Оказалось, что местный народ не очень-то склонен
путешествовать на большие расстояния. Не слышал, чтобы кто-нибудь из местных
ходил на лодке до Северобайкальска. По-моему, таких просто нет.
На веслах ходить здесь не принято: все гоняют на моторных лодках. А до
Северобайкальска, если идти вдоль берега, километров 500 будет. Чтобы
проделать этот путь на моторной лодке, потребуется прорва бензина, причем в
пути заправиться негде. Можно это расстояние преодолеть на катере, но тогда
земля между началом и концом пути окажется незамеченной и примет форму
расстояния между пунктами А и В.
Кроме того, я не слышал и не видел, чтобы кто-нибудь в этом году плавал
на лодке по Байкалу, во всяком случае вдоль северо-западного берега. На всем
протяжении пути не встретил ни одного путешественника, кроме людей, которые
просто приехали, походили вокруг того места, куда приехали, и вскоре уехали.
Через море плыл я один.
Все море было моим, и я был неотъемлемой его составной частью. Весь мир
казался мне тогда как чудесный божественный дар. Он, действительно, такой и
есть. Поняв это, ничего другого не остается, как только подарить себя этому
миру. В такие моменты у человека пропадает жалость к себе, это начало пути к
свободе, пути в никуда, это странствие.
Владимир Васильевич с сыном лишь однажды ходил в направлении на север и
прошел только полпути до Северобайкальска. Рассказал он мне много страшных
историй, которые случились с ним во время путешествия. И я начал понимать,
что путь впереди - это совсем не то, что у меня позади. Тайга дальше на
север более дремучая и зверя дикого там тьма. Медведь в основном водится как
раз на пути между Ольхоном и Северобайкальском. Особенно много его после
поселка Онгурен. Те, кто ходил туда на лодке, рассказывали, что за день
видели до десяти медведей, которые выходили на берег. Ночевать в палатке
категорически не рекомендовали. Я почувствовал себя очень неуютно. Все, с
кем удалось поговорить о местах, простирающихся отсюда на север,
рассказывали одни только страсти и глядели в ту сторону со священным
трепетом, как португальцы смотрели на океан в доколумбовые времена. При
взгляде вдаль улыбка с лиц местных жителей сразу же сползала. Дополнительно
о мрачном содержании северной земли сообщали названия на карте: только одно
из них "мыс Покойники" чего стоит!
Никто не был уверен в благополучном исходе моего предприятия.
Отсутствие у меня ружья, по общему убеждению, сводило шансы добраться до
Северобайкальска практически к нулю. Но я даже и не пытался раздобыть
огнестрельное оружие, потому что не чувствовал в себе силы убить живое
существо. Особой смелости для этого не надо, и, конечно же, у меня
достаточно воли, чтобы нажать на курок, но делать этого не хотел
категорически. Я никого за свою жизнь не убил, слава Богу, если не считать
несчастных рыб. Но их жизни мы, люди, обычно не учитываем. Наверное,
неправильно.
Обзавестись ружьем - это вам не просто так. Это значит, что вы готовы
убить. И нет разницы, для какой цели вам понадобится ружье - для самозащиты
или для нападения. Главное то, что сам факт владения оружием порождает
готовность убить. Для меня это равнозначно уже свершившемуся убийству. Я не
хочу быть готовым убивать, поэтому не беру с собой ружья, несмотря на то,
что безопасность моя от этого страдает. Это не голословное утверждение
городского любителя природы, который, вооружившись религиозной догмой, сидя
в теплой квартире, призывает таежный народ не убивать несчастных животных. Я
не осуждаю людей, которые питаются собственноручно умерщвленными телами
жителей планеты Земля - я просто сам не хочу и не буду так поступать. Мир
всем тварям!
Когда вы пытаетесь что-нибудь совершить и это что-нибудь потребует от
вас усилий воли, то в скором времени наступит переломный момент, и вы
обязательно должны будете стать перед выбором: продолжать начатое или лучше
не надо.
Именно такой момент у меня наступил. Этому послужил ряд объективных и
субъективных причин. Страсти, которых наговорили про те места, куда нелегкая
несет, не могли не повлиять на меня. Иначе и быть не могло, я все-таки
вполне нормальный или по крайней мере не совсем ненормальный человек, чтобы
пропустить мимо ушей те многочисленные предсказания моей погибели, которых
наслушался вдоволь здесь, в Тажеранской степи. Сибиряки - народ
неголословный, это видно сразу. Никто из них не пугал явно, передо мной
просто выстраивали ряд объективных причин, объясняющих невероятность
успешного завершения моего предприятия. Причин таких оказалось уж больно
много и доводы звучали авторитетно и убедительно. Остаться равнодушным к
этому может только крайне твердолобая личность. Я не такой.
Пальцы у меня так до конца и не заживали. Разболелся зуб, причем не кое
как, а основательно и, по-хорошему, его надо было удалить. Если прижмет
вдали от цивилизации, то придется это сделать самому с помощью плоскогубцев.
Я прокрутил в уме кино, как примерно это будет выглядеть, и приготовился на
всякий случай к самому худшему. На душе похолодело.
Все говорило о том, что лучше не идти дальше на север, и мой внутренний
голос шептал об этом постоянно. Нашептывания эти довели меня до крайне
напряженного состояния.
То, что меня ждало впереди, потеряло всяческий романтический настрой.
Этим можно тешить себя в уюте городских квартир или находясь на природе в
безопасной близости от благ цивилизации. Романтическое состояние можно
поддерживать не очень продолжительно с помощью воли или за счет изначального
запаса бодрости. Обычно недели или двух вполне достаточно, чтобы от него не
осталось и следа даже у самого стойкого романтика.
Впереди я увидел совершенно дикую природу без чувства юмора и
способности к жалости. Там было огромное нечто, гораздо страшней того, что
мне виделось в Листвянке. На всем пятисоткилометровом участке дикой природы
людей практически нет, особенно после Онгурен, и я запросто могу не
встретить ни души на расстоянии в сто километров.
Я начал испытывать чувства, подобные тем, которые переполняли меня в
момент, когда впервые собирался сигануть с большой горы на параплане. Я
должен был сделать шаг и оказаться совсем один в чужом мире воздушной
стихии. Что меня ждало тогда впереди, не знал. Но знал точно, что долго
страсти продолжаться не будут, и уж по крайней мере к вечеру, когда спадет
термическая активность, я точно где-нибудь приземлюсь. Но сейчас передо мной
открывалась перспектива оторваться от привычного мира очень надолго, и на
сколько точно, предсказать невозможно. Где-нибудь в середине пути мог задуть
сильный встречный ветер, и я вынужден буду сидеть в тайге непонятно сколько.
Да мало ли что вообще могло случиться? Перспектива оторваться от привычного
мира надолго заставляет чувствовать себя очень необычно. Наше сознание, я
думаю, не очень умное, и, по моим ощущениям, путает "надолго" и "навсегда".
Путаница эта вводит организм в состояние особого возбуждения, испытать
которое другим способом невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
путешествовать на большие расстояния. Не слышал, чтобы кто-нибудь из местных
ходил на лодке до Северобайкальска. По-моему, таких просто нет.
На веслах ходить здесь не принято: все гоняют на моторных лодках. А до
Северобайкальска, если идти вдоль берега, километров 500 будет. Чтобы
проделать этот путь на моторной лодке, потребуется прорва бензина, причем в
пути заправиться негде. Можно это расстояние преодолеть на катере, но тогда
земля между началом и концом пути окажется незамеченной и примет форму
расстояния между пунктами А и В.
Кроме того, я не слышал и не видел, чтобы кто-нибудь в этом году плавал
на лодке по Байкалу, во всяком случае вдоль северо-западного берега. На всем
протяжении пути не встретил ни одного путешественника, кроме людей, которые
просто приехали, походили вокруг того места, куда приехали, и вскоре уехали.
Через море плыл я один.
Все море было моим, и я был неотъемлемой его составной частью. Весь мир
казался мне тогда как чудесный божественный дар. Он, действительно, такой и
есть. Поняв это, ничего другого не остается, как только подарить себя этому
миру. В такие моменты у человека пропадает жалость к себе, это начало пути к
свободе, пути в никуда, это странствие.
Владимир Васильевич с сыном лишь однажды ходил в направлении на север и
прошел только полпути до Северобайкальска. Рассказал он мне много страшных
историй, которые случились с ним во время путешествия. И я начал понимать,
что путь впереди - это совсем не то, что у меня позади. Тайга дальше на
север более дремучая и зверя дикого там тьма. Медведь в основном водится как
раз на пути между Ольхоном и Северобайкальском. Особенно много его после
поселка Онгурен. Те, кто ходил туда на лодке, рассказывали, что за день
видели до десяти медведей, которые выходили на берег. Ночевать в палатке
категорически не рекомендовали. Я почувствовал себя очень неуютно. Все, с
кем удалось поговорить о местах, простирающихся отсюда на север,
рассказывали одни только страсти и глядели в ту сторону со священным
трепетом, как португальцы смотрели на океан в доколумбовые времена. При
взгляде вдаль улыбка с лиц местных жителей сразу же сползала. Дополнительно
о мрачном содержании северной земли сообщали названия на карте: только одно
из них "мыс Покойники" чего стоит!
Никто не был уверен в благополучном исходе моего предприятия.
Отсутствие у меня ружья, по общему убеждению, сводило шансы добраться до
Северобайкальска практически к нулю. Но я даже и не пытался раздобыть
огнестрельное оружие, потому что не чувствовал в себе силы убить живое
существо. Особой смелости для этого не надо, и, конечно же, у меня
достаточно воли, чтобы нажать на курок, но делать этого не хотел
категорически. Я никого за свою жизнь не убил, слава Богу, если не считать
несчастных рыб. Но их жизни мы, люди, обычно не учитываем. Наверное,
неправильно.
Обзавестись ружьем - это вам не просто так. Это значит, что вы готовы
убить. И нет разницы, для какой цели вам понадобится ружье - для самозащиты
или для нападения. Главное то, что сам факт владения оружием порождает
готовность убить. Для меня это равнозначно уже свершившемуся убийству. Я не
хочу быть готовым убивать, поэтому не беру с собой ружья, несмотря на то,
что безопасность моя от этого страдает. Это не голословное утверждение
городского любителя природы, который, вооружившись религиозной догмой, сидя
в теплой квартире, призывает таежный народ не убивать несчастных животных. Я
не осуждаю людей, которые питаются собственноручно умерщвленными телами
жителей планеты Земля - я просто сам не хочу и не буду так поступать. Мир
всем тварям!
Когда вы пытаетесь что-нибудь совершить и это что-нибудь потребует от
вас усилий воли, то в скором времени наступит переломный момент, и вы
обязательно должны будете стать перед выбором: продолжать начатое или лучше
не надо.
Именно такой момент у меня наступил. Этому послужил ряд объективных и
субъективных причин. Страсти, которых наговорили про те места, куда нелегкая
несет, не могли не повлиять на меня. Иначе и быть не могло, я все-таки
вполне нормальный или по крайней мере не совсем ненормальный человек, чтобы
пропустить мимо ушей те многочисленные предсказания моей погибели, которых
наслушался вдоволь здесь, в Тажеранской степи. Сибиряки - народ
неголословный, это видно сразу. Никто из них не пугал явно, передо мной
просто выстраивали ряд объективных причин, объясняющих невероятность
успешного завершения моего предприятия. Причин таких оказалось уж больно
много и доводы звучали авторитетно и убедительно. Остаться равнодушным к
этому может только крайне твердолобая личность. Я не такой.
Пальцы у меня так до конца и не заживали. Разболелся зуб, причем не кое
как, а основательно и, по-хорошему, его надо было удалить. Если прижмет
вдали от цивилизации, то придется это сделать самому с помощью плоскогубцев.
Я прокрутил в уме кино, как примерно это будет выглядеть, и приготовился на
всякий случай к самому худшему. На душе похолодело.
Все говорило о том, что лучше не идти дальше на север, и мой внутренний
голос шептал об этом постоянно. Нашептывания эти довели меня до крайне
напряженного состояния.
То, что меня ждало впереди, потеряло всяческий романтический настрой.
Этим можно тешить себя в уюте городских квартир или находясь на природе в
безопасной близости от благ цивилизации. Романтическое состояние можно
поддерживать не очень продолжительно с помощью воли или за счет изначального
запаса бодрости. Обычно недели или двух вполне достаточно, чтобы от него не
осталось и следа даже у самого стойкого романтика.
Впереди я увидел совершенно дикую природу без чувства юмора и
способности к жалости. Там было огромное нечто, гораздо страшней того, что
мне виделось в Листвянке. На всем пятисоткилометровом участке дикой природы
людей практически нет, особенно после Онгурен, и я запросто могу не
встретить ни души на расстоянии в сто километров.
Я начал испытывать чувства, подобные тем, которые переполняли меня в
момент, когда впервые собирался сигануть с большой горы на параплане. Я
должен был сделать шаг и оказаться совсем один в чужом мире воздушной
стихии. Что меня ждало тогда впереди, не знал. Но знал точно, что долго
страсти продолжаться не будут, и уж по крайней мере к вечеру, когда спадет
термическая активность, я точно где-нибудь приземлюсь. Но сейчас передо мной
открывалась перспектива оторваться от привычного мира очень надолго, и на
сколько точно, предсказать невозможно. Где-нибудь в середине пути мог задуть
сильный встречный ветер, и я вынужден буду сидеть в тайге непонятно сколько.
Да мало ли что вообще могло случиться? Перспектива оторваться от привычного
мира надолго заставляет чувствовать себя очень необычно. Наше сознание, я
думаю, не очень умное, и, по моим ощущениям, путает "надолго" и "навсегда".
Путаница эта вводит организм в состояние особого возбуждения, испытать
которое другим способом невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73