К концу дня я надеялся пройти
пролив и попасть в залив Мухор (или Мухур. На разных картах названия
разные).
Захотелось поскорей добраться до земли обетованной. Мысли, не утерпев,
рванули вперед к заветной цели, и начало казаться, что вот уже за следующим
мысом откроется вид на долгожданный пролив. Но, подойдя ближе, обнаруживал,
что грести еще и грести.
Берега на редкость унылые - просто небольшие лысые хмурые холмы, круто
обрывающиеся к морю. Но вот, наконец, Ольхонские ворота.
Проливы на планете Земля - удивительное природное образование. Они ни
на что не похожи: это не море, где чувствуется преобладание стихии
пространства, это не заливы, созданные для отдыха уставшей воды; и это не
реки, где вода вся организована и устремлена. В проливе вода вынуждена
тянуть нерадостную лямку условного обозначения особенностей суши. Вода -
второстепенная, суша - главная. Проливная вода принесена в жертву суше лишь
затем, чтобы суша могла существовать частями ради разнообразия.
Плавание в проливе вызывает особое настроение: нет того ощущения воли,
как на море, но зато есть определенная торжественность от того, что земля
смотрит на тебя с обеих сторон, как почетный караул.
Если плавать на большом пароходе, то природа делается почти незаметной
и не доступной для понимания, как в кино. Пассажир на пароходе всего лишь
наблюдатель, и все что происходит вокруг его на самом деле не касается. Это
заметили еще первые путешественники в эпоху увлечения переплытием океанов на
несущественных предметах. Начало массовому увлечению положил Тур Хейрдал,
переплыв океан на деревянном плоту "Кон-Тики". Природа не наделила человека
специальными органами, которыми мы были бы способны воспринимать все вокруг
как следует при движения с нечеловеческой скоростью и на расстоянии.
Когда хожу в горы, часто кажется, что иду слишком быстро и не успеваю
достаточно хорошо воспринимать все вокруг. Путешествие - вещь постепенная и
вдумчивая. Скорость превращает его в просто передвижение по географической
местности. Жалко Землю, она страдает от невнимания, непонимания и ненужного
беспокойства. Чтобы почувствовать мир, надо ходить на цыпочках, потихоньку и
разговаривать шепотом.
Как только вошел в пролив Ольхонские ворота, сразу же, буквально через
несколько минут задул ветер, благо попутного направления, и пошел дождь
(совсем не на благо).
Вечерело. Наползли низкие свинцовые тучи. Лысые, местами скалистые
берега помрачнели, стали выглядеть крайне неприветливо и напомнили мне
грустный и богом забытый остров Спафарьева, затерянный на севере Охотского
моря. Ветер усилился до 15 м/с, а еще через полчаса образовалась крутая
волна высотой 1 метр и с гребешком. Остров Ольхон и материк сблизились на
расстояние менее двух километров. Вдоль берега двигаться невозможно из-за
того, что заливы вдавливаются глубоко в сушу. Ничего не остается, как плыть
по самой середине пролива.
Дождь. Ветер. Холодина. Запел песню про то как бродяга к Байкалу
подходит. Я не пел, а ревел, сорвал голос, но зато согрелся.
Вспомнил Магадан и уже начал настраиваться жить в северном климате, но
как только завернул за мыс - ветер неожиданно стих, выглянуло солнышко и
окрестности стали напоминать крымский ландшафт где-нибудь в районе
Коктебеля, даже вода показалась теплой.
Но полностью почувствовать себя как в Крыму я не смог, этому мешал
снег, который сползал языками с отрогов Приморского хребта, растянувшегося
вдоль западного берега залива Мухор.
Названия мест в окрестности очень смачные: мысы Тутырхей, Хальтэ,
Хорин-Ирги. Все-таки в одной из прошлых жизней я был азиат, трудно сказать
какой именно породы, но азиат точно. Люблю все азиатское. Меня совершенно не
привлекает Европа, не представляю, как там можно путешествовать. Европа,
по-моему, пригодна только для экскурсий. Не могу принять сердцем
западноевропейскую архитектуру всех времен, строения в ихнем стиле
представляются мне игрушечными и напрасными. Даже храмы не могу воспринимать
серьезно, но зато очень понимаю бурят - шаманистов, для которых храмом
является вся поднебесная. Небо - купол храма... Как это здорово! Не нужна
мне Европа, я - азиат, и хочу жить в направлении своего внутреннего
происхождения.
Курс на мыс Онтхой, он находился совсем рядом, всего в двух километрах.
Нахожусь в заливе Мухор, который является тупиковой частью Малого моря.
Мухор - тихая мелководная заводь. Впечатление такое, будто попал на обычное
небольшое европейское озеро. Залив обладает двумя очень полезными
свойствами: из-за мелководья температура воды здесь градусов на 10 выше, чем
в Байкале, и рыбы много всякой разной.
Слева по борту показались штук десять утлых одноэтажных строений из
досок, выкрашенных в казарменный зеленый цвет - это турбаза "Мандархан".
Сразу видно, что, придумывая турбазу, архитекторы стремились к предельной
простоте и незатейливости. Создавалось впечатление, будто оказался в степном
пионерлагере, где по утрам дудят в трубу, а по вечерам - танцы под
магнитофон и перед принятием пищи обязательное построение всех обитателей.
Однажды в детстве меня пристроили в такое заведение неподалеку от Евпатории.
Как я там маялся, страдая от тоски по дому, по горам и по синему морю. Я не
запомнил всего того, что там со мной произошло, но зато хорошо помню
чувства, которые испытывал: скука, обида за то, что меня завезли к черту на
рога и бросили среди большого количества совершенно чужих людей,
одиночество, несмотря на совершенное отсутствие возможности побыть одному.
Кроме того я ни на миг не мог почувствовать себя свободным - постоянно надо
было делать то, чего совершенно не хотелось: рано вставать, рано ложиться,
спать днем, есть манную кашу на воде по утрам, петь пионерские песни по
вечерам, играть в дурацкие игры, викторины, танцы под баян аж до 9 часов
вечера и т.д. Б-р-р-р!..
Я высадился на берег и сразу пошел искать хозяина заведения, чтобы
представиться. Директор турбазы Владимир Васильевич - мужчина лет 50-55,
плотного телосложения с обветренным и почерневшим от загара лицом, жил тут
же, на территории лагеря, в собственной избе, которая выглядела добротной и
обжитой. Чернота его лица была не так чтобы очень, наверное, оттого, что
жизнь он вел преимущественно оседлую. Загар на лицах местных индейцев,
живущих в тайге и проводящих большую часть времени под открытым небом,
отличается легкой синевой. Подобного оттенка на лицах добивались мои земляки
гурзуфские алкаши, которые баловались одеколончиком. Помню двоих таких.
Синели их лица очень быстро, и уже через полгода их было не узнать. Долго
они не жили.
Владимир Васильевич быстро сообразил, что прибыли с меня не получить, и
поселил бесплатно на территории своего дома в одной из пристроек.
Как только вступил на землю обетованную, то сразу же обзавелся массой
новых друзей. Меня пригласили к столу и начали угощать всякой рыбой, в
основном сорной - щукой и окунем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
пролив и попасть в залив Мухор (или Мухур. На разных картах названия
разные).
Захотелось поскорей добраться до земли обетованной. Мысли, не утерпев,
рванули вперед к заветной цели, и начало казаться, что вот уже за следующим
мысом откроется вид на долгожданный пролив. Но, подойдя ближе, обнаруживал,
что грести еще и грести.
Берега на редкость унылые - просто небольшие лысые хмурые холмы, круто
обрывающиеся к морю. Но вот, наконец, Ольхонские ворота.
Проливы на планете Земля - удивительное природное образование. Они ни
на что не похожи: это не море, где чувствуется преобладание стихии
пространства, это не заливы, созданные для отдыха уставшей воды; и это не
реки, где вода вся организована и устремлена. В проливе вода вынуждена
тянуть нерадостную лямку условного обозначения особенностей суши. Вода -
второстепенная, суша - главная. Проливная вода принесена в жертву суше лишь
затем, чтобы суша могла существовать частями ради разнообразия.
Плавание в проливе вызывает особое настроение: нет того ощущения воли,
как на море, но зато есть определенная торжественность от того, что земля
смотрит на тебя с обеих сторон, как почетный караул.
Если плавать на большом пароходе, то природа делается почти незаметной
и не доступной для понимания, как в кино. Пассажир на пароходе всего лишь
наблюдатель, и все что происходит вокруг его на самом деле не касается. Это
заметили еще первые путешественники в эпоху увлечения переплытием океанов на
несущественных предметах. Начало массовому увлечению положил Тур Хейрдал,
переплыв океан на деревянном плоту "Кон-Тики". Природа не наделила человека
специальными органами, которыми мы были бы способны воспринимать все вокруг
как следует при движения с нечеловеческой скоростью и на расстоянии.
Когда хожу в горы, часто кажется, что иду слишком быстро и не успеваю
достаточно хорошо воспринимать все вокруг. Путешествие - вещь постепенная и
вдумчивая. Скорость превращает его в просто передвижение по географической
местности. Жалко Землю, она страдает от невнимания, непонимания и ненужного
беспокойства. Чтобы почувствовать мир, надо ходить на цыпочках, потихоньку и
разговаривать шепотом.
Как только вошел в пролив Ольхонские ворота, сразу же, буквально через
несколько минут задул ветер, благо попутного направления, и пошел дождь
(совсем не на благо).
Вечерело. Наползли низкие свинцовые тучи. Лысые, местами скалистые
берега помрачнели, стали выглядеть крайне неприветливо и напомнили мне
грустный и богом забытый остров Спафарьева, затерянный на севере Охотского
моря. Ветер усилился до 15 м/с, а еще через полчаса образовалась крутая
волна высотой 1 метр и с гребешком. Остров Ольхон и материк сблизились на
расстояние менее двух километров. Вдоль берега двигаться невозможно из-за
того, что заливы вдавливаются глубоко в сушу. Ничего не остается, как плыть
по самой середине пролива.
Дождь. Ветер. Холодина. Запел песню про то как бродяга к Байкалу
подходит. Я не пел, а ревел, сорвал голос, но зато согрелся.
Вспомнил Магадан и уже начал настраиваться жить в северном климате, но
как только завернул за мыс - ветер неожиданно стих, выглянуло солнышко и
окрестности стали напоминать крымский ландшафт где-нибудь в районе
Коктебеля, даже вода показалась теплой.
Но полностью почувствовать себя как в Крыму я не смог, этому мешал
снег, который сползал языками с отрогов Приморского хребта, растянувшегося
вдоль западного берега залива Мухор.
Названия мест в окрестности очень смачные: мысы Тутырхей, Хальтэ,
Хорин-Ирги. Все-таки в одной из прошлых жизней я был азиат, трудно сказать
какой именно породы, но азиат точно. Люблю все азиатское. Меня совершенно не
привлекает Европа, не представляю, как там можно путешествовать. Европа,
по-моему, пригодна только для экскурсий. Не могу принять сердцем
западноевропейскую архитектуру всех времен, строения в ихнем стиле
представляются мне игрушечными и напрасными. Даже храмы не могу воспринимать
серьезно, но зато очень понимаю бурят - шаманистов, для которых храмом
является вся поднебесная. Небо - купол храма... Как это здорово! Не нужна
мне Европа, я - азиат, и хочу жить в направлении своего внутреннего
происхождения.
Курс на мыс Онтхой, он находился совсем рядом, всего в двух километрах.
Нахожусь в заливе Мухор, который является тупиковой частью Малого моря.
Мухор - тихая мелководная заводь. Впечатление такое, будто попал на обычное
небольшое европейское озеро. Залив обладает двумя очень полезными
свойствами: из-за мелководья температура воды здесь градусов на 10 выше, чем
в Байкале, и рыбы много всякой разной.
Слева по борту показались штук десять утлых одноэтажных строений из
досок, выкрашенных в казарменный зеленый цвет - это турбаза "Мандархан".
Сразу видно, что, придумывая турбазу, архитекторы стремились к предельной
простоте и незатейливости. Создавалось впечатление, будто оказался в степном
пионерлагере, где по утрам дудят в трубу, а по вечерам - танцы под
магнитофон и перед принятием пищи обязательное построение всех обитателей.
Однажды в детстве меня пристроили в такое заведение неподалеку от Евпатории.
Как я там маялся, страдая от тоски по дому, по горам и по синему морю. Я не
запомнил всего того, что там со мной произошло, но зато хорошо помню
чувства, которые испытывал: скука, обида за то, что меня завезли к черту на
рога и бросили среди большого количества совершенно чужих людей,
одиночество, несмотря на совершенное отсутствие возможности побыть одному.
Кроме того я ни на миг не мог почувствовать себя свободным - постоянно надо
было делать то, чего совершенно не хотелось: рано вставать, рано ложиться,
спать днем, есть манную кашу на воде по утрам, петь пионерские песни по
вечерам, играть в дурацкие игры, викторины, танцы под баян аж до 9 часов
вечера и т.д. Б-р-р-р!..
Я высадился на берег и сразу пошел искать хозяина заведения, чтобы
представиться. Директор турбазы Владимир Васильевич - мужчина лет 50-55,
плотного телосложения с обветренным и почерневшим от загара лицом, жил тут
же, на территории лагеря, в собственной избе, которая выглядела добротной и
обжитой. Чернота его лица была не так чтобы очень, наверное, оттого, что
жизнь он вел преимущественно оседлую. Загар на лицах местных индейцев,
живущих в тайге и проводящих большую часть времени под открытым небом,
отличается легкой синевой. Подобного оттенка на лицах добивались мои земляки
гурзуфские алкаши, которые баловались одеколончиком. Помню двоих таких.
Синели их лица очень быстро, и уже через полгода их было не узнать. Долго
они не жили.
Владимир Васильевич быстро сообразил, что прибыли с меня не получить, и
поселил бесплатно на территории своего дома в одной из пристроек.
Как только вступил на землю обетованную, то сразу же обзавелся массой
новых друзей. Меня пригласили к столу и начали угощать всякой рыбой, в
основном сорной - щукой и окунем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73