Одичав, они отказались пить суррогатный кофе в
пакетиках как продукт, противоречащий окружающей природе. Кофе валялся на
складе целыми россыпями. Народ его попивал только с глубокой тоски, потому
что срок годности продукта вышел и он по вкусу стал напоминать какой-то
медицинский препарат. Пить его можно было только на выдохе, чтобы ядовитые
пары не залетали в ноздри, иначе подташнивало. Я не привередничал и продукт
в качестве подарка принял. Остальные дары Валеры были просто бесценны - это
сахар в банках и еще какие-то консервы, съесть которые в городских условиях
никто не мог. Я решил, что они приготовлены из мяса бегемота, потому что я
перепробовал в этой жизни, кажется, все виды мяса, включая мясо собаки,
обезьяны, моржа, нерпы, акулы и змеи. На бегемоте остановился не потому, что
под впечатлением съеденного продукта мне начинала видеться Африка, а потому
что ничего подобного я никогда не пробовал, и бегемотины тоже никогда не ел.
"Стало быть, это бегемот - подумал я, - пусть будет . В глуши и в тоске
глядишь дозрею и съем экзотику". Мясо бегемота обладало очень полезным
свойством - его нельзя съесть много. Это могло пригодиться, если вдруг
придется провести долгие месяцы в тайге из-за какой-нибудь невозможности
продолжить путь. Все могло произойти.
Любезности иркутян не было границ. Валера пообещал забросить меня на
берег Байкала в поселок Листвянка и устроить там жить какое-то время, пока
не соберу лодку и не буду готов отвалить. У него там была изба, что-то вроде
дачи.
От Иркутска до Листвянки недалеко - час езды. Проехали мимо музея
сибирского деревянного зодчества. Вовнутрь не зашли, а просто пронеслись
мимо. Но иркутяне успели-таки на ходу возгордиться памятниками старины,
которые представляли из себя деревянные строения разного назначения
расположенные на одной территории, обнесенной забором, и создавали издали
впечатление продукции кружка юных дровосеков при местной лесопилке.
Проносясь мимо на большой автомобильной скорости я не успел подумать
по-другому. Сибиряки же так не думали - они знали больше, но тогда мне было
не до ахов по поводу произведений топорной работы. Я думал о том, как
уцелеть в глуши среди дикого зверья. Цивилизация отдалялась от меня, и я
мысленно прощался с ней навсегда не то чтобы серьезно, а так, на всякий
случай.
Справа протекала река Ангара, совсем не такая, как представлял ее на
основании политической карты Советского Союза. Ангара оказалась очень
могучей рекой и несла воды непривычно для европейца много и быстро. Я привык
к крымским речкам, которые можно перепрыгнуть или переплюнуть. Наличие
небольшого количества воды было понятно для сознания вполне: где-то что-то
подтаивало малость и подтекало, образуя речку. Но откуда берется столько
воды сразу, как в Ангаре, сознание крымчанина воспринимать отказывалось. Мое
тело казалось незначительным природным образованием по сравнению с
водостоком мощной речищи. Факт впечатлял.
Реки удивительны тем, что вода в них движется, отчего в человеке
возникают необычные и специальные чувства, особенно когда воды много и она
быстрая.
Я не отношусь к типу людей, которые гордятся своим героическим прошлым.
Мои путешествия по морям и океанам не заставляют меня смотреть неуважительно
на водоем другой природы и меньшего размера. В природном факте я вижу только
прелесть его неповторимой особенности и не вспоминаю об океане, когда
нахожусь в другом месте. Я зауважал Ангару как непонятный для меня природный
объект. Непонятный, потому что у меня возникло от встречи с ним только
первое поверхностное впечатление. А чтобы понять реку, надо посвятить ей
часть своей жизни.
Я смотрел на реку, как на тигра, как на что-то дикое и недоступное.
Байкал таким не казался - я собирался с ним жить.
Въехали в Листвянку. Поселочек невелик и растянут вдоль берега залива.
Домишки ютятся по падям между лесистыми сопками. Я приготовился к встрече с
затрапезностью и грязюкой сибирского захолустья. Этого не понадобилось:
поселочек был чистенький и имел на редкость приветливый и душевный вид. Избы
из лиственницы бросались в глаза, создавая особенное и приятное настроение.
Лиственница - удивительное дерево, она придает строению чистоплотность и
дарит ее обитателям легкость дыхания.
У Валеры с дачей происходят одни недоразумения и крушение надежд. Сам
появляется здесь редко и на вопрос, зачем ему дача, ответить толком не
может, а только мучается догадками и воспоминаниями. Строение он сдал своим
знакомым задаром в надежде, что те отстроят баню во время проживания. Но
знакомые отжили положенный срок, а баню не построили. Валера стоял во дворе
своего домовладения, смотрел не моргая в пространство перед собой и чесал
затылок. Я пристроился и начал соучаствовать.
Выгрузив вещи, мы начали куролесить по поселку в поисках знакомых,
чтобы сообща обрадоваться жизни, лету и наличию Байкала поблизости. Знакомых
оказалась тьма.
Нас собралось человек 10 за одним столом. Я был незнакомый и поэтому в
основном сидел и молчал. Говорить было кому. Местные отличались от горожан
спокойным нравом и еще более широко открытыми глазами при взгляде в упор.
Иркутяне по инерции были озабочены городом и не могли расслабиться
полностью. Мысли их частично находились в уюте благоустроенных квартир.
Обитатели деревни благоустроенных квартир вдали не имели и поэтому
чувствовали себя посвободней. Компания сидела тесно сплоченным дружным
коллективом и производила внутри помещения атмосферу радости и любви. Я
погрузился в эту атмосферу, и во мне начали просыпаться давно забытые
чувства, порождаемые присутствием правильных людей, которых последний раз
видел, трудясь и живя на Сахалине во времена своей молодости.
Люди везде разные, но, безусловно, существует что-то общее для тех, кто
живет в одном месте. Это своего рода душевная суть объединенного
существования. Она питается настроением и духом сожителей, а также питает
все вокруг тем, что имеет. Так рождается и существует дух сообщества. Дух
жителей Листвянки - это дух братства и товарищества. Но все-таки это не
север, где люди сплачиваются больше от того, что они все вместе оказались в
большой дыре. Там, в коллективе, в основном производится атмосфера печали и
тоски от удаленности и заброшенности, и только потом на основе этого
возникают те особенности поведения, которые характерны для северян. Здесь
все по-другому: это не север и не островная земля и нет необходимости в
понятии "материк". Народ живет коренным образом, поэтому объединяет его не
удаленность от цивилизации, а что-то другое, местное байкальское.
Капитализм, конечно, оказал влияние на быт и нравы жителей, но не
настолько, чтобы разрушить чудесные особенности духа местного товарищества.
В российской буржуазной Европе сейчас отношения между людьми настолько
изменились, что, кажется, ничего хорошего на корню не осталось и нет в живых
того образца, с которого можно будет со временем начать возрождение нации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73