– Жарили?
– Так ведь не живьем его жрать.
– Жарили! – уже в утвердительной форме повторил зэк и почмокал со вкусом губами. – За один запах недельную баланду отдать могу. Нынче Шурик Чесаный выиграл у повара ведро очисток. Вдвоем съели. Должок за им был. Шо ты думаешь? Пузо полно, а сытости нету. Хоть бы крысу словить.
Упоров дохлебывал баланду, смел в ладонь крошки от пайки, осторожно высыпал в рот и глянул на сидевшего за другим столом зэка по фамилии Колос. Даже в нынешнем своем невзрачном состоянии бывший начальник спецчасти самого крупного на Украине оборонного предприятия выглядел мужественным красавцем.
Восемь лет он получил за изнасилование. Сын соратника легендарного Ковпака Игната Колоса мог рассчитывать на полную невиновность, если бы жертвой стала обычная или точнее – одна из обычных, прошедших через его кабинетную спальню, девиц. Он притащил ее с комсомольского актива, почувствовав сопротивление, с яростью ударил кулаком по переносице.
Оксана Ярошинская оказалась дочерью начальника управления НКВД… Единственная дочь генерала, а мама – дочь члена ЦК Украины. Очень серьезно… Непреодолимо серьезно!
Ковпак прикинул и защищать насильника не счел нужным.
– Хай, як у си! – сказал партизанский вожак, стоя у высокого окна кабинета. – Колы он – настоящий чекист, выдюжит, тогда подмогнем.
– Як скажете, батька, – вытянулся Игнат Колос, собирая со стола фотографии красавца сына.
Первое время на Колыме Михаил Колос был под опекой начальника оперчасти Андрощука. В нарушение всех правил он кормил собак на собачьем питомнике, торопливо вычерпывая из котла ладошкой собачью еду. Его сгубила красота. Супруга Андрощука Изабелла Мефодьевна не устояла. Ей с детства морочили голову герои оперетт, а здесь вот он – несчастный! Любовь повлекла ее в темный закуток собачьего питомника. Там их и прихватил с поличным начальник оперативной части.
Андрощук бил грешную супругу рукояткой табельного оружия, однако не посмел выпустить из него пулю в высокий потный лоб сына соратника легендарного Ковпака. Боялся, что когда-нибудь… всякое может случиться.
– Как чекист бывшему чекисту дарю тебе жизнь, – сказал он, отдышавшись. Откроешь рот – заберу подарок обратно.
Колос поддернул штаны и упал перед ним на колени. Мрачный Андрощук, сунув в карман панталоны супруги, ушел, не обернувшись на бывшего чекиста. Он был добрым человеком, но не любил, когда с его женой спит кто-то посторонний…
В зоне, на общем режиме Клосу стало невыносимо тяжело. Он лазил по помойкам с одним желанием: бросить в требовательный желудок корку хлеба. Хорошо все понимающий и зорко видящий Руслан Чащаев все подметил и предложил страдающему человеку постоянную связь.
– Я тебя люблю, – сказал, прижав Колоса в сушилке, страстный Руслан. – Никто не узнает. Давай попробуем. Белый хлеб будешь кушать…
У Колоса хватило сил для сопротивления, но с каждым днем голод все настойчивей гнул его волю. Тихий голос из пустого желудка шептал: «Плохой человек лучше хорошего мертвеца. Скоро ты упадешь».
Он нес в морг тело покойного секретаря обкома партии Антипина, который отравился на помойке крысиным ядом, думал о том, что Руслану придется уступить. Иначе – смерть. Такая же – на помойке или в другом месте. Какая разница?! Руслан не хочет насилия, хочет по-хорошему. Говорит – любит… Тьфу! Мерзость какая!
"… Похоже, этот тип нервничает, – решил, наблюдая за Колосом, Упоров.
– Тоже завязан с воровским побегом? Но каким образом? Чекист…"
– Встать! Выходи строиться!
Вадим встал. Мысли остались при нем: «Бандитов и насильников воры к себе не допускают. Значит, дело в чем-то другом…»
Около Колоса завертелся Руслан. Погладил по заду, сунул в карман телогрейки небольшой сверток.
«Явно клеит в невесты чекиста. Ничего не понимаю! На мясо берут? А может, меня на мясо? Хрен пройдет!»
Кокетливо краснеющий Колос вызывал отвращение. Но Вадиму было необходимо взять себя в руки и видеть то, что происходит с этим опускающимся типом.
Развод начался строго, почти торжественно, без привычных окриков и угроз. Команды заметно сдержанны, даже спокойны. Лица конвоиров не столь равнодушны, если не сказать – слегка растерянны. Что-то случилось.
Только не дознаешься: все словно воды в рот набрали.
Тысячное разнобашмачье ног стирает до летучей пыли мерзлую землю лагерного плаца. Пыль поднимается над колонной коричневым облаком, оседает на прошлогодней траве и самих зэках.
– Вольно! – командует дежурный по лагерю. – Можно покурить.
Вот те раз – курить на разводе!
– Щас амнистию объявят! – шепчет изработанный в шахте мужик с печальным взглядом терпеливой лошадки. – Иначе умру завтра.
– Вы за что устроились, провидец? – интересуется у мужика зэк в приличном коверкотовом пиджаке.
– За хлебушек, сокол мой. За хлебушек. Стянул мешочек. Он червончик и вытянул. Тяжелый оказался…
– Сподручней было кассу взять.
– Не обучены. С испокон веку – при хлебе. И без хлеба.
– Вы что, по кассам практиковали? – вроде от нечего делать спрашивает Малина коверкотовый пиджак.
– Нет, что вы?! – зэк натурально сменился в лице. – Случайный человек. По случайному делу.
– А лепень ваш играется, простите за навязчивость?
– Я не из мастаков, но понемногу шпилю. Для души и лучшего времяпровождения.
– Но часики-то на вас игранные. Уж сознайтесь – игранные?
Зэк в коверкотовом пиджаке прячет глаза под красными веками.
– Совершенно неожиданно у одного бедового фронтовичка выиграл. До сих пор удивляюсь.
– Так вы, сказывают некоторые осведомленные товарищи, на мокром деле отличились?
– Как вы смеете! Взгляните на меня – интеллигентный человек. Шел на свидание к даме сердца, вместо нее пришел муж. Ударил меня головой в лицо. Я говорю: «Давай помиримся. И иди к моей жене». Три свидетеля говорили то, что говорю вам я. Все происходило у фонтана, в который мочился пьяный Пушкин. Там же этот ревнивый тип вынул нож, а мне знакомый армянин одолжил бутылку шампанского. Перед тем, как он хотел меня зарезать, я ударил его бутылкой. Чуть раньше и по голове. Что было дальше?
– Да, что было дальше? – Малина принял игру.
– Голова оказалась некачественной, а он – беспартийный, еще и уголовный тип. Это меня спасло. Вначале мы дали следователю, затем – судье и прокурору.
Последние двое оказались людьми честными: они дали мне сдачи – шесть лет за непреднамеренное убийство.
– Так они грохнули Фрукта, – прокомментировал исповедь Пельмень, лениво слушавший их разговор. – Фрукт шел их вложить, а Филон стукнул его бутылкой по голове. Все правда.
– Фрукт был бяка, – улыбнулся Малина. – Не будем о нем вспоминать. Часы, насколько я уяснил, играются.
Филон нажал на кнопку. Часы открылись. Упоров (мог в этом поклясться) видел, как рука Малины сняла из – под крышки бумажку.
Филон вздохнул:
– Согласен. Но учтите – бока швейцарские.
– Когда они успели сменить гражданство? Прошлым годом на Челбанье их играл покойный Мышь, они были французские.
– Мышь-таки покойный? Быстро он это умеет делать!
– Губарь идет, – ожил укравший мешок пшеницы мужик. – Злой шибко. Плохие, поди, вести.
– Ну, это точно амнистия, а ему с тобой расставаться не хочется.
– Дал бы Бог!
– Богу нынче не до нас: Гуталина ждет на Страшный Суд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116