Анто­нин заранее на все был согласен. Лишь бы хватило прокормиться. Для него существовала только музы­ка. И прежде всего та, которую он сочинял или со­бирался сочинить.
Исполняемая в театре музыка хороша была тем, что позволяла ему жить в мире звуков и обогащала его профессиональные знания. Тринадцать опер итальянских, десять французских, семь немецких и две оперы чешских композиторов - таков репер­туар театра первых двух лет его существования. Потом появились русские, польские и новые итальянские, французские, немецкие, чешские. Проработав в оркестре театра более десяти лет, вначале как единственный альтист, а потом как первый из двух, Дворжак принял участие в первом исполнении «Ивана Сусанина» и «Руслана и Люд­милы» Глинки, «Гальки» Монюшко, первых опер Сметаны, включая «Проданную невесту» и «Бранденбуржцев в Чехии». Великолепно звучали у него альтовые партии соло в опере Мейербера «Гугено­ты» и «Вольный стрелок» Вебера. В симфоническом репертуаре оркестра, с которым он выступал в кон­цертах «Умелецкой беседы», были произведения Вагнера, Берлиоза, Листа. Такое разнообразие и богатство, естественно, приносило радость вдумчи­вому музыканту. Было это и хорошей школой для молодого композитора. Но все мысли Дворжака занимало собственное творчество.
Без надежды на исполнение, даже не представ­ляя себе, когда и кем может быть что-то исполнено из сочинений, избегая рассказывать о своих заня­тиях (исключение составлял только Бендль) и не помышляя о каких бы то ни было триумфах, Двор­жак постоянно сочинял. Природа дала ему такой могучий творческий импульс, что не сочинять он просто не мог.
Очень не хватало Дворжаку фортепиано. Бара­баня пальцами по собственным коленям, не всякую музыку заставишь зазвучать в голове. Поэтому в 1864 году Дворжак соблазнился предложением приятеля - скрипача Моржица Ангера - и вме­сте с ним, певцом Карлом Чехом и еще двумя дру­гими товарищами снял просторную комнату на Сеноважской площади, где к их услугам предостав­лялся спинет. Конечно, Дворжак чаще всех пользо­вался им. Бывало и ночью проснется, когда в голову придет какая-то мелодия, вскочит с постели и, не считаясь с тем, что кругом все спят, сядет к инструменту. От его бурной, темпераментной игры у старенького спинета очень скоро лопнули некото­рые струны. Не имея денег на их замену, молодые люди натянули просто куски шпагата. Но и такой, искалеченный, полуглухой, инструмент Дворжак продолжал нещадно истязать. Рождалась первая симфония.
Уже беглое ознакомление с ней показывает, что композитор находился во власти душевных пережи­ваний. Руководствуясь названием, которое дал сим­фонии Дворжак, - «Злоницкие колокола», - хотя в партитуре и нет соответствующей пометки, иссле­дователи ищут в ней воспоминания юных лет, когда композитор под сводами Злоницкого храма впер­вые серьезно приобщался к музыке и с ее помощью уносился от земных, прозаических дел в неведомые дали. Может быть, это и так. Однако помимо вос­поминаний в симфонии несомненно отразились и более свежие переживания, не до конца тогда еще осознанные самим автором, но волнующие его. Вряд ли только из одного желания приблизиться в своем творчестве к Бетховену он выбрал для своего произведения тональность до минор, прозванную «роковой» со времени появления Пятой симфонии Бетховена, и никогда больше не встречающуюся у Дворжака ни в симфонических, ни в камерно-инст­рументальных произведениях.
Виной всему была любовь.
Замкнутый, погруженный всегда в работу, избе­гавший общества женщин, Дворжак не ждал, не торопил ее прихода, хотя ему шел уже двадцать четвертый год. Появление в драматической труппе Временного театра совсем юной, хорошенькой, чер­ноглазой Иозефины Чермаковой, принятой на роли «наивных», сентиментальных девушек, никак пона­чалу не нарушило обычного течения его жизни. Получив затем предложение от ее отца - богатого ювелира Чермака - давать уроки музыки Йозефе и ее младшей сестренке Анне, Дворжак стал при­ходить в их дом, радуясь возможности заработать немного денег. Он не знал, что заглядывать в искря­щиеся задором глазки бывает опасно, и не заметил, как обаятельная резвушка завладела его сердцем.
В театре Дворжак стал следить за каждым ее выходом, с благодарностью смотрел в зал, когда зрители награждали ее аплодисментами, жадно прислушивался к хвалебным отзывам коллег в ее адрес:
А что ж Иозефина? Как она реагировала на лю­бовь несколько хмурого, вихрастого альтиста, встречавшего ее белозубой улыбкой? Она смеялась. Избалованное дитя, любимица всей труппы, она привыкла ловить устремленные к ней восторженные взгляды. Застенчивость Дворжака, его неловкие попытки быть галантным кавалером смешили де­вушку. Дворжак видел, что в сердце очаровательной кокетки его нежное чувство не находит желанного отклика, и переживал это. Вернувшись из театра, он садился к инструменту, чтобы в музыке излить свои радости и горе.
В таком настроении заканчивалась первая симфония, а затем Дворжак принялся сочинять вокальный цикл «Кипарисы», положив в его основу стихи моравского поэта Густава Пфлегер-Моравского, незадолго перед тем вышедшие из печати. Омузыкаленное слово полнее могло отразить тер­завшие его чувства, а стихотворения Пфлегер-Моравского как нельзя лучше подходили для этого «От дивных чар твоих очей...», «О светлый друг души моей...», «Близ дома часто я брожу...», «Нам никогда не суждены восторги упоенья...», - вот начальные строки некоторых из них. Все восемнад­цать стихотворений первой части книги Дворжак без изменений положил на музыку. Он испытывал такой подъем творческих сил, что писал иногда по два романса в день. Весь цикл был сочинен за сем­надцать дней с 10 по 27 июля 1865 года.
С точки зрения композиторского мастерства в «Кипарисах» заметно было отсутствие у автора навыков в работе над вокальными произведениями. Проявилось это, например, в далеко не безупречной декламации текста, в перегрузке партии фортепиа­но, на что сразу же обратил внимание Дворжака Карел Бендль, которому тот проигрывал романсы. Однако, несмотря на эти недостатки, «Кипарисы» - единственное произведение Дворжака, где столь открыто и выразительно запечатлено возвышенное романтическое чувство первой любви. Больше ни­когда и нигде композитор так откровенно не выра­жал свои личные переживания. Очевидно, тем и до­роги были ему «Кипарисы». Безжалостно уничто­жая впоследствии рукописи своих ранних произве­дений, Дворжак, в полной мере отдавая себе отчет в недостатках своего первого вокального цикла, все же сохранил его. Больше того: мелодии «Кипари­сов», как отголоски блаженных дней, появились затем в первой его комической опере «Король и угольщик», в опере «Ванда», в большом фортепиан­ном цикле «Силуэты». В 1882 году, переработав четыре романса из цикла, Дворжак издал их от­дельной тетрадью как ор. 2. В 1887 году появилось двенадцать инструментальных миниатюр Дворжа­ка, названных им «Вечерние песни». Это те же дорогие его сердцу, писавшиеся по вечерам «Кипа­рисы», только переложенные для струнного кварте­та. В 1888 году Дворжак опять пересмотрел весь цикл и, сделав новую редакцию восьми романсов, издал их как ор. 83. «Представьте себе влюблен­ного юношу - вот их содержание», - писал Двор­жак издателю Зимроку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47