До свидания, Котовск! Полет, который так волновал меня, продлился целых два дня. Лишь сегодня я расскажу товарищам о случае в воздухе с разрывом снаряда, об экипаже СУ-2, совершившем подвиг.
В воздухе снова вспоминаю о Дьяченко. Теперь, под рокот мотора, я думаю о его соколиной смерти. На память приходит «Песня о Соколе».
»…Ты храбро бился! Ты видел небо… О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Пускай ты умер! Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером…»
Моя душа наполнилась гордостью за Дьяченко. Он, раненный, рванулся в небо на помощь Фигичеву - это в его характере. Он считал для себя позором сидеть на земле, когда его товарищ дерется один. Жаль только, что он мало успел сделать. Его сил, энергии и мужества хватило бы еще на многих врагов.
Маяки… С высоты различаю опустевшую стоянку. Самолет Дьяченко всегда стоял рядом с моим.
На краю аэродрома собралась толпа людей. После посадки я отрулил машину в кукурузу и пошел узнать, что заинтересовало наших летчиков. Оказалось, что они изучают, рассматривают сбитый сегодня «мессершмитт». Хотя от него остались одни обломки, все-таки интересно пощупать руками зверя, за которым ежедневно охотимся в небе.
В измятой кабине самолета виден изуродованный труп летчика с Железным крестом на груди. О том, что это опытный ас, говорят и знаки, нарисованные на машине. Он сбил десять английских самолетов и потопил два катера. Да, если бы наш оружейник не свалил его сегодня, фашист натворил бы еще много кровавых дел.
Летчики ощупывают бронированное стекло кабины «мессершмитта» и невольно делают вывод: с такой передней защитой можно смело идти в лобовую атаку. А между тем фашисты боятся их и всегда отваливают первыми. Значит, кроме брони, нужно еще иметь и железные нервы. Нам бы такой щит перед грудью. Мы бы крушили врагов и спереди и сзади!..
Вооружение у «мессера» тоже мощное: две пушки. А на МИГе нет ни одной.
А это что за кнопки? Да это же радиоприемник и передатчик - вместе. Ничего не скажешь: хорошо оборудована кабина.
Почему же летчик не выпрыгнул? Очевидно, «мессер» шел очень низко, когда оружейник всадил в него пулеметную очередь.
Кстати, а где же наш герой-изобретатель? Отыскав оружейника, я пожимаю ему руку. Он поправляет на голове старенькую пилотку и смущенно опускает голову.
- Удачно ты рубанул его! - восхищенно говорит незнакомый мне молоденький сержант.
- Он сам налез на мою пулеметную очередь, - скромничает оружейник.
- Его еще в воздухе рвануло, - поясняет подошедший Вахненко. - Сам видел. Видно, пуля попала в контейнер со снарядами.
- А другие «мессеры» сразу смылись, как только этого свалили,
- Значит, если из каждой группы сбивать одного, будет порядок, - вступает в разговор Фигичев, который подошел к нам вместе с командиром полка.
- Не бросай, сержант, свою зенитку - она и в Котовске пригодится, - говорит Виктор Петрович Иванов.
Значит, мы перебазируемся в Котовск? Это связано с изменением маршрутов наших полетов. Но знают ли эти люди, что с севера сюда, на Котовск и Первомайск, по всем дорогам движутся нескончаемым потоком колонны вражеских войск?
Уходил еще один фронтовой день. Возвратившись с боевого задания, я увидел Вахненко в кругу молодых летчиков, только что прибывших в полк. Стройные, в новеньком обмундировании, в фуражках с «крабами», они живо напомнили мне о совсем иной, довоенной, жизни.
- О чем беседуете? - спросил я, остановившись возле них.
Они с любопытством и, как мне показалось, с восхищением смотрели на меня. Ведь я только что вышел из тяжелого воздушного боя.
- Так, о всяких случаях, товарищ старший лейтенант, - отозвался высокий, статный сержант с открытым русским лицом.
Я первому подал ему руку.
- Никитин, - представился он.
«Бывают же такие», - невольно подумал я. Всем своим видом сержант напоминал известное скульптурное изображение летчика. Молодой красивый парень в летной форме задумчиво смотрит в небо. Одной рукой он прикрывает от солнца глаза, а другой придерживает опущенный к ногам парашют. Он стоит на земле, а видится в полете. Вот и Никитин показался мне таким.
- Труд, - протянул мне руку высокий худощавый сосед Никитина.
- Конечно, бой - это труд, - ответил я, не поняв, что хотел он сказать этим словом.
- Это фамилия у него Труд, - пояснил Никитин.
- Я говорю, что на фронте тоже нужен труд, - пришлось мне схитрить.
Все прибывшие в полк летчики были ненамного моложе меня. Но я уже целый месяц провоевал на фронте, и этот небольшой срок разделял нас, словно широкая бурная река, которую надо переплыть. Они стояли еще на том, мирном берегу, и каждое слово фронтовика имело для них особый смысл. Я понимал, как важно сейчас передать им все, что мы уже знаем о войне, о боях и о противнике. Они, молоденькие соколята, не должны платить своей кровью за ту науку, которую добыли в боях опытные бойцы.
Мы говорили недолго, торопили неотложные дела. Когда остались наедине с техником, Вахненко вдруг вытянулся по стойке «смирно» и подчеркнуто официально, чего с ним никогда не было, отчеканил:
- Товарищ командир, разрешите обратиться!
- Пожалуйста, обращайтесь, - ответил я, не сдержав улыбки.
- Ребята мне только что сказали… В авиашколы набирают из техников. Хочу поступить.
Кто-кто, но авиатехники знают, чем была война для наших летчиков. Они видят, какими возвращаемся мы подчас с заданий, сколько машин осталось в нашем полку.
Меня тронуло стремление Вахненко.
- Что же, очень хорошее желание, - сказал я.
- Я давно хочу стать летчиком. Теперь как раз смогу переучиться. Поговорите с командиром полка, чтобы меня направили в школу. Буду истребителем - к вам вернусь.
Вся красота души человека наиболее полно проявляется в самые важные и ответственные моменты его жизни. Вахненко надо было бы по-дружески обнять: лицо техника светилось мечтой, той самой, которой когда-то жил я. И эта мечта вела летчика из школы прямо на поле боя, туда, где в первой же схватке его ждет, может быть, гибель.
- Я попрошу за тебя Виктора Петровича. В этот же день поздно вечером Вахненко забежал ко мне в общежитие. Одет во все выходное. Пилотка на нем старенькая, но чистая. Почему-то сразу, взглянув на нее, я по звездочке узнал, что она была моей.
- Узнаете? - спросил Вахненко, краснея.
- Тебя? Не узнаю. Праздничный какой-то.
- Сейчас с машинами уезжаю на станцию, а там поездом в авиашколу. Направление в кармане. Зашел проститься.
- Отлично. Желаю счастья и удачи, - протянул я ему руку.
- А пилотку узнали?
- Да, - ответил я.
- Тогда, в тот вылет, взял на память. Друзья не посоветовали возвращать. Обычай не велит.
- Я сам бы не взял ее обратно. От гимнастерки отказался. Такие вещи назад не возвращаются, знаю. Желаю тебе в этой пилотке вернуться летчиком.
Мы крепко обнялись. Я проводил Вахненко к машинам, нагруженным столами, кроватями и кухонной утварью. Ночь, торопливые голоса, имущество на машинах, которое мы привыкли видеть только в помещениях - все говорило об отъезде. Полк оставлял свой аэродром.
Утром мы покинули Маяки. Перелетели в Котовск, но все чувствовали, что ненадолго. Нам виделась дорога на восток, тяжелая дорога отступления.
На аэродроме в Котовске мы не застали ни одного самолета. «Значит, - подумал я, - нашей дивизии придется одной обеспечивать боевые действия наземных частей на этом участке фронта».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120