Пожалуй, еще чашку кофе. Конечно, я не настаиваю, но тебе следовало бы подумать, что ты скажешь, когда тебя будут спрашивать. И стоит ли вообще соглашаться. Хотя в ту ночь - в дневнике осталась запись... - в Венеции мы говорили о желтом, когда оно рассыпается фиолетовым, в то время как мгла раскалывается беззвучно о черную вспышку.
ИЗ ПИСЬМА СЫНА - К.ТЕОТОКОПУЛОСУ
...горсть бормотанья влаги,
черепков игра,
приговорить способная рассудок
паденьем, случаем
к нескованному чуду,
где вспять немыслимо.
И где одновременно
движение смывает без конца,
как дрожь недвижные пределы наваждений,
и, наконец, где легкий спутник твой,
вожатый линии, обутый в крылья,
подобно вскрику в утренних ветвях
качнется тростником
и прянет вдруг во мрак,
не просеваемый пока глазами
(зрачки обращены которых вспять,
материю понудив углубляться,
собой являя складку бытия) -
омой же молоком меня,
как мороком потери тело флейты
звук отмывает от дыханья,
пропущенным в ничто сквозь тесное зиянье:
омой же молоком... как вымывает
сознанья сито мерная молва, -
и вот когда, как пляшущее семя
в путях бесцветного огня тебя покинет спутник,
равнодушный к знанью,
не в силах более пытать
рассудок монотонным снисхожденьем,
ты дом увидишь. Слева ключ в низине.
И столь бесшумен он,
что превозмочь не сможешь
свою внезапно слабость. Подле кипарис. Как лист
он девственен и бел как свиток поля,
и, отражаясь в полом свете вод, двоясь как
собственность источника, исхода
теченью возвращает цвет,
что в ум твой отрицаньем вложен
(но сколь тот невесом разрыв, растянутый
меж выходом и входом!)...
Не приближайся к ним - ни к дереву, ни к водам.
Омой же молоком меня, - опять услышишь, -
омой все то, что было ожиданьем,
но стало кругу крови безначальным эхо.
А если кто окликнет либо же попросит
черпнуть из этого ручья - не оборачивайся,
как бы ни был голос тебе знаком,
какой бы он любовью тебя ни ранил -
их здесь много, и только мать числом их превосходит,
когда, подобно зернам мака, по берегам шуршат
в незрячем трении. И потому иди,
не возмущая тленья, дорогою зрачков,
обращены что вспять, к ручью иному,
влага чья студена и ломит зубы, оплавляя рот,
из озера сочась, которому здесь память
дана как имя.
Стражей встретишь тут. Остановись.
И несколько помедлив, спокойно им скажи:
да, я дитя земли и неба звездного. Род чей
оставил небо, и что известно всем... Однако
жажда здесь сложнее, чем кристалл, -
омойте рот и мозг
мой молоком,
чья белизна прекрасна чешуею
разрывов мертвых звезд,
чьи борозды свились в сетчатку умножений,
в мгновение различья в различеньи,
неразличимое, как береста зимой,
с которой начинается огонь
чертой, взрезающей покров,
ветвящийся по полю ослепленья.
И мой язык омойте.
Словно со змеи сползут счисленья все
в подобьях растекаясь, но прежде мне воды -
рожденной зеркалами, не знающими дна -
вот в чем неуязвимость - как озеро,
чье имя мне губами и впредь не вылепить.
Нет звуку основания.
Я прожил жизнь, которую ни разу
здесь никому не явит сновиденье.
Жизнь на земле, где колос страха
зерном смирения питал жестокость.
Я прожил срок, играя с богомолом,
как с жерновом порожним - с буквою закона,
попавший в зону отражений, где тень моя
меня перехитрила,
совпав со мной, как слух со звоном.
И, вот, теперь развязан.
Но таков ли путь
начала превращений жалкой слизи,
в себе сокрывшей чисел чистый рой?
Игра которых
некогда любовью была наречена, именованья
сдвигая, будто бусы совпадений,
сводивших перспективы тел
в слегка отставшее от разума значенье.
И не бессмертья. Я прошу напиться.
Всего лишь горсть воды, чтобы раскрылись
в последний час ладони -
только бы увидеть, как происходит отделенье капли,
и почва снова проливает разрыва всплеск,
небесный отблеск кражи.
Содержание.
Мы видим лишь то, что мы видим... 1
О фабуле разветвляющегося города... 3
Весна. И кое-где облака... 4
Продолжали быть... 6
Кондратий Теотокопулос пишет сыну. 7
На каждом углу круга... 9
Стрижей стаи... 10
В испарении радужном... 12
Это не нуждается в объяснении... 13
Говорить о поэзии... 15
Между всеми фразами.. 17
Белое на белом... 18
Кондратий Теотокопулос на перекрестке
в ожидании гостя.
12:00. 20
Слепок горенья... 21
12:01. 22
Иногда эти холмы... 23
12:02. 25
12:49. 27
Я, возникающее из... 28
15:30. 29
Тело при дальнейшем его рассмотрении... 30
6:30 (утро, пасмурно). 32
То, что думалось... 33
12:00 (того же дня). 34
Это жизнь простирается... 35
12/24:00. 36
Ода лову мнимого соловья. 38
12:01. 41
Предложение является только предлогом... 45
Двоясь в расплетении... 47
"Не сообщай..." 48
Привыкание спрессовывает... 50
Кондратий Теотокопулос вспоминает. 51
Могла птица стучать клювом... 54
Эротизм. 55
В 12 году правления... 57
Это предложение есть... 58
Частота взмахов крыла... 59
Речь единственная возможность... 61
Обольщением смысла мысль влекома... 63
Сухие молнии... 64
Казнь виноградной лозы 65
Да, это происходит на берегу... 67
В периодическом возвращении мысли... 69
Однажды, но так... 71
Проселок пни и проселок... 72
Сновидения стен. 73
Я нисколько не сожалею... 77
Из письма сына - к Теотокопулосу. 83
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
ИЗ ПИСЬМА СЫНА - К.ТЕОТОКОПУЛОСУ
...горсть бормотанья влаги,
черепков игра,
приговорить способная рассудок
паденьем, случаем
к нескованному чуду,
где вспять немыслимо.
И где одновременно
движение смывает без конца,
как дрожь недвижные пределы наваждений,
и, наконец, где легкий спутник твой,
вожатый линии, обутый в крылья,
подобно вскрику в утренних ветвях
качнется тростником
и прянет вдруг во мрак,
не просеваемый пока глазами
(зрачки обращены которых вспять,
материю понудив углубляться,
собой являя складку бытия) -
омой же молоком меня,
как мороком потери тело флейты
звук отмывает от дыханья,
пропущенным в ничто сквозь тесное зиянье:
омой же молоком... как вымывает
сознанья сито мерная молва, -
и вот когда, как пляшущее семя
в путях бесцветного огня тебя покинет спутник,
равнодушный к знанью,
не в силах более пытать
рассудок монотонным снисхожденьем,
ты дом увидишь. Слева ключ в низине.
И столь бесшумен он,
что превозмочь не сможешь
свою внезапно слабость. Подле кипарис. Как лист
он девственен и бел как свиток поля,
и, отражаясь в полом свете вод, двоясь как
собственность источника, исхода
теченью возвращает цвет,
что в ум твой отрицаньем вложен
(но сколь тот невесом разрыв, растянутый
меж выходом и входом!)...
Не приближайся к ним - ни к дереву, ни к водам.
Омой же молоком меня, - опять услышишь, -
омой все то, что было ожиданьем,
но стало кругу крови безначальным эхо.
А если кто окликнет либо же попросит
черпнуть из этого ручья - не оборачивайся,
как бы ни был голос тебе знаком,
какой бы он любовью тебя ни ранил -
их здесь много, и только мать числом их превосходит,
когда, подобно зернам мака, по берегам шуршат
в незрячем трении. И потому иди,
не возмущая тленья, дорогою зрачков,
обращены что вспять, к ручью иному,
влага чья студена и ломит зубы, оплавляя рот,
из озера сочась, которому здесь память
дана как имя.
Стражей встретишь тут. Остановись.
И несколько помедлив, спокойно им скажи:
да, я дитя земли и неба звездного. Род чей
оставил небо, и что известно всем... Однако
жажда здесь сложнее, чем кристалл, -
омойте рот и мозг
мой молоком,
чья белизна прекрасна чешуею
разрывов мертвых звезд,
чьи борозды свились в сетчатку умножений,
в мгновение различья в различеньи,
неразличимое, как береста зимой,
с которой начинается огонь
чертой, взрезающей покров,
ветвящийся по полю ослепленья.
И мой язык омойте.
Словно со змеи сползут счисленья все
в подобьях растекаясь, но прежде мне воды -
рожденной зеркалами, не знающими дна -
вот в чем неуязвимость - как озеро,
чье имя мне губами и впредь не вылепить.
Нет звуку основания.
Я прожил жизнь, которую ни разу
здесь никому не явит сновиденье.
Жизнь на земле, где колос страха
зерном смирения питал жестокость.
Я прожил срок, играя с богомолом,
как с жерновом порожним - с буквою закона,
попавший в зону отражений, где тень моя
меня перехитрила,
совпав со мной, как слух со звоном.
И, вот, теперь развязан.
Но таков ли путь
начала превращений жалкой слизи,
в себе сокрывшей чисел чистый рой?
Игра которых
некогда любовью была наречена, именованья
сдвигая, будто бусы совпадений,
сводивших перспективы тел
в слегка отставшее от разума значенье.
И не бессмертья. Я прошу напиться.
Всего лишь горсть воды, чтобы раскрылись
в последний час ладони -
только бы увидеть, как происходит отделенье капли,
и почва снова проливает разрыва всплеск,
небесный отблеск кражи.
Содержание.
Мы видим лишь то, что мы видим... 1
О фабуле разветвляющегося города... 3
Весна. И кое-где облака... 4
Продолжали быть... 6
Кондратий Теотокопулос пишет сыну. 7
На каждом углу круга... 9
Стрижей стаи... 10
В испарении радужном... 12
Это не нуждается в объяснении... 13
Говорить о поэзии... 15
Между всеми фразами.. 17
Белое на белом... 18
Кондратий Теотокопулос на перекрестке
в ожидании гостя.
12:00. 20
Слепок горенья... 21
12:01. 22
Иногда эти холмы... 23
12:02. 25
12:49. 27
Я, возникающее из... 28
15:30. 29
Тело при дальнейшем его рассмотрении... 30
6:30 (утро, пасмурно). 32
То, что думалось... 33
12:00 (того же дня). 34
Это жизнь простирается... 35
12/24:00. 36
Ода лову мнимого соловья. 38
12:01. 41
Предложение является только предлогом... 45
Двоясь в расплетении... 47
"Не сообщай..." 48
Привыкание спрессовывает... 50
Кондратий Теотокопулос вспоминает. 51
Могла птица стучать клювом... 54
Эротизм. 55
В 12 году правления... 57
Это предложение есть... 58
Частота взмахов крыла... 59
Речь единственная возможность... 61
Обольщением смысла мысль влекома... 63
Сухие молнии... 64
Казнь виноградной лозы 65
Да, это происходит на берегу... 67
В периодическом возвращении мысли... 69
Однажды, но так... 71
Проселок пни и проселок... 72
Сновидения стен. 73
Я нисколько не сожалею... 77
Из письма сына - к Теотокопулосу. 83
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19