- Ножов - большевик?.. Только откровенно...
- Я не знаю...
- Ты знал о его побеге?
- Никак нет. Но догадывался.
- Почему не донес?
- Виноват.
Поручик рывком выдвинул ящик письменного стола и, подбежав к юноше,
ткнул ему в нос какими-то бумагами:
- Вот! Знакомы? В девятой роте... Носил? Читал?! Читал, спрашиваю
я?!! - заорал он. - Ты знаешь, мальчишка, что не сегодня-завтра будет
приказ за пропаганду - петля?!
Николай Ребров вдруг почувствовал, как от его головы отхлынула вся
кровь, он пошатнулся. Скрипнула дверь. Поручик запахнул полы шинели. В
щель раздалось мышиное:
- Пожальста не кричить... Козяйн не любит... Тихо! - и дверь захлоп-
нулась.
Поручик что-то промычал, потом вынес из-за ширмы четверть вина, подал
в руки юноше стакан:
- Держи, пей.
- Я, господин поручик, не пью...
- Что? - Он выпил сам, поставил четверть в угол и накрыл горлышко,
как шапкой, опрокинутым стаканом. - Скажи, умоляю тебя... Не бойся... По
чистой совести... Клянусь... Ну, как настроение наших солдат? Ведь мы
же, в сущности, ни черта не знаем. Так, хвостики. Что они говорят, что
думают? Нет ли заговора против господ офицеров? Одному нашему едва не
перешибли ногу. Слыхал? В окно генерала хватили кирпичом... Что же это?
А? - поручик говорил быстро, задыхаясь и встряхивая головой, кисти рук
играли то запахивая, то распахивая полы залитой вином шинели. - Говори,
говори, не бойся... Умоляю... Что? Что?
Николай Ребров молчал. Губы его дрожали, и сквозь нежданные слезы
дрожало все. Но он все-таки разглядел болезненно-скорбное выражение лица
поручика, он почувствовал резкую смену его настроений, раздражительность
и нервность. Да не сумасшедший ли перед ним, или только несчастный, по-
терявший под ногами почву, человек? Ему стало страшно и вместе с тем
жалко поручика Баранова.
- Вы успокойтесь, - сказал он, - кажется, пока все обстоит благопо-
лучно. Вы очень устали.
Поручик Баранов, пошатываясь, подошел к столу, расслабленно сел в
кресло и, схватив руками голову, облокотился. Николай Ребров тихонько
пятился к двери, не сводя глаз с широкой, согнувшейся спины начальника.
- Я и сам не знаю, - говорил поручик, едва слышно, точно бредил. -
Может быть, Ножов прав, и все агитаторы правы. Может быть, правда там,
за озером... Во всяком случае настоящие игроки у красных. Юденич хотел
пройти в два хода в дамки, а теперь сидит здесь, в нужнике. Да... Чорт
его знает. Но как же теперь я?.. Я - Баранов, боевой офицер? Как я отсю-
да вылезу? Юноша, ты слышишь? Писарь!.. - он повернулся, посмотрел на
Николая Реброва и раздельно сказал: - Пошел вон. Завтра.

Глава VII

Человеческий квадрат и его диагонали

Канун Рождества. Николая Реброва вез эстонец за четыре фунта рису и
фунт сахару. Был мороз. - Но, ти-ти! - пискливо покрикивал эстонец на
шершавую клячонку. - Я тебе - ти!
Что за неудача. Ни двоюродного брата, ни Павла Федосеича юноша не
застал: куда-то уехали на праздник в гости. Он направился пешком к сест-
ре Марии. Теплое, нежное чувство к ней ускоряло его шаги, и путь пока-
зался ему коротким. Вот они белые палаты из-за темных остроконечных
елей. А вот и с голубыми ставнями белый одноэтажный милый дом. Сердце
его дрогнуло. Сестра Мария! Нет, это не она. Это какая-то старуха сидит
на приступках в согбенной позе.
- А, здравствуйте, - сделал юноша под козырек. - Вы как здесь?
Помещица Проскурякова вздрогнула, выпрямила спину и наскоро отерла
красные от слез глаза.
- Коля, вы?
- Я. Но почему вы-то здесь, Надежда Осиповна? И как будто плачете...
Не случилось ли что?
- Нет, нет, ничего... Я очень счастлива, - поспешно воскликнула ста-
руха, но лицо ее на мгновенье исполосовалось отчаянием и вновь приняло
приветливо-беспечный вид. Она сильно постарела, обмотанная той же клет-
чатой шалью голова ее тряслась. Заячий короткий душегрей и острые коле-
ни, обтянутые черной потрепанной юбчонкой.
- Будьте добры, садитесь... Я очень очень счастлива, - заговорила она
надтреснуто и фальшиво. - Вы не можете себе представить, сколько мы пе-
ренесли лишений и какой заботой окружил меня мой муж.
- А, кстати, где же он, ваш Дмитрий Панфилыч?
Юноша заметил, как концы ее губ в миг опустились, она попробовала ве-
село улыбнуться, но получилась болезненно плаксивая гримаса и голова пу-
ще затряслась.
- Ах, вы про Митю? Они сейчас придут... Они пошли прогуляться.
- Кто они?..
За стеною тяжелые, как гири, каблуки, и в открывшуюся дверь высуну-
лась длинноволосая седая голова с дымящейся в морщинистом рту трубкой.
- Ага! Знакомый!.. Троф резать приходиль? - проговорил Ян тонким го-
лосом и, шагнув, взял Николая Реброва за плечо. - Пойдем в дом... Здесь
мороз... Как это... картофлю кушать будешь... картул... Кофей пить...
- А где сестра Мария?..
- Пойдем, пойдем... - Он ласково обнял юношу и повлек в дверь.
Тот недоуменно взглянул чрез плечо на старуху-помещицу, хотел ее тоже
пригласить с собою, но Ян уже захлопнул дверь.
Вот она кисейная, белая с темным распятием комната. Вот изразцовая
печь и знакомый широколобый кот на ней. И как-то по-родному все глянуло
со стен и из углов. И сразу глаз нашел чужое: огромный сундук и чемодан.
Впрочем, нет. Где же это он видал?
- Хи-хи-хи... - закатился, защурился старик и стал шептать в самое
ухо юноше: - Про дочку? У-у-у... После праздник пулмад, как это...
свадьба...
- Что вы, Ян? Неужели? - юноша даже откачнулся, внезапный холод пере-
дернул его плечи. - Сестра Мария? За кого же она? Что вы?
- Тсс... - пригрозил старик и, прищелкнув языком, таинственно, как
заговорщик, зашептал: - Митри, мыйзник... помещик... ваш, русак... Ста-
руху видал? Старуха толковал - жена... Митри толковал - любовня... Гони
к свиньям!.. Не надо!.. Давай молодой... Давай Мария. А ты, - ткнул он
юношу в грудь согнутым пальцем, - ты есть глюп, очень дурака. Ват салам-
мабапса... Бараний голофф...
- Почему?..
- Э-э... Дуррака... Баран... Святой девка упускайль... Он... как
это... он плакал без тебя...
- Кто?
- Девка плакал, Мария... Много ваши руськи женились, оставался здесь.
А ты зевал. Куррат... Мал тебе дом был? Плохой хозяйство? - Старик гово-
рил, как брюзжал, не вынимая из зубов трубки. Те же синие короткие шаро-
вары, те же полосатые с отворотами чулки плавно двигались по комнате, а
старые жилистые руки вынимали из резного шкафа посуду, сахар, хлеб.
Николай Ребров вдруг сорвался с места и выбежал на улицу: по дубовой
аллее, развенчанной вьюгами, шла дочь старика.
- Сестра Мария! - протянул он ей обе руки.
Но та крепко и страстно обняла его и поцеловала в щеку. Она была
обольстительно свежа. От нее пахло вьюжным снегом и черемухой.
- Знакомьтесь, - сказала она. - Это мой будущий... Ну... Это мой же-
них...
- Мы знакомы... Здравствуйте, Дмитрий Панфилыч...
Муж старухи, насвистывая веселую, небрежно и молча подал широкую, как
лопата, руку. Старуха все еще сидела на приступках. Она надвинула на ли-
цо шаль и отвернулась. Мимо нее прошли, как мимо пустоты. И вместе со
скрипом затворившейся двери, раздался ее глухой, тягучий стон.
Пили кофе. Николай Ребров и Дмитрий Панфилыч, как коршун с ястребен-
ком, исподлобья перестреливались взглядами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33