Я заметил, что он, как Сократ, говорит вопроса-
ми. К нему относились неприязненно.
Я познакомился с ним, и, хотя он был старше меня года на четыре, мы
быстро, дружески сошлись. Звали его Николай Захарович Васильев, по спе-
циальности он был химик.
Прекрасный человек, умник, великолепно образованный, он, как почти
все талантливые русские люди, имел странности: ел ломти ржаного хлеба,
посыпая их толстым слоем хинина, смачно чмокал и убеждал меня, что хинин
- весьма вкусное лакомство, а главное - полезен, укрощает буйство "инс-
тинкта рода". Он вообще проделывал над собою какие-то небезопасные опы-
ты: принимал бромистый кали и вслед за тем курил опиум, отчего едва не
умер в судорогах; принял сильный раствор какой-то металлической соли и
тоже едва не погиб. Доктор - суровый старик, исследовав остатки раство-
ра, сказал:
- Лошадь от этого издохла бы. Даже, пожалуй, пара лошадей. Вам эта
штука тоже не пройдет даром, будьте уверены.
Этими опытами Николай испортил себе зубы, все они у него позеленели и
выкрошились. Он кончил все-таки тем, что - намеренно или нечаянно - от-
равился в 901 году в Киеве, будучи ассистентом профессора Коновалова и
работая с индигоидом.
В 89 - 90 годах это был крепкий, здоровый человек, чудаковато-забав-
ный и веселый наедине со мною, несколько ехидный в компании. Помню - мы
взяли в земской управе какую-то счетную работу, - она давала нам рубль в
день, - и вот Николай, согнувшись над столом, поет нарочито-гнусным те-
норком на голос "Смотрите здесь - смотрите там".
Сто двадцать три
И двадцать два -
Сто сорок пять
Сто сорок пять! -
Поет десять минут, полчаса, еще поет, - теноришко его звучит все бо-
лее гнусно. Наконец - прошу:
- Перестань.
Он смотрит на стенные часы и - говорит:
- У тебя очень хорошая нервная система. Не всякий выдержит спокойно
такую пытку в течение сорока семи минут. Я одному знакомому медику "Али-
луйю" пел, так он на тринадцатой минуте чугунной пепельницей бросил в
меня. А готовился он на психиатра...
Николай постоянно читал немецкие философские книги и собирался писать
сочинение на тему: "Гегель и Сведенборг". Гегелева феноменология духа
воспринималась им как нечто юмористическое; лежа на диване, который мы
называли Кавказским хребтом, он хлопал книгой по животу своему, дрыгал
ногами и хохотал почти до слез.
Когда я спросил его: над чем он смеется - Николай, сожалея, ответил:
- Не могу, брат, не сумею об'яснить тебе это, уж очень суемудрая шту-
ка. Ты - не поймешь. Но, знаешь ли, - забавнейшая история.
После настойчивых просьб моих он долго, с увлечением говорил мне о
"мистике разумного". Я, действительно, ничего не понял и был весьма
огорчен этим.
О своих занятиях философией он говорил:
- Это, брат, так же интересно, как семячки подсолнуха грызть, и -
приблизительно - так же полезно.
Когда он приехал из Москвы на каникулы, я, конечно, обратился к нему
с "детскими" вопросами и этим очень обрадовал его.
- Ага, требуется философия, превосходно. Это я люблю. Сия духовная
пища будет дана тебе в потребном количестве.
Он предложил прочесть для меня несколько лекций.
- Это будет легче и, надеюсь, приятнее для тебя, чем сосать Льюиса.
Через несколько дней, поздно вечером, я сидел в полуразрушенной бе-
седке заглохшего сада; яблони и вишни в нем густо обросли лишаями, кусты
малины, смородины, крыжовника, густо разраслись, закрыв дорожки тысячью
цепких веток; по дорожкам бродил в сером халате, покашливая и ворча,
отец Николая, чиновник духовной консистории, страдавший старческим сла-
боумием.
Со всех сторон возвышались стены каких-то сараев, сад помещался как
бы на дне квадратной черной ямы, и чем ближе подходила ночь, тем глубже
становилась яма. Было душно, со двора доносился тяжкий запах помоев, хо-
рошо нагретых за день жарким солнцем июня.
- Будем философствовать, - говорил Николай, причмокивая и смакуя сло-
ва. Он сидел в углу беседки, облокотясь на стол, врытый в землю. Огонек
папиросы, вспыхивая, освещал его странное лицо, отражался в стеклах оч-
ков. У Николая была лихорадка, он зябко кутался в старенькое пальто,
шаркал ногами по земляному полу беседки, стол сердито скрипел.
Я напряженно слушал пониженный голос товарища. Он интересно и понятно
изложил мне систему Демокрита, рассказал о теории атомов, как она приня-
та наукой, потом вдруг сказал - "подожди" - и долго молчал, куря папиро-
су за папиросой.
Уже ночь наступила, ночь без луны и звезд; небо над садом было черно,
духота усилилась, в соседнем доме психиатра Кащенко трогательно пела ви-
олончель, с чердака, из открытого окна доносился старческий кашель.
- Вот что, брат, - заговорил Николай, усиленно куря и еще более пони-
зив голос, - тебе следует отнестись ко всем этим штукам с великой осто-
рожностью! Некто, - забыл кто именно, - весьма умно сказал, что убежде-
ния просвещенных людей так же консервативны, как и навыки мысли негра-
мотной, суеверной массы народа. Это - еретическая мысль, но в ней скрыта
печальная правда. И выражена она еще мягко, на мой взгляд. Ты прими эту
мысль и хорошенько помни ее.
Я хорошо помню эти слова, вероятно, самого лучшего и дружески искрен-
него совета из всех советов, когда-либо данных мне. Слова эти как-то по-
шатнули меня, отозвались в душе гулко и еще более напрягли мое внимание.
- Ты - человек, каким я желаю тебе остаться до конца твоих дней. Пом-
ни то, что уж чувствуешь: свобода мысли - единственная и самая ценная
свобода, доступная человеку. Ею обладает только тот, кто, ничего не при-
нимая на веру, все исследует, кто хорошо понял непрерывность развития
жизни, ее неустанное движение, бесконечную смену явлений действительнос-
ти.
Он встал, обошел вокруг стола и сел рядом со мною.
- Все, что я сказал тебе - вполне умещается в трех словах: живи своим
умом! Вот. Я не хочу вбивать мои мнения в твой мозг; я вообще никого и
ничему не могу учить, кроме математики, впрочем. Я особенно не хочу
именно тебя учить, понимаешь. Я - рассказываю. А делать кого-то другого
похожим на меня, это, брат, по-моему, свинство. Я особенно не хочу, что-
бы ты думал похоже на меня, это совершенно не годится тебе, потому что,
брат, я думаю плохо.
Он бросил папиросу на землю, растоптав ее двумя слишком сильными уда-
рами ноги. Но тотчас закурил другую папиросу и, нагревая на огне спички
ноготь большого пальца, продолжал, усмехаясь невесело:
- Вот, например, я думаю, что человечество до конца дней своих будет
описывать факты и создавать из этих описаний более или менее неудачные
догадки о существе истины или же, не считаясь с фактами - творить фанта-
зии. В стороне от этого - под, над этим - Бог. Но - Бог - это для меня
неприемлемо. Может быть, он и существует, но - я его не хочу. Видишь -
как нехорошо я думаю. Да, брат... Есть люди, которые считают идеализм и
материализм совершенно равноценными заблуждениями разума. Они - в поло-
жении чертей, которым надоел грязный ад, но не хочется и скучной гармо-
нии рая.
Он вздохнул, прислушался к пению виолончели.
- Умные люди говорят, что мы знаем только то, что думаем по поводу
видимого нами, но не знаем - то ли, так ли мы думаем, как надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
ми. К нему относились неприязненно.
Я познакомился с ним, и, хотя он был старше меня года на четыре, мы
быстро, дружески сошлись. Звали его Николай Захарович Васильев, по спе-
циальности он был химик.
Прекрасный человек, умник, великолепно образованный, он, как почти
все талантливые русские люди, имел странности: ел ломти ржаного хлеба,
посыпая их толстым слоем хинина, смачно чмокал и убеждал меня, что хинин
- весьма вкусное лакомство, а главное - полезен, укрощает буйство "инс-
тинкта рода". Он вообще проделывал над собою какие-то небезопасные опы-
ты: принимал бромистый кали и вслед за тем курил опиум, отчего едва не
умер в судорогах; принял сильный раствор какой-то металлической соли и
тоже едва не погиб. Доктор - суровый старик, исследовав остатки раство-
ра, сказал:
- Лошадь от этого издохла бы. Даже, пожалуй, пара лошадей. Вам эта
штука тоже не пройдет даром, будьте уверены.
Этими опытами Николай испортил себе зубы, все они у него позеленели и
выкрошились. Он кончил все-таки тем, что - намеренно или нечаянно - от-
равился в 901 году в Киеве, будучи ассистентом профессора Коновалова и
работая с индигоидом.
В 89 - 90 годах это был крепкий, здоровый человек, чудаковато-забав-
ный и веселый наедине со мною, несколько ехидный в компании. Помню - мы
взяли в земской управе какую-то счетную работу, - она давала нам рубль в
день, - и вот Николай, согнувшись над столом, поет нарочито-гнусным те-
норком на голос "Смотрите здесь - смотрите там".
Сто двадцать три
И двадцать два -
Сто сорок пять
Сто сорок пять! -
Поет десять минут, полчаса, еще поет, - теноришко его звучит все бо-
лее гнусно. Наконец - прошу:
- Перестань.
Он смотрит на стенные часы и - говорит:
- У тебя очень хорошая нервная система. Не всякий выдержит спокойно
такую пытку в течение сорока семи минут. Я одному знакомому медику "Али-
луйю" пел, так он на тринадцатой минуте чугунной пепельницей бросил в
меня. А готовился он на психиатра...
Николай постоянно читал немецкие философские книги и собирался писать
сочинение на тему: "Гегель и Сведенборг". Гегелева феноменология духа
воспринималась им как нечто юмористическое; лежа на диване, который мы
называли Кавказским хребтом, он хлопал книгой по животу своему, дрыгал
ногами и хохотал почти до слез.
Когда я спросил его: над чем он смеется - Николай, сожалея, ответил:
- Не могу, брат, не сумею об'яснить тебе это, уж очень суемудрая шту-
ка. Ты - не поймешь. Но, знаешь ли, - забавнейшая история.
После настойчивых просьб моих он долго, с увлечением говорил мне о
"мистике разумного". Я, действительно, ничего не понял и был весьма
огорчен этим.
О своих занятиях философией он говорил:
- Это, брат, так же интересно, как семячки подсолнуха грызть, и -
приблизительно - так же полезно.
Когда он приехал из Москвы на каникулы, я, конечно, обратился к нему
с "детскими" вопросами и этим очень обрадовал его.
- Ага, требуется философия, превосходно. Это я люблю. Сия духовная
пища будет дана тебе в потребном количестве.
Он предложил прочесть для меня несколько лекций.
- Это будет легче и, надеюсь, приятнее для тебя, чем сосать Льюиса.
Через несколько дней, поздно вечером, я сидел в полуразрушенной бе-
седке заглохшего сада; яблони и вишни в нем густо обросли лишаями, кусты
малины, смородины, крыжовника, густо разраслись, закрыв дорожки тысячью
цепких веток; по дорожкам бродил в сером халате, покашливая и ворча,
отец Николая, чиновник духовной консистории, страдавший старческим сла-
боумием.
Со всех сторон возвышались стены каких-то сараев, сад помещался как
бы на дне квадратной черной ямы, и чем ближе подходила ночь, тем глубже
становилась яма. Было душно, со двора доносился тяжкий запах помоев, хо-
рошо нагретых за день жарким солнцем июня.
- Будем философствовать, - говорил Николай, причмокивая и смакуя сло-
ва. Он сидел в углу беседки, облокотясь на стол, врытый в землю. Огонек
папиросы, вспыхивая, освещал его странное лицо, отражался в стеклах оч-
ков. У Николая была лихорадка, он зябко кутался в старенькое пальто,
шаркал ногами по земляному полу беседки, стол сердито скрипел.
Я напряженно слушал пониженный голос товарища. Он интересно и понятно
изложил мне систему Демокрита, рассказал о теории атомов, как она приня-
та наукой, потом вдруг сказал - "подожди" - и долго молчал, куря папиро-
су за папиросой.
Уже ночь наступила, ночь без луны и звезд; небо над садом было черно,
духота усилилась, в соседнем доме психиатра Кащенко трогательно пела ви-
олончель, с чердака, из открытого окна доносился старческий кашель.
- Вот что, брат, - заговорил Николай, усиленно куря и еще более пони-
зив голос, - тебе следует отнестись ко всем этим штукам с великой осто-
рожностью! Некто, - забыл кто именно, - весьма умно сказал, что убежде-
ния просвещенных людей так же консервативны, как и навыки мысли негра-
мотной, суеверной массы народа. Это - еретическая мысль, но в ней скрыта
печальная правда. И выражена она еще мягко, на мой взгляд. Ты прими эту
мысль и хорошенько помни ее.
Я хорошо помню эти слова, вероятно, самого лучшего и дружески искрен-
него совета из всех советов, когда-либо данных мне. Слова эти как-то по-
шатнули меня, отозвались в душе гулко и еще более напрягли мое внимание.
- Ты - человек, каким я желаю тебе остаться до конца твоих дней. Пом-
ни то, что уж чувствуешь: свобода мысли - единственная и самая ценная
свобода, доступная человеку. Ею обладает только тот, кто, ничего не при-
нимая на веру, все исследует, кто хорошо понял непрерывность развития
жизни, ее неустанное движение, бесконечную смену явлений действительнос-
ти.
Он встал, обошел вокруг стола и сел рядом со мною.
- Все, что я сказал тебе - вполне умещается в трех словах: живи своим
умом! Вот. Я не хочу вбивать мои мнения в твой мозг; я вообще никого и
ничему не могу учить, кроме математики, впрочем. Я особенно не хочу
именно тебя учить, понимаешь. Я - рассказываю. А делать кого-то другого
похожим на меня, это, брат, по-моему, свинство. Я особенно не хочу, что-
бы ты думал похоже на меня, это совершенно не годится тебе, потому что,
брат, я думаю плохо.
Он бросил папиросу на землю, растоптав ее двумя слишком сильными уда-
рами ноги. Но тотчас закурил другую папиросу и, нагревая на огне спички
ноготь большого пальца, продолжал, усмехаясь невесело:
- Вот, например, я думаю, что человечество до конца дней своих будет
описывать факты и создавать из этих описаний более или менее неудачные
догадки о существе истины или же, не считаясь с фактами - творить фанта-
зии. В стороне от этого - под, над этим - Бог. Но - Бог - это для меня
неприемлемо. Может быть, он и существует, но - я его не хочу. Видишь -
как нехорошо я думаю. Да, брат... Есть люди, которые считают идеализм и
материализм совершенно равноценными заблуждениями разума. Они - в поло-
жении чертей, которым надоел грязный ад, но не хочется и скучной гармо-
нии рая.
Он вздохнул, прислушался к пению виолончели.
- Умные люди говорят, что мы знаем только то, что думаем по поводу
видимого нами, но не знаем - то ли, так ли мы думаем, как надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64