Написано оно было дочерью председателя Театрального Общества Марией Червинковой-Ригровой на основе известной чешской пове­сти и отрывка Шиллера, посвященного Самозванцу, и должно было представлять собой сюжетное про­должение пушкинского «Бориса Годунова», Воз­можно, либреттистка пользовалась и еще какими-нибудь источниками. Литература о Самозванце на Западе очень обильна. Одни авторы дают романти­ческую трактовку этого образа, другие преподно­сят совершенно фантастические версии, далекие от исторической правды. Либретто Чевринковой-Ригровой русский человек тоже не может читать без улыбки. Вот оно в нескольких словах:
Самозванец под Москвой. Инокиня Марфа (мать убитого в Угличе царевича Димитрия) признаёт в нем сына. Военачальник Годунова Бас­манов с боярами переходит на его сторону. Шуй­ский берет под свою защиту дочь Годунова Ксению. Лжедимитрий торжественно вступает в Кремль.
Во втором акте Самозванец спасает Ксению, пришедшую поклониться могиле отца, от пьяных польских солдат и неожиданно влюбляется в нее. Ксении тоже нравится молодой красавец, которого она прежде никогда не видела.
Оставаясь укрытым за надгробным памятником, Самозванец слышит беседу заговорщиков, задумав­ших на него покушение. Главой заговора оказывается Шуйский. Выйдя из укрытия, Лжедимитрий велит схватить заговорщиков.
В третьем акте бояре просят помиловать Шуй­ского. К их просьбе присоединяет свои мольбы Ксения, которая вдруг узнаёт в Димитрии своего спасителя и падает в обморок. Марина устраивает сцену ревности.
В четвертом акте Димитрий решает развестись с Мариной и просит Ксению стать его женой. А дальше в первой редакции оперы наемники Марины убивали Ксению, а во второй - Ксения просто ухо­дила в монастырь. Вновь появлялась инокиня Мар­фа, чтобы засвидетельствовать царское происхож­дение Самозванца, но он сам вдруг отрекается от престола, заявляя, что не может править людьми, для которых важнее всего происхождение царя, а не его личность. Эта нелепая сцена кончается выст­релом Шуйского, убивающего уже отрекшегося (!) Самозваца, которого в заключительном хоре... оп­лакивает русский народ (?!).
Дворжаку понравилось либретто. Исторической правдой он, видимо, не очень интересовался, а привлекли его те эпизоды, которые хорошо можно было «развернуть» на большой сцене. Но, присту­пая к работе, Дворжак достаточно серьезно изу­чил особенности древнерусской культовой музыки, поэтому, очевидно, ему так удались хоровые эпизо­ды оперы. Удивительно женственным, полным оча­рования чистоты и юности получился образ Ксении. Интересна тема Марины и ее польского окруже­ния: она построена в характере мазурки по образцу глинкинской темы из «польского» акта «Ивана Су­санина», который с успехом прошел в Праге. Зато музыкальная характеристика Самозванца усту­пает по глубине образу Ксении. Дворжак пытался из Лжедимитрия сделать трагического героя. Тема Димитрия и Ксении так же, как и тема судьбы, про­низывает всю оперу. Но несмотря на наличие в му­зыке этих стержневых мотивов, подчеркивающих замысел автора, из центрального персонажа так и не удалось сделать трагического героя. Он полу­чился весьма традиционным драматическим тено­ром «большой оперы», а его отношения с дочерью царя Бориса, к сожалению, превратились в сюжет­ный центр оперы, что поставило на первое место такие события, как разоблачение Димитрия Мари­ной Мнишек, убийство Ксении наемниками Мари­ны, отречение Самозванца, убийство его Шуйским и т. д. Любовно-драматические коллизии оттесни­ли социально значительные события эпохи. Короче говоря, являясь сюжетно продолжением «Бори­са Годунова», «Димитрий» Дворжака не стал в ряд с гениальной оперой Мусоргского. Наоборот. Срав­нение с оперой Мусоргского крайне невыгодно для Дворжака, хотя в «Димитрии» есть много страниц прекрасной музыки. В первую очередь это относится к народным сценам первого и четвертого ак­тов.
Недостатки либретто Дворжак ощутил еще в са­мом начале работы и просил Червинкову кое-что изменить. Она досадовала, ей было это неприятно, и она пыталась свести переделки к минимуму. До­стоверности фона она придавала большее значение, чем исторической правде событий. Когда готовилась премьера «Димитрия» на сцене Нового чеш­ского театра (Национальный театр после пожа­ра, уничтожившего всю едва достроенную его внутреннюю часть, еще зиял пустыми глаз­ницами окон), она выписывала для этой постановки из Москвы виды Красной площади с храмом Василия Блаженного, виды Кремля, Грано­витой палаты, царского трона, изображения жилья бояр с «красным крыльцом», фрагментов старой русской архитектуры и костюмов. Но несмотря на это, исторический фон постановки тоже получился малодостоверным. Вацлав Зелены в «Далиборе» по этому поводу писал: «Когда израсходовали дейст­вительно огромные суммы на костюмы и декорации, оказалось, что эти дорогие облачения исторически целиком неверны и смешны для знатоков России...»
Спектакль получился помпезным. Публика смот­рела с интересом. Присутствовавшим на премьере Зимроку и Боку он тоже, казалось, понравился. Га­зеты сообщали, что издатели один за другим якобы предлагают Дворжаку баснословные суммы за опе­ру. Но это было не совсем так.
Ни одна из фирм не взялась печатать «Димит­рия». А Дворжак, ясно ощутив многие теневые стороны своей оперы, принялся вскоре ее радикаль­но перерабатывать. И делал это не один раз. Су­ществуют вторая и третья редакции оперы. Двор­жак любил это произведение, старался «дотянуть» его и впоследствии прикладывал много усилий, чтобы «Димитрий» был поставлен за границей. Он хлопотал об этом в Вене, Мюнхене, Пеште, Петер­бурге, Москве, Париже, но все без успеха. В Вене не хотели ставить эту оперу по политическим со­ображениям. В Мюнхене не понравилось либрет­то. Так «Димитрий» и не был поставлен за рубе­жом.
Некоторое утешение Дворжаку принесло неожи­данное известие из Дрездена. Там вдруг задумали поставить его комическую оперу «Хитрый крестья­нин». «Чего не смог «Димитрий», то, по-видимому, сделает деревенский шельма», - вскричал Двор­жак, прочитав письмо. Быстро собравшись, он от­правился в Дрезден, чтобы помочь Эрнесту Шуху в работе.
На пражской сцене «Хитрый крестьянин» проч­но утвердился сразу же после премьеры 1878 года. С тех пор ни один театральный сезон не обходился без этой оперы. Делая обзор всем созданным к то­му времени музыкально-сценическим произведени­ям Дворжака, Ян Неруда писал: «... нам больше всего по душе «Хитрый крестьянин». Парень - крепыш: искрящиеся глаза, шаг - прыжок, и сло­во - как песня... Это опера действительно народ­ная, истинно чешская, подобно операм Сметаны».
Однако либретто оперы тоже оставляло желать лучшего. Дворжаку определенно не везло с либ­реттистами. Йозеф Отакар Веселы, молодой, но крайне самонадеянный' и самовлюбленный студент медицинского факультета Пражского университе­та, считал себя «спасителем» бедной чешской ли­тературы. Говоря всегда с необыкновенным пафо­сом о своих литературных произведениях, он утверждал, что ничего подобного со времен Шекспира создано не было. Однако, хотя он имел сюжетов якобы на четыреста драматических сочинений, либ­ретто «Хитрого крестьянина» назвать оригиналь­ным, самостоятельным произведением никак нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47