал он шепотом.- Разве ты не видишь
еще, что здесь то, что на одном уровне является разговором или
шуткой, на другом оказывается вчиненным иском, на следующем -
розыгрышем Отдела, и если ты будешь далее отслеживать эту нить,
то она разойдется у тебя под руками, исчезнет в стенах, ибо тут
каждый след ведет ко всему!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60