Выкурил целый портсигар, нервничал, пыхтел, нюхал нашатырный спирт, сту-
чал по столу кулаками:
- Мерзавцы! Я этого не позволю... Вешать негодяев!
Первое донесение - о невозможности бороться с большевистской пропа-
гандой и первом побеге группы солдат в Русь. Второе - о начавшейся среди
армии эпидемии брюшного тифа.
- Да, генерал, да, - проговорил ад'ютант. - Не хотелось мне огорчать
вас, но вот еще сюрприз: эстонское правительство официально заявляет о
своем намерении вступить в переговоры с Советским правительством. Даже
назначен срок - январь будущего года. Место - Юрьев.
Генерал побелел, покраснел и стал ловить ртом воздух.
- Откуда, откуда это? - задыхался он.
- Хотя эти сведения "по достоверным источникам", как пишет газета, но
я думаю, генерал, что на этот раз правда.
- Послушайте, поручик! Это ж невозможно, это ж невозможно... - и ге-
нерал схватился за голову. - Тогда в каком же положении окажется здесь
наша армия?
Ад'ютант саркастически улыбнулся и сказал:
- В положении разлагающегося трупа, который начинает беспокоить обо-
няние хозяев...
- А вы, поручик, как-будто... как-будто...
- Впрочем должен вас успокоить, генерал, - быстро изменил ад'ютант
тон и выражение лица, - эстонское правительство просто-напросто желает
себя вывести из состояния войны с Советской Россией...
- Тьфу! С Совдепией!
- Что же касается признания ее, то...
- Этого еще не доставало! - стукнул генерал пустым портсигаром в
стол.

* * *

Прапорщик Ножов весь преобразился. Глаза его горели, он походил на
сумасшедшего. Иногда пропадал на два дня, являлся измученный, но всегда
бодро говорил юноше, таинственно подмигивая:
- Дело на мази. Пропаганда работает. Агитационная литература поступа-
ет исправно. Нате-ка вам, товарищ... - он совал ему под подушку пачку
листовок. - Необычайно талантливо. Прочтите, и - в дело... Сумеете?
Только - молчок...
Как-то мрачною снеговою ночью повторилось то же: легкий стук в окно.
К подушке юноши склонилась во тьме встрепанная голова:
- Ну, милый Коля, теперь прощай. - И Ножов навсегда исчез.

* * *

Приближалось Рождество. Письма от Вари не было. В душе все настойчи-
вей вставал образ Марии. Юноша грустил. Перед праздниками ему дали вто-
рую нашивку. Писаря прониклись к нему теперь искренним уважением и пот-
ребовали вспрыски. Николай Ребров первый раз в жизни напился пьян. Он
был красноречив и откровенен, говорил о Варе, о том, что никогда-никогда
не встретит ее больше, много говорил о сестре Марии, о милой далекой ро-
дине. Ах, если б крылья!..
- А вот я, братцы, совсем напротив, - улыбался Масленников, румянобе-
лым низколобым лицом и закручивал усы в колечки. - В здешнем крае оже-
ниться думаю... Потому эта кутерьма в России протянется, видать, еще с
год. А тут предвидится эстоночка, Эльзой звать... И вот не угодно ли
стишки...
- Братцы, слушай... Ты! Кравчук!
- А ну его к бисовой суке! - плакал хохол, сморкаясь и кривя губы. -
Ой, Горпынка моя... И кто тебя, ведьмину внучку, там, без меня, коха-
ет...
- Брось, пей!.. Все кохают, кому не лень... Братцы, слушай! - Маслен-
ников вынул записную книжку, откинулся назад и в бок, прищурил левый
глаз, стараясь придать лицу значительность. - Например, так... - он от-
кашлялся, и начал высоким, с подвывом голосом, облизывая губы:

О, моя несравненная девица
Превосходная Эльза юница
Мы гуляли с вами по лесам
И по зеленым лугам
Ваши груди в аромате, как анис,
И любит вас старший писарь
Масленников Денис,
Чего и вам желаю.

- Какая же она юница, раз она вдова и ей под сорок? - глупый стишок!
Никакой девицы в ней не усмотреть, - проговорил задирчивый, с маленькими
усиками, питеряк Лычкин.
- Что-о?! - и Масленников сжал кулак. - А ты ейный пачпорт видал?!
Писаря ответили дружным ржаньем, даже слеза на хохлацком носу смешли-
во задрожала и упала в пиво.
- Все видали, все до одного!.. Ейный пачпорт...
- Даже читывали по многу раз...
- Даже после этих чтеньев я две недели в больнице пролежал. Не баба,
а оса... Жалит, чорт!..
Началась ругань, потом сильный мордобой. Николай Ребров помнит, как
он бросился разнимать, как его ударили по затылку и еще помнит чьи-то
вошедшие в его мозг слова:
- А сестра Мария, слыхать, обженихалась.

Глава VI

У поручика Баранова

Николай Ребров за два дня до Рождества зашел поздно вечером к
ад'ютанту, поручику Баранову, снимавшему комнату у управляющего имением,
эстонца Пукса. Его впустила маленькая женщина с сердитым ничтожным ли-
цом.
- Погодить! Шляются тут. Тьфу!.. Тибла! - и удалилась.
Через минуту Николай Ребров стоял на вытяжку пред ад'ютантом.
- Что угодно? - сухо спросил поручик и приподнялся с кушетки. Он был
в одном белье и шинели, в руках газета.
- А, это ты, Ребров? Садись.
- Мне бы хотелось, господин поручик, на праздник в отпуск. Дней на
пять.
- Ладно, могу. А ты не удерешь.
- Что вы! Нет...
- А почему? - и поручик, быстро откинув голову назад, прищурился.
Юноша мял в руках картуз. Поручик вздохнул и щелкнул рукой по газете: -
Вот!.. Плохо, брат... Парижская "Фигаро". Плохо пишут из деревни. Колчак
бежит. Бежит!.. - он схватил валявшийся на полу сюртук, достал платок и
громко высморкался. - Я не понимаю... Хоть убей не могу понять, чем они,
дьяволы, берут?.. То-есть... Поразительно... Что?
- Да-а, - произнес юноша, - но я думаю, что большевикам не укре-
питься.
- Ого! - желчно воскликнул поручик, торопливо шагая от стены к стене,
шинель моталась, шелестя подкладкой и оборваная штрипка кальсон волочи-
лась по полу. - Да еще как укрепятся-то. А штык-то на что? Они умеют
править... Это тебе не Керенский, чтоб ему на мелком месте утонуть!
- Да-а, - опять произнес юноша. И вдруг с языка полезло. - А вы не
знаете, господин поручик, аккуратно ли работает в Юрьеве почтамт?
- Что? - поручик на мгновенье остановился, бессмысленно и как бы
спросонья глядя на юношу. - Людей нет! Понимаешь ты, людей нет в России.
Где люди? Ну, скажи. Где? - Он подскочил к юноше и, размахивая руками,
кричал ему в лицо. - Где люди?! есть или нет? Что? Что?! - Николай Реб-
ров попятился. - Гибнет все, - вдруг переменив тон, тихо сказал поручик
и с сокрушением закачал головою: - Гибнет... - Потом, волоча штрипку, он
ушел за ширму, залпом выпил стакан вина, прикрякнул, сплюнул. - А ведь я
римских классиков в подлиннике читаю! Речи Цицерона, всего Гомера! -
кричал он из-за ширмы. - Да и по естественным наукам запасец у меня
большой. Я ведь когда-то к кафедре готовился. А теперь я что? Где мой
отец? Где моя мать-старуха? Наверное, заложниками у большевиков. А где
моя родина? Я и сам не знаю, где, - опять послышалось за ширмою, как
булькает в стакане вино. Поручик крякнул, сплюнул и вышел, потрясая ку-
лаками: - О чорт!.. Чорт!.. - Смуглые, крепкие щеки его тряслись, глаза
прыгали. - Да, баста, баста!.. Теперь все кончено... И другой раз... вот
взял бы это, - он схватил со стола револьвер, покачал им в воздухе и,
бросив, махнул рукой: - Э-эх...
Он закрыл глаза, приложил ладонь к вспотевшему лбу и долго стоял с
опущенной головой, покачиваясь. Потом быстро повернулся лицом к Николаю
Реброву, вскинул голову и крепко спросил в упор:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33