И как человеку на дух не выносящему больше иносказаний,
оракулов клекота, гула священных дубов, припадочных пифий,
ему - ни одного сравнения, которое не опоздало бы.
Губы не только тлеющим следом научены.
В прикосновении - предвосхищенье утраты.
Любовь святых была для него только фигурой ужаса,
доведенной до вялого отвращения.
Хруст неких акрид.
Саранча. Тля тлящая.
Боль дана, как место концентрации мысли.
Проекции чего? Строка включается в еще
ничем не заполненное выражение,
так во снах ряды шрифта полустерты всматриванием.
Оно - непереходный глагол, как, впрочем, и понимание
(чтение выходит за пределы страницы).


q
Я, возникающее из прикосновения, отпущено поровну всем, и ты понимаешь, что не в означивании дело, но в исключении. Незримые опоры, растягивающие кожуру совмещений в неукротимом переходе в иное, - вторжение. Разве в том городе, где провел он юность (холмы, глинистая река, сладчайшее тело Иисуса, запах которого смешан с запахом старческих тел), разве там не говорили на всех языках? И что за благо, начав движенье в одном, завершать в другом, не сдвигаясь ни на йоту: дерево в окне поезда, кружащее вокруг собственной оси, - вавилонские башни степей, - кружащее, пеленающее собою твое, дарованное многими я , которое, как известно, забывается в первую очередь. Жаворонок. Провода.
15:30
Мальчик на велосипеде (задумчивы тыкв светила,
лоснятся рогами осени), струя ледяные колеса,
приколот посредством предлога к рябящему мимо забору,
волоча на проволоке клок пылающей пакли. Пламя каплет.
Хохот испепеляет средостенье между смехом и смертью. Небо
бьет лазерно в любой из углов затаившихся глаза,
иссекая снопы промежуточных состояний, - вновь ночь
папоротника.
Ступенчатое вещество описаний, студенистые зеркала,
вожделеющие слияния предощущения с формой: метафора
только дыра,
желания бытие, опережающее появление объекта,
в скорости отражений сплетающее значения клетку.
Вид сверху:
кристалл ограненный - инструмент исследования совпадений
выхода, одновременно и входа.
Расположение между вдохом и выдохом - время.
Наконецто птицы ничего не значат,
Долог, как долг, брод через великую реку. Счастье.






q
Тело при дальнейшем его рассмотрении позволяет более подробное его описание или наоборот. Извлечение качеств. Сумма сем, затем сумма элегий. Рука ощущает тяжесть яблока. Печаль страшится повторения или количества. Однако, нет ничего единственного. Выражение не было возвращает в детство. Безличное предложение. Число лун на асфальте замкнуто в единицу шага, не имеющего конца, сливающегося в шум птичьей листвы в корнях ночи. Каждый изъян дарует свободу, угол. Затем накопление. позволяющее наблюдениям длиться дольше обычного. Солнце стоит в центре моря. Иногда это холм, иногда ягода смерти. Фальшивое яблоко не является яблоком, благодаря упреждающему определению. Для одних вещь это роговые врата, открывающие нескончаемое сновидение, для других порог, за которым реальность являет себя. Сражения за мясо, сращение со сражениями. Битвы мяса с людьми. Указание, иссекающее из суммы свойств отрицание любого. Яблоко. Содержит ли оно в себе... Фальшивый объект может быть фальшивым объектом, но фальшивое яблоко быть яблоком не в состоянии. Время не существует во времени. Море не успокаивает во сне, какую бы форму ни принимало. В сорок лет изменяется изнанка снов, меняется узор разрывов, пробелов, что позволяет догадываться о переменах в обратном. Печаль становится меланхолией, независимо от того, Крестовский ли это остров, либо вечер между Монтереем и Беркли. Меланхолия - очевидно неудачное определение. Следовало бы говорить об отрешенности, о прибавлении ночи, с тем чтобы оставить предположение как бы затаенного экстатического перехода, определенной возможности взрыва , расточения, слепок которого будет рдеть на поверхности бесплотной и мучительно явственной мембраны тела чемто напоминающим закон грамматики - еще нет ничего, однако есть как правило этого, еще не ставшего. Но идеи возникают (я настаиваю именно на этом слове, хотя оно крайне сомнительно в своем значении, точнее в контексте значений, устанавливающих его привычность), возникают... нет, я действительно остановил свой выбор на нем, словно оставляя (как, в
прочем, всегда, во всем, и не надо говорить мне о теле, о непосредственности, о языке цветов, о балийском театре, упраздняющем слова, мне нечего упразднять, как и праздновать... о, эти мелкобуржуазные трагедии, вечные пряжки сандалий - прозрения) этим всегонавсего место для возможного, еще не явленного мыслью, смысла, я продолжаю, - ведь это ночь любви, и времени нам хватит на все, - идеи возникают по мере продвижения, или, скорее, приведения в движение неких косных масс, архива опыта в процессе освобождения (и не надо мне говорить, что таковой нет: я говорю, следовательно, я свободен от притязаний объяснить мне, по меньшей мере, меня, подобно любому словесному действию, от притязаний присвоить меня , созидая меня как некую реальность из множества неких фрагментов, совершенно неактуальных, в процессе возвращения к всегда другому себе, то есть в высвобождении от освобождения и некой свободы игры различий в пункте сейчас , - ведь это (насколько я помню) ночь любви и нам рано или поздно придется заговорить о времени, как о том, что вне нашего сейчас , как о некой кукле с карминными губами, в которую так легко и безвинно входит скальпель, не являющийся причиной себя, - таково приближение к попытке сказать тебе чтото об идеях в процессе их стирания, освобождения, таково это место, готовое стать возможным значением. Говори. Строка включается в ничем покуда не заполняемое выражение. От Фрейда до Батая - постоянные ссылки на жизнь простейших... пусть даже это, но чтобы оно было . Иначе с чем сравнивать? Иначе, в чем же надежда? Там, где я вырос, парикмахеры на рынке при встрече ранним утром вместо приветствий обменивались загадочным: ну как? , и не менее странным в ответ: мы стрижемся и бреемся, а оно все растет . У вокзала шесть братьев жило. Жили они в землянке. У них была мать. Отцом им было все вокруг. Трое ходили с бритвами Ed. Wushop Solingen, какимто непостижимым образом приваренными к латунным кольцам, чтоб надевать на пальцы. Убивали приправой , то есть ножом. Бритвами же писали . Мы
входим в весенние смутные вечера, в костры. Лепестки пепла осыпали волосы, цвел огонь, таяли на губах. Печеная в углях картошка, конечно же, обжигала рот. Желтый катер переместился к мосту Свободы. Кровь завязана в узел рождения и теперь не хлещет ежемесячно по ногам.







6:30 (утро, пасмурно)
Начало тяжко, какую б хвалу ни возносить воплощению
(ты всегда повторение - не в этом ли благо? -
даже в губах материнских, где слепящим туманом
любви к другому - семь путешествий отца синдбада -
точнее жалостью к комку слизи,
беспомощному осадку). Хотел бы ты повторить свою жизнь?
Откуда осы?
Весы.
Высказанное - остаток.
q
Tо что, думалось, уже восхищено снегом, стеснившим месяцы. Автобус не уходит. Метастазы очереди, основания концентрации и истребления, - такова еще одна проблема перевода, кому понятно? между созвучьями рост инея, но также и клювы пречистые букв, в замещении достигших невесомости и чистоты пепла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19