Очень хорошо...
- У костра... Я тогда захворал... И вот - Варя... Можете себе предс-
тавить, тоже Варвара Михайловна... Совпадение...
- Это бывает...
- И вот я ее полюбил... Полюбил, Петр Петрович... Все думал об ней,
все мечтал...
- Но, друг мой, чего ж ты плачешь-то? Николаша?
- Тяжело чего-то, Петр Петрович. Я ее встретил на праздниках в теат-
ре. А вы напугали так... Хотя ротмистр Белявский увез ее кататься. Факт,
факт, Петр Петрович! Факт!.. Но вы скажите, миленький. Ведь это не она,
не Кукушкина?
- Вспомнил - Морозова! - крикнул поручик и так усердно щелкнул себя в
лоб, что тюбитейка свалилась.
Николай бросился поднимать, запнулся, опрокинул стул, сказал:
- Виноват, - и сквозь слезы засмеялся. - Петр Петрович! Ваше высокоб-
лагородие. Ну, давайте поцелуемся, Петр Петрович. Умрем за Россию, ей
богу умрем!..
- Обязательно, Николаша, умрем. Садись, садись... Больше пить -
ни-ни...
- Чорт с ними - все эстонки, все Варвары Михайловны... все сестры Ма-
рии. Ах, Петр Петрович, отец родной!.. Ну, если б вы видели сестру Ма-
рию... Марья Яновна, эстонка... Люблю, и ее люблю!.. Но чисто, платони-
чески. Ей богу. Красивая, знаете, красивая, апельсин без корочек, ну так
и брыжжет. И она меня беззаветно любит... Петр Петрович, как мне быть?
Она изменила мне тоже, она выходит замуж. Как мне быть? Я женюсь на ней,
Петр Петрович, я отобью!.. Она пойдет...
- Когда бежишь?
- Скоро, Петр Петрович... Компанией. Человек с десяток.
- И я с вами, - сказал серьезно офицер.
Юноша кособоко попятился на каблуках и дико закричал: - Ура, Ура!! -
потом сорвал с вешалки ад'ютанские рейтузы, подбросил их вверх. -
Ура-а!! - двинул ногой стул, опрокинул умывальник. - Урра! Ура! - и сам
упал в бежавшую ручейками лужу.
Офицер усадил его в кресло, натер одеколоном виски, грудь, за ушами,
накапал нашатырного спирта в стакан с водой.
- Пей, экий ты слабеха, - а сам опять проглотил залпом две рюмки
коньяку.
Николай Ребров блаженно защурился, запрокинул голову на спинку кресла
и весь куда-то поплыл, поплыл как в волнах. И плывет другой, знакомый,
близкий, рядом, тесно, плечом к плечу. Говорит знакомо:
- Тебе легко. Мне трудней. А почему? Я - офицер. Вот, скажем, переб-
рались мы с тобой на тот берег. Схватили нас, тебе ничего - иди, а мне
расстрел. - Юноша встряхнул головой и протер глаза. - Но я служить хочу,
черти. Не убивайте, черти... Возьмите меня, используйте мои знания. Я
верный рубака, и рука моя - кистень. Товарищи, каюсь, заблуждался. Това-
рищи! Я ваш... Посылайте меня на передовые позиции, в огонь, в пекло!..
Юноша видит сквозь туман: ад'ютант повалился перед китайской ширмой
на колени и бьет себя кулаком в грудь, крича:
- Я, Петр Баранов, ломаю свою офицерскую шпагу, рву золотые погоны!
Товарищи, верьте!.. Вот мое сердце, вот моя кровь, вся моя жизнь, - все
отдаю вам, Республике, родине моей!.. Ведите!!
Поручик кричал надрывно, исступленно: слова его - огонь и кровь, лицо
искривилось в жестоких муках. Юноше стало страшно. Он бросился подымать
поручика.
- Дурак, - бранился тот, - мальчишка. Что ты, мальчишка, знаешь! Ду-
рак, - и, пошатываясь, сам добрался до кресла.
Юноша накапал в рюмку нашатырного спирта:
- Петр Петрович, примите, будьте любезны.
Поручик плаксиво улыбнулся, выплеснул из рюмки бурду и налил вина.
Потом снял с мизинца перстень, стал надевать на горячий розовый мизинец
юноши.
- Что вы, Петр Петрович!
- Бери, бери, бери! Без рассуждений... Вот часы... Суй в карман... В
дороге пригодятся... Что?
- Вы ж сами... Вам самим...
Он вытащил из-под кровати пыльный чемодан, опрокинул содержимое на
пол:
- Садись, давай делить... По-братски, как коммунисты. На носки, но-
вые, теплые, пригодятся... На фуфайку, на кальсоны... Нессесер не дам,
надо... Мыло! На мыло... Рррезеда...
Пили, пели, целовались. Плавал дым, плавала и кружилась комната,
всплывали одна за другой, как привидения, человеческие фигуры, кричали,
грозили, топали:
- Ах, какой безобразий... Какой безобразий!..
Потом хозяин и гость шли в обнимку сквозь лес к могиле Кравчука. Было
тихо, месячно, но лес неизвестно почему шумел и мотался, как пьяный. От
этого сплошного шума юношу бросало в стороны и в голове гудело.
- Петр Петрович, мы ввыпивши...
- Николаша, друг, младенец! Вниманье, декламирую:

Бурцев! Ера, забияка,
Собутыльник дорогой
Рради ррома и арака
Посети домишко мой!..

- Эх, Николаша, вечная память Кравчуку! Пой!.. "Заму-у-чен в тя-
жо-о-лой неволе, ты сла-а-вною смертью погиб..." Пой!.. Ну и дурак был
покойничек... Глуп как... как хохол. Что?
Тыкаясь носами в холодное дерево, целовали могильный крест, клялись в
верности новой России и, охрипшие, обессилевшие, плелись домой. Николаю
Реброву было жарко, хотелось кинуться в снег. Поручик крепко держал его
за руку. Когда проходили через плотину игрушечной мельницы, поручик за-
пел:

Прощай, мой мельник дорогой,
Я ухожу вслед за водой,
Дале-око, далеко...

Николай Ребров остановился и взглянул в прыгавшее лицо ад'ютанта.
- Вот и вы плачете, Петр Петрович.
- Это во мне Шуберт плачет, Еган Шуберт. Знаешь, чья это песенка? - и
ад'ютант наскоро провел рукавом шинели по глазам. - А я ухожу, брат...
Чувствую, что так... Крышка!.. Ухожу, брат, ухожу... "Дале-о-о-ко, дале-
ко" - с чувством пропел он, повалился в сугроб и зарыдал.
Глава XV

Конфликт улажен

Николай Ребров смутно припомнил все это на другой день утром. На ми-
зинце дорогой перстень, в кармане золотые часы.
- Надо сейчас же отнести обратно и извиниться перед поручиком. Милый,
родной Петр Петрович.
Юноше сделалось невыносимо жаль его. Какой он, правда, несчастный. И
как хорошо, что он тоже решил бежать с их партией.
Соседние койки были пусты, но юноше не хотелось вставать. А чорт с
ней, с канцелярией. И только в первом часу он направился к поручику Ба-
ранову. Но поручик Баранов в это время был в доме баронессы. Он в парад-
ной походной форме - перчатки, шашка через плечо - в рейтузах же прита-
ился браунинг.
- Ах, как это кстати, поручик!.. А я только что за вами хотела пос-
лать, - испуганным голосом сказала баронесса громко, а шопотом, чтоб не
слышали генерал и ротмистр Белявский: - прошу вас об'яснение отложить.
Да?
- Не беспокойтесь, - так же тихо ответил он, целуя ее руку.
Генерал взял конем двух пешек - шах королю! - и к Баранову:
- А-а!.. Поручик... Очень рад, очень рад... А меня чествуют сегодня.
Вот баронессушка-затейница... Радехонька, что я уезжаю.
Партнер генерала, ротмистр Белявский, поднялся из-за шахматного сто-
лика и стоял браво, каблук в каблук. Его румяное лицо с седеющими баками
и с высоким лоснящимся лбом надменно улыбалось. Подавать или не подавать
руки? - и подал первый. Рука поручика Баранова небрежно, как бы мимохо-
дом, коснулась его холодных пальцев. Ротмистр нервно сел. Его глаза рас-
терянно забегали по шахматной доске.
- Шах королю, Антон Антоныч! - повторил генерал с задором игрока и
закряхтел. - А ну! А ну!..
Звяканье шпор четко гранило шаги поручика Баранова.
- Королю шах, а ротмистру, кажется, мат, - едва скрывая раздражение,
сказал он.
- Что? Пардон, в каком смысле? - правая бровь Белявского приподнялась
и опустилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33