Встречаясь в частных домах и клубах с деятелями культуры, Прохазка неизменно ста­рается обратить их внимание на Дворжака.
- Не смотрите, что он мрачноват и мало при­ветлив,- говорил он,- это самобытный талант, от которого можно многого ожидать. Забудьте, что он был альтистом. Дворжак композитор, настоящий композитор, и вы скоро в этом убедитесь.
Возможно, активная поддержка Прохазки сказа­лась и в решении Сметаны исполнить увертюру Дворжака к «Королю и угольщику» в одном из симфонических концертов вместе со своей увертю­рой к «Либуше».
Обрадованный хорошим приемом Дворжака у публики, Прохазка тогда же, после концерта 14 ап­реля 1872 года, писал в «Гудебни листы», что жи­вая, темпераментная музыка увертюры Дворжака поражает богатством полифонии и колоритностью оркестровки.
Оттяжку постановки «Короля и угольщика» Прохазка переживал, пожалуй, больше, чем Двор­жак, который умел ждать и терпеть. Не без раз­дражения он писал в октябре 1872 года: «Единст­венная из обещанных отечественных опер - «Король и угольщик» Антонина Дворжака, которую, в силу незаурядного таланта автора, все ждали с большим нетерпением, отодвинута опять на летнее время; к новинкам у нас всегда менее благосклон­ны, и это исключительно по той причине, весьма удивительной, разумеется, что будто для нас гораз­до важнее разучивать оперы зарубежных компози­торов».
Видя, что Дворжак пребывает в ожидании того счастливого времени, когда начнутся репетиции его оперы, и не знает чем заняться, Прохазка обратил внимание композитора на новый сборник стихов Элишки Красногорской и посоветовал написать не­сколько песен.
Подобно канторам, Прохазка придавал огром­ное значение возрождению чешской народной пес­ни. С этой целью он с группой таких же, как сам, энтузиастов, организовывал бесплатные музыкаль­ные вечера под лозунгом: «Будем усердно разви­вать чешскую песню». На страницах газет он рек­ламировал эти вечера и, обращаясь к отечествен­ным композиторам, призывал их изучать и попол­нять своим творчеством песенный жанр, как основу отечественной культуры.
Стихи Элишки Красногорской были настолько чешскими, что, претворяя их образы в музыке, естественно было обратиться к народным истокам. И вот в творчестве Дворжака начинается процесс очищения от чужих влияний. Он погружается в сти­хию народной чешской музыки, так хорошо знако­мую с детских лет, и уже не покидает эту богатей­шую сокровищницу.
Не сразу Дворжаку удается сбросить гипноти­ческую власть музыки Вагнера. Зародится по-сла­вянски напевная мелодия, да вдруг изломится - и наступит тревожный, нелогичный конец. Но чем больше Дворжак вчитывался в чешские стихи, тем спокойнее становилась его музыка, набирая особую силу и красоту, как речной поток, который, пройдя коварные пороги, широкой волной заливает про­сторы.
Две песни на слова Элишки Красногорской и баллада «Сирота» на слова Карла Эрбена были успешно исполнены на певческих вечерах. Прохазка писал, что они подтвердили необычайное музы­кальное и поэтическое дарование Дворжака. Ком­позитор тоже испытывал незнакомое ему до сей поры чувство удовлетворения, хотя и видел, что не все еще обстоит так, как ему бы хотелось. И Двор­жак продолжает усиленно работать в этой области, тем более что в театре дела с его оперой не двига­лись с места. Теперь уже не любовная лирика при­влекает Дворжака, как в годы создания «Кипари­сов», а тексты, насыщенные героикой и патриотиз­мом. На его столе появляются стихотворения Витезслава Галека «Наследники Белой горы» и так называемая Краледворская рукопись.
«Наследники Белой горы» воскрешали одну из страшных страниц чешской истории, когда король Фердинанд 11 в битве у Белой горы под Прагой в 1620 году нанес поражение чехам, восставшим про­тив габсбургского владычества в их стране, и по­ложил тем самым начало периоду, образно назван­ному «эпохой тьмы». Эпоха эта продержалась в Че­хии три столетия, на протяжении которых бессове­стно попирались законные права чешского народа и государства. Обращаясь к соотечественникам, поэт призывал их быть достойными преемниками героев, павших в той битве.
Дворжаку поразительно удалось передать в своем «Гимне» («Наследники Белой горы») дух поэмы Галека: скорбь о погибших, гордость за ро­дину, воспитавшую героев, новый патриотический подъем и, наконец, прославление свободного и не­зависимого отечества. «Все произведение,- писал Прохазка,- едино и монолитно. Оно устремляется вперед безудержным потоком с правдивой и выра­зительной декламацией, живыми оркестровыми красками и богатой полифонической формой. Это подлинно гимнический стиль, лапидарный, великолепный, мысли мужественные, героические, палитра достойна мастера нового времени».
Исполнение «Гимна» принесло Дворжаку насто­ящую славу. Карел Бендль, руководивший тогда «Глаголом Пражским», постарался для друга. Под его управлением три сотни голосов знаменитого мужского хора и объединенный оркестр чешской и немецкой оперы прозвучали так, что в большом зале Новоместского театра, где проходил концерт, не осталось ни одного равнодушного. «Гимн» зат­мил все исполнявшиеся в тот вечер произведения, в том числе и самого Бендля. Прохазка торжест­вовал.
Шесть песен на тексты Краледворской рукописи, написанные вслед за «Гимном», были встречены с таким же восторгом. В те годы еще только немно­гие ученые филологи высказывали сомнения в под­линности Краледворской рукописи. Основная же масса чешских патриотов искренне верила в то, что узенькие полоски пергамента, якобы найденные в 1818 году Вацлавом Ганкой в церковной башне не­большого городка Двур Кралов и содержащие тек­сты героико-эпических и лирических песен, дейст­вительно старинная рукопись. Их стараниями руко­пись была переведена почти на все европейские языки и получила широчайшую известность. По­этично поданные картины чешской старины укреп­ляли веру чехов в древность культуры своего наро­да. А разве народ, способный уже в давние време­на создавать такие великолепные произведения искусства, не заслуживал того, чтобы и дальше сво­бодно и независимо развивать свою самобытную культуру? Вацлав Ганка, отлично знавший историю своей страны, совершая мистификацию (подлож­ность Краледворской рукописи была доказана в конце того же XIX века), именно и стремился к тому, чтобы строки, как бы пришедшие из глубины веков, заставляли чехов гордиться своими предка­ми, их героизмом, красотой и благородством чувств. В период расцвета будительского движения такие стремления руководили многими.
Дворжак тоже верил в подлиность рукописи, тексты считал народными, а следовательно, и му­зыку свою к этим текстам строил на народнопесенных интонациях, что придало ей удивительное обая­ние и своеобразие.
Вскоре, 7 марта 1873 года, одна из шести песен на тексты Краледворской рукописи - «Жаворо­нок» - была напечатана в нотном приложении к газете «Далибор». Это первое печатное издание маленького сочинения доставило Дворжаку боль­шую радость, чем самые лестные слова в его ад­рес на страницах газет. Через два месяца издатель Эмануэль Старый напечатал весь цикл.
Известность Дворжака росла, но материальное положение по-прежнему оставалось плачевным. Он едва сводил концы с концами на те гроши, что по­лучал от частных уроков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47