Мы сидели среди могил, в тени густых кустов. Человек говорил сухо,
деловито и весь, насквозь не понравился мне. Строго расспросив меня, что
я читал, он предложил мне заниматься в кружке, организованном им; я сог-
ласился, и мы расстались, - он ушел первый, осторожно оглядывая пустын-
ное поле.
В кружке, куда входили еще трое или четверо юношей, я был моложе всех
и совершенно не подготовлен к изучению книги Дж.-Ст. Милля с примечания-
ми Чернышевского. Мы собирались в квартире ученика Учительского институ-
та Миловского, - впоследствии он писал рассказы под псевдонимом Елеонс-
кий и, написав томов пять, кончил самоубийством; - как много людей,
встреченных мною, ушло самовольно из жизни!
Это был молчаливый человек, робкий в мыслях, осторожный в словах. Жил
он в подвале грязного дома и занимался столярной работой "для равновесия
тела и души". С ним было скучно. Чтение книги Дж.-Ст. Милля не увлекало
меня; - скоро основные положения экономики показались очень знакомыми
мне; я усвоил их непосредственно, они были написаны на коже моей, и мне
казалось, что не стоило писать толстую книгу трудными словами о том, что
совершенно ясно для всякого, кто тратит силы свои ради благополучия и
уюта "чужого дяди". С великим напряжением высиживал я два, три часа в
яме, насыщенной запахом клея, рассматривая, как по грязной стене ползают
мокрицы.
Однажды вероучитель опоздал притти в обычный час, и мы, думая, что он
уже не придет, устроили маленький пир, купив бутылку водки, хлеба и
огурцов. Вдруг мимо окна быстро мелькнули серые ноги нашего учителя, ед-
ва успели мы спрятать водку под стол, как он явился среди нас, и нача-
лось толкование мудрых выводов Чернышевского. Мы все сидели неподвижно,
как истуканы, со страхом ожидая, что кто-нибудь из нас опрокинет бутылку
ногою. Опрокинул ее наставник, опрокинул и, взглянув под стол, не сказал
ни слова. Ох, уж лучше бы он крепко выругался!
Его молчание, суровое лицо и обиженно прищуренные глаза страшно сму-
тили меня. - Поглядывая исподлобья на багровые от стыда лица моих това-
рищей, я чувствовал себя преступником против вероучителя и сердечно жа-
лел его, хотя водка была куплена не по моей инициативе.
На чтениях было скучно, хотелось уйти в Татарскую слободу, где живут
какой-то особенной, чистоплотной жизнью добродушные ласковые люди; они
говорят смешно искаженным русским языком, по вечерам, с высоких минаре-
тов их зовут в мечети странные голоса муэдзинов, - мне думалось, что у
татар вся жизнь построена иначе, не знакомо мне, не похоже на то, что я
знаю и что не радует меня.
Меня влекло на Волгу к музыке трудовой жизни; эта музыка и до сего
дня приятно охмеляет сердце мое, - мне хорошо памятен день, когда я
впервые почувствовал героическую поэзию труда.
Под Казанью села на камень, проломив днище, большая баржа с персидс-
ким товаром, - артель грузчиков взяла меня перегружать баржу. Был сен-
тябрь, дул верховый ветер, по серой реке сердито прыгали волны; ветер,
бешено срывая их гребни, кропил реку холодным дождем. Артель, человек
полсотни, угрюмо расположилась на палубе пустой баржи, кутаясь рогожами
и брезентом; баржу тащил маленький буксирный пароход, задыхаясь, выбра-
сывая в дождь красные снопы искр.
Вечерело. Свинцовое, мокрое небо, темнея, опускалось над рекою. Груз-
чики ворчали и ругались, проклиная дождь, ветер, жизнь, лениво ползали
по палубе, пытаясь спрятаться от холода и сырости. Мне казалось, что эти
полусонные люди не способны к работе, не спасут погибающий груз.
К полуночи доплыли до переката, причалили пустую баржу борт о борт к
сидевшей на камнях, - артельный староста, ядовитый старичишка, рябой
хитрец и сквернослов, с глазами и носом коршуна, сорвав с лысого черепа
мокрый картуз, крикнул высоким, бабьим голосом:
- Молись, ребята!
В темноте, на палубе баржи, грузчики сбились в черную кучу и заворча-
ли как медведи, а староста, кончив молиться раньше всех, завизжал:
- Фонарей! Ну, молодчики, покажи работу! Честно, детки! С богом - на-
чинай!
И тяжелые, ленивые, мокрые люди начали "показывать работу". Они точно
в бой бросились на палубу и в трюмы затонувшей баржи, - с гиком, ревом,
с прибаутками. Вокруг меня с легкостью пуховых подушек летали мешки ри-
са, тюки изюма, кож, каракуля, бегали коренастые фигуры, ободряя друг
друга воем, свистом, крепкой руганью. Трудно было поверить, что так ве-
село, легко и споро работают те самые тяжелые, угрюмые люди, которые
только что уныло жаловались на жизнь, на дождь и холод. Дождь стал гуще,
холоднее, ветер усилился, рвал рубахи, закидывая подолы на головы, обна-
жая животы. В мокрой тьме при слабом свете шести фонарей метались черные
люди, глухо топая ногами о палубы барж. Работали так, как будто изголо-
дались о труде, как будто давно ожидали удовольствия швырять с рук на
руки четырехпудовые мешки, бегом носиться с тюками на спине. Работали
играя, с веселым увлечением детей, с той пьяной радостью - делать, слаще
которой только об'ятия женщины.
Большой бородатый человек в поддевке, мокрый, скользкий - должно быть
хозяин груза или доверенный его - вдруг заорал возбужденно:
- Молодчики, ведерко ставлю! - Разбойнички, два идет! Делай!
Несколько голосов сразу, со всех сторон тьмы густо рявкнули:
- Три ведра!
- Три пошло! Делай, знай!
И вихрь работы еще усилился.
Я тоже хватал мешки, тащил, бросал, снова бежал и хватал, и казалось
мне, что и сам я, и все вокруг завертелось в бурной пляске, что эти люди
могут так страшно и весело работать без устатка, не щадя себя - месяца,
года, что они могут, ухватясь за колокольни и минареты города, стащить
его с места, куда захотят.
Я жил эту ночь в радости не испытанной мною, душу озаряло желание
прожить всю жизнь в этом полубезумном восторге делания. За бортами пля-
сали волны, хлестал по палубам дождь, свистел над рекою ветер, - в серой
мгле рассвета стремительно и неустанно бегали полуголые, мокрые люди и
кричали, смеялись, любуясь своей силой, своим трудом. А, тут еще, ветер
разодрал тяжелую массу облаков, и на синем, ярком пятне небес, сверкнул
розоватый луч солнца - его встретили дружным ревом веселые звери, встря-
хивая мокрой шерстью милых морд. Обнимать и целовать хотелось этих дву-
ногих зверей, столь умных и ловких в работе, так самозабвенно увлеченных
ею.
Казалось, что такому напряжению радостно раз'яренной силы ничто не
может противостоять, она способна содеять чудеса на земле, может покрыть
всю землю в одну ночь прекрасными дворцами и городами, как об этом гово-
рят вещие сказки. Посмотрев минуту, две на труд людей, солнечный луч не
одолел тяжкой толщи облаков и утонул среди них, как ребенок в море, а
дождь превратился в ливень.
- Шабаш! - крикнул кто-то, но ему свирепо ответили:
- Я те пошабашу!
И до двух часов дня, пока не перегрузили весь товар, полуголые люди
работали без отдыха, под проливным дождем и резким ветром, заставив меня
благоговейно понять, какими могучими силами богата человеческая земля.
Потом перешли на пароход и там все уснули, как пьяные, а приехав в
Казань, вывалились на песок берега потоком серой грязи и пошли в трактир
пить три ведра водки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64