мне хотелось проверить,
является ли видение мое игрой воображения или следствием
снадобья из флакончика, которого нанюхалась я ненароком; может,
там был наркотик? Так велико было мое любопытство, даже страх
быть обнаруженной, схваченной за руку отступил; к тому же
надеялась я на собственное проворство и выработанную за годы
занятий фехтованием реакцию и думала мгновенно спрятать маску и
закрыть тайник, если кто-то двинется в библиотеку. Итак, я
надела маску, и снова аравийские благоухания овеяли меня, как по
волшебству изменились окружавшие меня книги, оплыли свечи; я их
задула и, подойдя к задернутым занавескам при входе, заглянула в
щелку между занавесками, посмотрела из темной библиотеки в
освещенное пространство комнаты.
На ширму, кресла и зеркало я посмотреть на успела. Я не могла
отвести глаз от игроков, чуть не вскрикнув, как вскрикивают
героини пьес и старомодных романов. Не исключаю, что могла бы в
тот момент даже грохнуться в обморок, наподобие вышеупомянутых
героинь, преувеличенно женственных и впечатлительных; впрочем,
советские женщины были крепко от обмороков отучены, и правильно,
иначе валяться бы им в бесчувствии круглосуточно, а кто же тогда
станет по магазинам метаться, полы мыть, народное хозяйство
поднимать, детей растить и шпалы укладывать?
Не вскрикнув и не упав в обморок, замерев, я глядела на сидевших
за столом картежников. Я знала, кто где сидел, и черты лица они
в основном сохраняли. Были узнаваемы. Но не из этой компании
вышла я несколько минут тому назад в зашторенную библиотеку. Я
не только видела их иными, я знала, почему они таковы, возможно,
обретя из-за ароматов Аравии бедуинскую кийяфу.
Вот этот, в профиль, слева, -- Николай Николаевич? Этот жулик и
обжора? Липовый ученый, политик от науки, любитель комфорта,
ради которого он готов на все? С жабьими бородавками и бегающими
глазами? Подсиживающий коллег поталантливей и подписывающий
коллективные на них доносы? А рядом с ним -- Сандро,
превращающийся в того, на кого смотрит, приспосабливающийся к
каждому, какая форма мимикрии! Посмотрит на соседа справа -- и
лицо у него соседа справа, зато хорош для всех и со всеми,
человек-зеркало из собственной сказки! Камедиаров был обряжен в
непонятное серебристое одеяние наподобие комбинезона,
непроницаемое лицо словно из гипса, вместо рук -- кащеевы лапы,
марсианин, существо не отсюда -- откуда и зачем?! В нем
чувствовалось нечеловеческое, несомненная угроза, нездешняя
жестокость. Шиншилла... куда девалась сережка в ухе, кружева? Он
сидел в тренировочном трико, прямой, как хлыст, суровый, острый,
и все было вранье, и покровитель, и розочки, а ведь он защищался
от роты начальников своего ведомства балетного, от господ
офицеров с наклонностями гомосеков, и он разыгрывал педераста
при высокопоставленном покровителе, каков актер, чего не
сделаешь из любви к искусству? Если и пылал он патологической
страстью, так разве к фотографии Нижинского на стене над
кроватью, этот девственник, фанатик; батман, еще батман, прыжок,
носок тяни, держи спину! Слева от него сидел модный беллетрист
Леснин. В форме чекиста. Скрипя кобурой. В правой руке карты, в
левой круглая печать -- для чего? Опечатывать квартиры
обреченных? Украшать акты, протоколы допросов, постановления об
арестах, приказы? Куда подевались улыбка, артистизм, леность,
прекраснодушие? То был человек железный, гвозди бы делать из
этих людей, желваки на скулах играли, ни жалости, ни совести,
только -- цель. За Лесниным в три четверти, вполоборота абрис
темноликий, сияющий провалами очей, крылатое нечто, складки
облачных одежд -- ангел? призрак? Эммери! И ко мне спиной, в
пудреном парике и камзоле вельможи осьмнадцатого века, --
Хозяин. Все при картах. Играть так играть.
Время встало. Я не могла сдвинуться с места.
Кататония либо каталепсия. Я превратилась в статую из комедии
дель арте.
Эммери посмотрел в мою сторону.
Слух отказывал, видимо, Эммери произнес что-то, сказал им,
положил карты. Они продолжали играть без него, а он пошел в
библиотеку.
Я не могла шевельнуться. Я уже не боялась, что меня поймают, мне
было все равно.
Я знала: Эммери видит меня сквозь занавески. Но мне не надо было
опасаться его. Он мне был не враг.
Шумя крылами, вошел невесомо, взял меня за запястье, подвинул к
бюро, снял с меня маску, защелкнул тайник, зажег свечи в руках у
бегущих арапчат. У него был бокал шампанского, он заставил меня
глотнуть, усадил за бюро, молниеносно достал с полки книгу,
раскрыл, положил передо мною. Вид у Эммери теперь был вполне
обычный. Серьезен. Чуть печален. В аккуратном, не очень новом
сером костюме. Вошел Камедиаров. Без щупальцев.
-- Позовите Николая Николаевича, -- сказал Эммери, -- Лене
нехорошо.
Николай Николаевич щупал мне пульс, заглядывал в глаза.
-- Странно, -- сказал он, -- дистония у нее, конечно, имеется, а
зрачки широкие, бледная, выражение лица... Ленхен, вы не
наркоманка, часом?
-- Нет, -- сказала я. -- Я читала. Мне стало плохо.
-- Спазм аккомодации? -- с сомнением сказал Николай Николаевич.
-- Плюс еще что-нибудь минус свежий воздух.
-- Плюс недосыпание, -- сказал Хозяин без парика и в
партикулярном платье.
-- Окна настежь, ее на диван, к ногам грелку, валидолу бы нам, и
пусть полежит.
Свечи задули в комнате, окна на Фонтанку открыли; Шиншилла
принес мне воды, я выпила, схватила его за руку и то ли уснула,
то ли, наконец, упала в обморок, провалилась куда-то и выплыла,
вынырнула при свете дня, закутанная пледом, грелка в ногах, окна
настежь, машины носятся под окнами, у окна в качалке Эммери
смотрит в оконный проем. Он поворачивается ко мне.
-- Как себя чувствуете, Лена?
-- Нормально. Чуть-чуть голова кружится.
-- Сейчас я чаю принесу, выпьете, полежите, и я отведу вас
домой. Хозяин на работе. Как вы всех напугали.
Я все вспомнила. Чохом, так сказать. Нечто от кийяфы во мне
осталось: я знала точно, что от Эммери не обязательно скрывать
происшедшее. А от остальных следует скрыть.
-- Как вы все напугали меня, -- сказала я.
-- Страшно смотреть правде в глаза, -- сказал Эммери. -- Еще
страшнее, чем истине.
-- Что это было?
-- Сначала чай.
-- Чай, да; я только схожу в библиотеку и посмотрю, какую книжку
вы мне вынули случайно с полки; они так тут интересно случайно
вынимаются...
-- Не вставайте. Я вам сам принесу.
Но читать мне было трудно, изображение и текст плыли,
расфокусированные.
-- У вас еще зрачки широковаты. Пройдет. Завтра все пройдет.
-- Что пройдет? Ароматы Аравии?
-- Да, и ароматы, и магия Аравии, и последствия взгляда правде в
глаза.
-- Дрянь какая эта правда, -- сказала я. -- А я-то, дура, прежде
вранье не любила. И не понимала выражения "ложь во спасение".
Эммери, кто вы такой? Ангел?
-- Это вы здесь говорите "ангелы", "так сказать, чохом". -- Он
улыбнулся. -- Я вестник. И страж проходящих по меже. Человек
межи всегда может рассчитывать на меня. Скажем, на мою помощь.
Поддержку. Присутствие. Иногда на мою защиту.
-- Межи? А что размежевали?
-- Межа разделяет миры. Или времена. Разделяет, но и соединяет.
-- Миры? Инопланетные цивилизации одну от другой?
-- Нет. Иной мир и этот, видимый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25