Дворжака поздравляли. Сметана, гостивший у Йозефа Срб-Дебрнова, вы­разил искреннее удовлетворение тем, что произве­дения чешских композиторов стали получать приз­нание за рубежом, но только с грустью добавил:
- Молодые господа сочинители должны были бы хотя бы показывать старому Сметане свои на­печатанные работы, если он уже не может их ус­лышать.
Дебрнову пришлось доставать партитуру. Глу­хой композитор просмотрел ее и сказал:
- Здесь Дворжак работает над темами совсем по-бетховенски.
17 ноября 1878 года пражская газета «Гудебни листы» поместила перевод статьи Элерта, а в кон-
це было добавлено сообщение, что этот самый Дворжак, «украшение нашего музыкального искус­ства, выступает сегодня перед пражской обществен­ностью на Жофине, где покажет новейшие плоды своего богатого дарования... Кто в груди своей таит хоть искру уважения к отечественному искус­ству, разумеется, придет, чтобы душевно порадо­ваться, слушая чешские сочинения, которые создал нам этот необычайный талант».
Интригующее, нестандартное объявление при­вело вечером толпы пражан на Жофинов остров. Огромный зал заполнился до отказа, и все с не­терпением ожидали пока рассядется оркестр. Появ­ление Дворжака за дирижерским пультом во фра­ке для многих было неожиданностью. Его знали как альтиста оперного оркестра, слушали с его участием камерные произведения. Он был одним из тех, кто в доме у Йозефа Срб-Дебрнова попро­бовал сыграть квартет Сметаны «Из моей жизни», «забракованный» пражским Обществом камерной музыки, и тем самым помог рассеять оскорбитель­ное для композитора представление об этом квар­тете как о вещи неисполнимой. Многократно виде­ли Дворжака в храме у органа. Но дирижером он предстал впервые.
Под его управлением оркестр Временного теат­ра исполнил две первых «Славянских рапсодии» и Серенаду для духовых инструментов. Дирижировал он скромно, не заботясь о том, чтобы выглядеть у пульта эффектно и чтобы палочка в руках описы­вала изящные линии. Но держался непринужденно, без малейшей нервозности. Движения его тела были естественны, сочетаясь с исполняемой им му­зыкой, и полны того святого вдохновения, которое помогает слушателям постичь музыку, а оркестран­тов воодушевляет на выполнение своего долга. Дирижируя, Дворжак словно становился выше ро­стом. Закончив, он повернулся к публике. Лицо его было красно. Борода взъерошена. Две глубокие поперечные морщинки у переносицы разрезали его строгий, гордый лоб, придавая лицу несколько же­сткое выражение. Но глаза сверкали одухотворен­но. На какие-то секунды он замер, как статуя возвышаясь на подиуме. Потом поклонился, и ско­вывавшее слушателей оцепенение спало. Зал разразился ликующими аплодисментами. Пражане приветствовали универсальный музыкальный та­лант - достойную смену глухому Сметане.
На ближайшем заседании «Умелецкой беседы» Дворжак был избран членом, а немного погодя -председателем ее музыкальной секции, заменив и на этом посту Сметану. В качестве арбитра Двор­жака начинают привлекать к работе различных му­зыкальных конкурсов. Его включают в жюри для определения оперы, которой откроется достраива­ющийся большой чешский Национальный театр. Дворжак представляет «Умелецкую беседу» при встречах с зарубежными гостями. Популярность его растет не по дням, а по часам. Всевозможные музыкальные объединения, которыми всегда была богата Чехия, студенческие кружки и коллективы не мыслят теперь программы своих концертов без участия Дворжака. Ян Неруда, как староста союза журналистов, готовя традиционный концерт, так называемую «Святоянскую академию», писал Двор­жаку: «Что делать! «Святоянскую академию» наше Общество чешских журналистов должно иметь, эта академия должна быть знаменитой, но как она может быть знаменитой, если в ее програм­ме не будет Дворжака!.. Следовательно... мы про­сим Вас дать нам опять какое-нибудь новое произ­ведение». Издатели настойчиво взывали к Дворжаку, предлагали повышенные гонорары. Зимрок просил о личной встрече.
Дворжак поехал в Берлин, прихватив с собой все, что было написано за последний год. Зимроку предоставлялось право выбирать первому. Он взял Серенаду для духовых, три «Славянских рапсодии», «Безделушки» и выплатил сумму, какой Дворжак никогда раньше и в руках не держал, - тысяча семьсот марок. Оба Фурианта, Вариации на собст­венную тему и прочее досталось фирме Боте и Бок.
Появившись на прилавках нотных магазинов, все эти сочинения были раскуплены в два месяца. Вокруг Дворжака началась настоящая издатель­ская лихорадка. Почта то и дело доставляла ком­позитору послания, в которых какая-нибудь новая издательская фирма свидетельствовала «господину Антону Двораку» свое почтение и выражала го­товность печатать его сочинения. Помимо Зимрока и берлинцев Боте и Бок свои услуги Дворжаку предлагали Шлезингер, Кистнер, Гофмейстер, Форберг и другие. Создавалась ситуация, наиболее вы­годная для того, чтобы попробовать кое-что напе­чатать из ранних произведений, и Дворжак решил ею воспользоваться. Он вторично отправился в Берлин с грузом своих нот и привез еще более зна­чительные суммы денег. Теперь Дворжак не прини­мает уже как милостыню все, что ни пожалуют ему издатели. Он торгуется, диктует свои условия, а в случае чего грозится отдать рукопись конкурирую­щей фирме. Но делает это не ссорясь с издателя­ми, а лишь стараясь добиться своего: что значат для солидной фирмы несколько тысяч марок, а он ведь бедный музыкант, обремененный семьей.
К чести Дворжака следует сказать, что свои творческие интересы он никогда не приносил в жертву «золотому тельцу». Издателям выгоднее печатать мелкие вещи для фортепиано, чем крупные оркестровые сочинения. Их вполне устраивают «Славянские танцы», песни, дуэты, наконец камер­ные сочинения, широко используемые в домашнем музицировании. А симфонии, рапсодии, увертюры к операм они предпочитают издавать в клавирном переложении. Поэтому они требуют от Дворжака двухручных и четырехручных переложений.
Казалось бы, чего проще. Сочинено много. Сиди, делай переложения и получай денежки. Но Двор­жака это не устраивало. Чтобы сохранить время и творческий запал для новых произведений, он поручает делать эти переложения своему юному приятелю, студенту философского факультета Йозефу Зубатому. Не торопится он и с написанием вто­рого цикла «Славянских танцев», которых настой­чиво требует Зимрок. Он убеждает «милого госпо­дина Зимрока» повременить с этими танцами: «Сей­час я чувствую потребность написать что-нибудь серьезное - трио или скрипичную сонату; это сох­ранило бы мне теперь хорошее настроение».
Издатели вынуждены были соглашаться. Двор­жак для них - золотая жила. Его имя все чаще появлялось в газетах Берлина, Вены, Лейпцига. Прославленный Иоахим пользуется приездом Двор­жака в Берлин, чтобы устроить в его честь музы­кальный вечер и в присутствии автора сыграть его квартет и секстет. Элерт хлопочет об исполнении «Славянской рапсодии» в Висбадене. Ее играют в Берлине, Мюнхене, Карлсруэ, Будапеште, Вене. Ди­рижер Венской филармонии Ганс Рихтер вызывает телеграммой Дворжака. Во время исполнения Дворжак сидит вместе с Брамсом в оркестре у ор­гана. Потом Рихтер вытаскивает его оттуда, чтобы представить публике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47