Либретто Венига нельзя назвать особенно складным и удачным. Мало сохранилось в нем поэ­тической безыскусственности народной легенды. Но музыка Дворжака восполнила многие пробелы, и опера слушается с большим интересом. С начала до конца в ней проходят народнобытовые и конт­растирующие с ними фантастические элементы. Одни танцевальные мелодии сменяются другими, и здесь ясно ощущается рука автора «Славянских танцев». Тот же зажигательный ритм, те же сочные краски. Музыкальные характеристики оперы четко делятся на три группы. Доминирующая группа, в соответствии с замыслом, это темы, характеризую­щие Качу, крестьян и бодрая, жизнерадостная маршеобразная тема Йирки. Это - музыкальная осно­ва всей оперы, создающая образ находчивого, бес­страшного, наделенного чувством юмора чешского народа.
Вторая небольшая группа тем очерчивает кня­гиню, ее слуг и приближенных. Наконец, третья группа рисует ад и его обитателей, таких страшных для княгини и для тех, кто причиняет людям зло, но неспособных сделать что-нибудь дурное простым крестьянам. Эти музыкальные образы построены на целотонной гамме. А так как целотонная гамма никогда не встречается в славянских песнях, появ­ление ее в музыке, пронизанной песенными интона­циями, непременно воспринимается как вторжение чего-то чуждого и зловещего. Здесь Дворжак сле­дует примеру русских композиторов, которые при­меняли целотонную гамму для изображения пер­сонажей из «потустороннего» мира (Черномор в «Руслане и Людмиле» Глинки, Статуя Командора в «Каменном госте» Даргомыжского).
Песни веселящихся крестьян, танцевальные сце­ны, насыщенные интонациями чешской народной
музыки, образы добродушного, смелого Йирки, пе­рехитрившего и чертей и княгиню, и веселой, энер­гичной толстушки Качи напоминали зрителям по­любившуюся «Проданную невесту» Сметаны, и спектакль был принят на редкость тепло.
«Опера прошла прекрасно,- писал Дворжак Гёблу,- солисты, хор и оркестр исполняли ее с эн­тузиазмом, так что я получил от этого большую ра­дость, и если бы у меня был новый текст, то уже сегодня с удовольствием снова взялся бы за рабо­ту».
Успехи чешского оперного искусства начинали беспокоить габсбургское правительство. Пражский Национальный театр, становясь центром западно­славянской культуры, привлекал к себе внимание крупнейших музыкальных деятелей Европы, а это вовсе не входило в планы имперских властей. Ог­ромные средства выделяли они большому немецко­му оперному театру в Праге, где ставились «Мейс­терзингеры» и другие оперы Вагнера, чтобы пыш­ность их постановок затмевала чешский театр. Шла борьба за влияние, за зрителя. И чешские компози­торы считали своим патриотическим долгом попол­нять и обновлять репертуар Национального теат­ра, детище всего чешского народа.
Дворжак, окрыленный успехом «Черта и Качи», решил, что следующее его произведение тоже бу­дет опера. Он принялся упорно искать повсюду но­вое либретто, просил литераторов написать ему что-нибудь. Шуберт тиснул в театральном бюлле­тене объявление, в котором говорилось, что маэстро Дворжаку нужен новый оперный текст. Но все бы­ло безрезультатно. Зимрок тем временем соблаз­нял Дворжака большими гонорарами, только бы поскорее получить от него какое-нибудь сочинение. После успеха симфонии «Из Нового Света», он согласен был напечатать любое симфоническое произ­ведение Дворжака, не говоря уже о камерных. Но на все его предложения Дворжак отвечал отказом. Он хотел писать оперу, только оперу. Ничто его больше не увлекало.
Наступил как бы антракт в творческой жизни композитора. Дворжак продолжал занятия в кон­серватории. Много времени проводил с детьми. Сорванец Отакар да и Антонин огорчали его свои­ми сумасбродными выходками и нежеланием си­деть над учебниками. Девочки были мало музы­кальны. Только Магда обладала красивым меццо-сопрано и мечтала стать певицей. Дворжак охотно помогал ей разучивать песни и романсы, с удо­вольствием принимал участие в общих семейных забавах, играл в «дарду». Когда приходили Сук с Отилией, он музицировал с ними. Но ничего не со­чинял.
Проходили месяцы. Наступил XX век. Как ди­рижер Дворжак согласился выступить 4 апреля 1900 года в абонементном концерте Чешской фи­лармонии. Ему было скучно. Он готов был испол­нять даже чужие произведения. Кроме его симфо­нической поэмы «Голубок», в программу включа­ются «Трагическая увертюра» Брамса, «Неокон­ченная», си-минорная, симфония Шуберта и Вось­мая симфония Бетховена - произведения самых близких, самых дорогих его сердцу композиторов. Пражане, впервые в тот вечер в Рудольфинуме познавшие Дворжака как дирижера - интерпре­татора чужих сочинений, не подозревали, что мно­гие из них видят композитора за дирижерским пультом в последний раз.
После этого всего лишь один раз Дворжак взял в руки дирижерскую палочку. То был торжествен­ный концерт 29 мая 1900 года в честь семидесятилетнего юбилея Йозефа Траги, сумевшего в свое время уговорить Дворжака принять профессуру в Пражской консерватории и добившийся наконец слияния ее с Органной школой. К этому дню Двор­жак сочинил на слова Врхлицкого кантату «Празд­ничная песнь», и разучив ее с хором и оркестром консерватории, исполнил в малом зале Рудольфинума. Это и было его самое последнее появление за дирижерским пультом.
Затем снова начался период напряженной ком­позиторской деятельности Дворжака. Как из рога изобилия сыпятся на лист бумаги ноты, страница за страницей заполняется карандашными набро­сками.
Живя в Высокой, Дворжак иной раз даже отказывался принять участие в игре в кегли, кото­рой обычно отводилось послеобеденное время по воскресеньям и четвергам, и шел в лесную чащу к озеру, чтобы сосредоточиться. В его мозгу созрева­ла новая опера. Это тоже была сказка. Но уже не веселая как «Черт и Кача», а грустная.
Ярослав Квапил, сочинивший либретто, расска­зывал, что, поселившись летом у моря, он читал много сказок и легенд о жителях подводного цар­ства, о русалках, которые влюблялись в людей и потом гибли сами или губили своих возлюб­ленных.
Под шум волн образы баллад Эрбена, этих са­мых прекрасных чешских баллад, и герои сказок Божены Немцовой причудливо сплетались в его воображении с персонажами андерсеновских ска­зок, полюбившихся еще с дества. В результате ро­дилось либретто, получившее название «Русалка».
Светлая ночь. Озеро, окруженное лесом. На ста­рой иве, низко склонившей свои ветви к воде, в глу­бокой печали сидит Русалка. Она полюбила молодого Принца, который часто приходит сюда купать­ся. Когда появляется Водяной, которого выманива­ют из воды танцующие при лунном свете подруги Русалки и эльфы, Русалка рассказывает ему о сво­их чувствах и просит помочь ей стать простой жен­щиной, чтобы она могла всегда быть со своим ми­лым, могла любить и быть любимой. Водяной на­правляет ее к Бабе-Яге. Ветхая колдунья согласна превратить ее в земную девушку, но ставит усло­вие: она лишится дара речи на все время, пока будет среди людей. Если же возлюбленный ей изме­нит, то сам он погибнет, а она вновь станет русал­кой. Водяной и подруги отговаривают Русалку от задуманного шага, но она согласна стать немой, лишь бы быть возле любимого. Баба-Яга уводит Русалку в свою хижину и превращает ее в красави­цу девушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47