Возможно, они где-то за облаками подстерегают нас. Вдруг вижу, как один СБ вспыхивает и, перевернувшись, факелом летит к земле. Конечно же, его сбила зенитка.
Терпение лопнуло. Довольно «утюжить» воздух в ожидании «мессершмиттов». Покачав крыльями, увлекаю за собой Дьяченко и Довбню. Снижаемся до шестисот метров и отходим чуть в сторону, туда, где реже облака дыма. По вспышкам выстрелов находим вражескую зенитную батарею и пикируем на нее. Расчеты не выдерживают нашего пулеметного огня, бросают орудия, бегут в укрытия.
Делаем второй заход, третий… До боли в пальцах жму на гашетки. Хочется машиной ломать стволы зениток.
Заметив, что зенитный огонь утих, наши бомбардировщики делают заход для очередной атаки. Немецкие истребители, видимо следившие за нами, моментально спускаются со своих высотных «площадок» и устремляются к СБ. Рассчитывают на то, что мы их не увидим, но первый же «мессер», выскочивший из-за дымовой завесы, буквально напарывается на пулеметную очередь, выпущенную Дьяченко. Огненная трасса прошивает ему «живот», и он, объятый пламенем, сваливается вниз. Остальные вражеские истребители сразу же уходят в сторону. Мы набираем высоту и берем курс на аэродром, охраняя бомбардировщики.
Я радовался за Дьяченко, сбившего первый «мессершмитт». В те дни такая победа была событием в жизни каждого летчика-истребителя. И дело тут не только в похвале командира и товарищей. Самое главное: у него укреплялась вера в силу нашего оружия, он наглядно убеждался в том, что «мессершмитты» и «юнкерсы» превосходно горят от наших пуль и снарядов.
На аэродроме нас первыми, как всегда, встретили техники и сразу же приступили к осмотру самолетов.
Я ходил следом за Вахненко и тоже приглядывался, нет ли в машине пробоин. Кажется, не было ни одной. Очень хорошо! Я хотел уже уходить, когда услышал голос техника:
- А самолет-то серьезно поврежден, товарищ командир.
- Где? - удивился я.
- Осколок попал в сопло и раскрошил лопатки нагнетателя. Вот он, застрял.
- Шальной, наверно.
- Если шальной, то повезло и вам и самолету. Да, вы слышали о Миронове?
- Нет. А что с ним?
Наклонившись над ящиком с инструментами, техник молчал.
- Ну, чего умолк, говори!
- Скончался в больнице.
- Костя?
- Все из-за тех же ремней, товарищ командир.
- Не может быть!..
- Да вот товарищи только что возвратились с похорон… Рассказывают, что при посадке самолет попал в канаву и скапотировал. А плечевых ремней у Миронова не было, отрезал тогда, в Бельцах… Ну и выбросило его. Переломало позвоночник.
Миронов Костя!.. В полку он был для меня самым близким человеком. Два года совместной службы… Я шел на КП, мысленно прощаясь с другом…
Помню, когда я прибыл в полк и представился, начальник штаба посоветовал мне жить в том же доме, где квартировали два летчика-холостяка. Я разыскал этот «холостяцкий приют». Хозяйка встретила меня любезно, она не возражала принять еще одного жильца. Но, многозначительно кивнув на закрытую дверь, сказала по-украински:
- Поговорите с ними. Как они скажут, так и будет. Я постучал в дверь. Доносившиеся из комнаты голоса смолкли. Постучал еще раз.
- Войдите! - услышал я наконец.
Вхожу и вижу: за столом, в центре комнаты, сидят несколько человек. Двое одеты по-домашнему - без гимнастерок, остальные в форме. И все с настороженностью смотрят на меня. На столе закуска и стаканы.
Я представился и объяснил, кто посоветовал мне зайти сюда.
- Значит, летчик? - спросил плотный, высокий парень, один из тех двоих, что были без гимнастерок, в одних майках, и пристально посмотрел на мои петлицы авиатехника. Тогда я только что переучился с техника на летчика.
- Летчик, - говорю, а сам осматриваю хату. Бросились в глаза две аккуратно прибранные кровати с горками взбитых подушек и фотографии на стенах, обрамленные вышитыми рушниками.
- Неужели летчик? - спрашивает другой «хозяин», щуплый, невысокого роста паренек.
Но тот, старший «хозяин», не дожидаясь моего ответа, выставил на стол припрятанную бутылку.
- Панкратов, - протянул он мне руку. - Раздевайся.
- Костя, - с улыбкой представился другой. - Садись. На улице ночевать не будешь, подушек хватит.
Панкратов налил полный стакан водки и поставил передо мной. Все выжидающе уставились на меня. Хотя раньше я не баловался этим зельем, решил, что отказываться от угощения нельзя. Было ясно: это «экзамен» и его надо выдержать.
- Закуси быстренько, - подставил мне тарелку Костя, поняв, что никакого опыта у меня нет.
После ужина в комнате появилась третья кровать с горкой подушек.
На следующее утро я встал рано и занялся физзарядкой.
- Дисциплинку демонстрируешь, что ли? - пробурчал из-под одеяла Панкратов.
- Просто давняя привычка, - ответил я, одеваясь, чтобы пробежаться по улице.
- А-а, - протянул он, переворачиваясь на другой бок. - Ну, давай, раз привык.
Утро было морозное, бодрящее, под ногами хрустел декабрьский ледок. Сделав круг, я услышал, что за мной кто-то бежит. Оглянулся: Костя! С тех пор худенький, хрупкий Миронов стал ежедневно заниматься вместе со мной физзарядкой, а позже даже записался в секцию гимнастики.
Милый юный Костя! Нет тебя с нами. Осталась свежая могила на молдавской земле да добрая память в сердцах друзей.
В тот же день я вылетел в Григориополь получать самолет. Там встретился со знакомым седым лейтенантом. Он рассказал о своих первых победах, о таране, который совершил Морозов. Я спросил о Карманове.
- Нет его, - ответил он грустным голосом, - нелепо погиб.
- А что с ним случилось?
- Подбили его в бою. Самолет загорелся. Карманов выпрыгнул, а парашют не раскрылся. Тросик перебило осколком.
- Тяжелый случай! Жалко, хороший летчик был.
- Да, был, - тихо отозвался лейтенант. И, помолчав, твердо добавил: - Ничего, мы расплатимся за него. Не на тех напали. Это им не прогулка по Европе.
Простившись с лейтенантом, я улетел на новеньком МИГе домой.
Летим на штурмовку вражеских войск. Немцы переправляются на наш берег, нужно их немедленно уничтожить.
Группу ведет Атрашкевич. Хотя это первый вылет всей эскадрильей, летчики держатся в строю отлично, чувствуется боевой подъем.
Работа предстоит большая. И все для этого есть: полная бомбовая нагрузка, полный комплект боеприпасов на каждом самолете.
Дорога перед переправой запружена вражескими войсками: автомашинами с пехотой, артиллерией, танками. При подходе к заданному району нас встречают мощным огнем зенитчики противника. Небо густо усевают разрывы снарядов.
Но высоту менять некогда. Переводим самолеты в пике и обрушиваем бомбы на немецкую колонну, затем заходим для обстрела врага из пулеметов. Дорога тонет в дыму и огне. За одним из наших самолетов потянулась полоса дыма, появилось пламя. Огненный хвост становится все длиннее. Все! Сейчас взорвется. Кто в кабине пылающей машины? Прекратив обстрел противника, стараемся разглядеть номер самолета. Неужели Атрашкевич? Так и есть. Сбит наш комэск…
Что он будет делать? В его распоряжении считанные секунды. Вся жизнь командира втиснута сейчас в этот мизерный отрезок времени. Может, он выбросится с парашютом? Нет, не успеет. Слишком мала высота. Да и кабина уже охвачена пламенем.
О чем думал Атрашкевич в те зловещие мгновения - об этом никто и никогда не узнает. А может, его убило в момент выхода из атаки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Терпение лопнуло. Довольно «утюжить» воздух в ожидании «мессершмиттов». Покачав крыльями, увлекаю за собой Дьяченко и Довбню. Снижаемся до шестисот метров и отходим чуть в сторону, туда, где реже облака дыма. По вспышкам выстрелов находим вражескую зенитную батарею и пикируем на нее. Расчеты не выдерживают нашего пулеметного огня, бросают орудия, бегут в укрытия.
Делаем второй заход, третий… До боли в пальцах жму на гашетки. Хочется машиной ломать стволы зениток.
Заметив, что зенитный огонь утих, наши бомбардировщики делают заход для очередной атаки. Немецкие истребители, видимо следившие за нами, моментально спускаются со своих высотных «площадок» и устремляются к СБ. Рассчитывают на то, что мы их не увидим, но первый же «мессер», выскочивший из-за дымовой завесы, буквально напарывается на пулеметную очередь, выпущенную Дьяченко. Огненная трасса прошивает ему «живот», и он, объятый пламенем, сваливается вниз. Остальные вражеские истребители сразу же уходят в сторону. Мы набираем высоту и берем курс на аэродром, охраняя бомбардировщики.
Я радовался за Дьяченко, сбившего первый «мессершмитт». В те дни такая победа была событием в жизни каждого летчика-истребителя. И дело тут не только в похвале командира и товарищей. Самое главное: у него укреплялась вера в силу нашего оружия, он наглядно убеждался в том, что «мессершмитты» и «юнкерсы» превосходно горят от наших пуль и снарядов.
На аэродроме нас первыми, как всегда, встретили техники и сразу же приступили к осмотру самолетов.
Я ходил следом за Вахненко и тоже приглядывался, нет ли в машине пробоин. Кажется, не было ни одной. Очень хорошо! Я хотел уже уходить, когда услышал голос техника:
- А самолет-то серьезно поврежден, товарищ командир.
- Где? - удивился я.
- Осколок попал в сопло и раскрошил лопатки нагнетателя. Вот он, застрял.
- Шальной, наверно.
- Если шальной, то повезло и вам и самолету. Да, вы слышали о Миронове?
- Нет. А что с ним?
Наклонившись над ящиком с инструментами, техник молчал.
- Ну, чего умолк, говори!
- Скончался в больнице.
- Костя?
- Все из-за тех же ремней, товарищ командир.
- Не может быть!..
- Да вот товарищи только что возвратились с похорон… Рассказывают, что при посадке самолет попал в канаву и скапотировал. А плечевых ремней у Миронова не было, отрезал тогда, в Бельцах… Ну и выбросило его. Переломало позвоночник.
Миронов Костя!.. В полку он был для меня самым близким человеком. Два года совместной службы… Я шел на КП, мысленно прощаясь с другом…
Помню, когда я прибыл в полк и представился, начальник штаба посоветовал мне жить в том же доме, где квартировали два летчика-холостяка. Я разыскал этот «холостяцкий приют». Хозяйка встретила меня любезно, она не возражала принять еще одного жильца. Но, многозначительно кивнув на закрытую дверь, сказала по-украински:
- Поговорите с ними. Как они скажут, так и будет. Я постучал в дверь. Доносившиеся из комнаты голоса смолкли. Постучал еще раз.
- Войдите! - услышал я наконец.
Вхожу и вижу: за столом, в центре комнаты, сидят несколько человек. Двое одеты по-домашнему - без гимнастерок, остальные в форме. И все с настороженностью смотрят на меня. На столе закуска и стаканы.
Я представился и объяснил, кто посоветовал мне зайти сюда.
- Значит, летчик? - спросил плотный, высокий парень, один из тех двоих, что были без гимнастерок, в одних майках, и пристально посмотрел на мои петлицы авиатехника. Тогда я только что переучился с техника на летчика.
- Летчик, - говорю, а сам осматриваю хату. Бросились в глаза две аккуратно прибранные кровати с горками взбитых подушек и фотографии на стенах, обрамленные вышитыми рушниками.
- Неужели летчик? - спрашивает другой «хозяин», щуплый, невысокого роста паренек.
Но тот, старший «хозяин», не дожидаясь моего ответа, выставил на стол припрятанную бутылку.
- Панкратов, - протянул он мне руку. - Раздевайся.
- Костя, - с улыбкой представился другой. - Садись. На улице ночевать не будешь, подушек хватит.
Панкратов налил полный стакан водки и поставил передо мной. Все выжидающе уставились на меня. Хотя раньше я не баловался этим зельем, решил, что отказываться от угощения нельзя. Было ясно: это «экзамен» и его надо выдержать.
- Закуси быстренько, - подставил мне тарелку Костя, поняв, что никакого опыта у меня нет.
После ужина в комнате появилась третья кровать с горкой подушек.
На следующее утро я встал рано и занялся физзарядкой.
- Дисциплинку демонстрируешь, что ли? - пробурчал из-под одеяла Панкратов.
- Просто давняя привычка, - ответил я, одеваясь, чтобы пробежаться по улице.
- А-а, - протянул он, переворачиваясь на другой бок. - Ну, давай, раз привык.
Утро было морозное, бодрящее, под ногами хрустел декабрьский ледок. Сделав круг, я услышал, что за мной кто-то бежит. Оглянулся: Костя! С тех пор худенький, хрупкий Миронов стал ежедневно заниматься вместе со мной физзарядкой, а позже даже записался в секцию гимнастики.
Милый юный Костя! Нет тебя с нами. Осталась свежая могила на молдавской земле да добрая память в сердцах друзей.
В тот же день я вылетел в Григориополь получать самолет. Там встретился со знакомым седым лейтенантом. Он рассказал о своих первых победах, о таране, который совершил Морозов. Я спросил о Карманове.
- Нет его, - ответил он грустным голосом, - нелепо погиб.
- А что с ним случилось?
- Подбили его в бою. Самолет загорелся. Карманов выпрыгнул, а парашют не раскрылся. Тросик перебило осколком.
- Тяжелый случай! Жалко, хороший летчик был.
- Да, был, - тихо отозвался лейтенант. И, помолчав, твердо добавил: - Ничего, мы расплатимся за него. Не на тех напали. Это им не прогулка по Европе.
Простившись с лейтенантом, я улетел на новеньком МИГе домой.
Летим на штурмовку вражеских войск. Немцы переправляются на наш берег, нужно их немедленно уничтожить.
Группу ведет Атрашкевич. Хотя это первый вылет всей эскадрильей, летчики держатся в строю отлично, чувствуется боевой подъем.
Работа предстоит большая. И все для этого есть: полная бомбовая нагрузка, полный комплект боеприпасов на каждом самолете.
Дорога перед переправой запружена вражескими войсками: автомашинами с пехотой, артиллерией, танками. При подходе к заданному району нас встречают мощным огнем зенитчики противника. Небо густо усевают разрывы снарядов.
Но высоту менять некогда. Переводим самолеты в пике и обрушиваем бомбы на немецкую колонну, затем заходим для обстрела врага из пулеметов. Дорога тонет в дыму и огне. За одним из наших самолетов потянулась полоса дыма, появилось пламя. Огненный хвост становится все длиннее. Все! Сейчас взорвется. Кто в кабине пылающей машины? Прекратив обстрел противника, стараемся разглядеть номер самолета. Неужели Атрашкевич? Так и есть. Сбит наш комэск…
Что он будет делать? В его распоряжении считанные секунды. Вся жизнь командира втиснута сейчас в этот мизерный отрезок времени. Может, он выбросится с парашютом? Нет, не успеет. Слишком мала высота. Да и кабина уже охвачена пламенем.
О чем думал Атрашкевич в те зловещие мгновения - об этом никто и никогда не узнает. А может, его убило в момент выхода из атаки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120