И плевать сверху на капиталистов.
– Вас куда девать, гражданин начальник?
– Меня? – старшина не потерялся. Был готов и ответил с холодной усмешкой: – Я, Свиньин, тебя и при коммунизме охранять буду. В зоопарке. А пока мы его построим, посидишь в карцере. Трое суток! Все! Откроешь рот – добавлю!
– Ежели ему «Интернационал» спеть хочется, тогда как?
– Дуплетом будете петь. Ключников. Тоже, наверное, попоститься захотел?
– Поститься? – Ключик замотал головой. – Упаси Господи, гражданин начальник. Я же – атеист.
– Что еще за масть объявилась? Почему не знаю?!
– Атеист, гражданин начальник… как бы вам проще объяснить. – Ключик сунул в рот палец и закатил глаза, а капитан Сычев подошел на шаг ближе, едва скрывая улыбку.
– Педераст неверующие – подсказал Жорка-Звезда, – Чо объяснять, когда любой грамотный человек знает.
– А! – обрадовался Подлипов. – То-то я смотрю, у тебя походка изменилась.
Ключик покраснел, принялся оправдываться беззлобно и как всегда лениво:
– Георгий шутит, гражданин начальник. Со мною все в порядке, походка от голода такая. Вы-то сами член партии?
– А то как же?! На такой пост всякого не поставят. У меня стаж с войны.
– Значит, и вы – атеист…
– Замолчи! Трое суток! А ну, подравняйсь! Вам только дай волю. Кого угодно из себя выведете. Атеисты, мать вашу так!
Упоров не прислушивался к разговорам, даже о побеге думалось без прежней страсти и интереса. Он смотрел мимо шевелящегося рта старшины, мимо расхохотавшегося капитана Сычева в сторону уходящей к горизонту чахлой колымской тайги, а видел тихую бухту и застывшую белую яхту. Члены экипажа совсем не похожи на тех, кто его окружает, просто люди, каких любит море: спокойные, сильные, без тайного умысла в глазах.
Медленно, грациозно, точно лебедь, яхта отходит от искусанного морской водой гранита пристани. Он без сожаления наблюдает за береговой толчеей, исчезающей из его новой жизни.
– Поднять паруса! Лево на борт!
– …Ты что, Упоров, глухой, чо ли?! – старшина Подлипов рассержен. – Пошли со мной! Спит стоя, лошадь!
– Яхту видел белую, – сознается зэк, – Кстати, куда мы идем?
– Ты хотел знать – куда тебя ведут? Начальство затребовало. Опять что-нибудь натворил или хочешь натворить. От тебя ничего другого не дождешься.
Подлипов достал из кармана спичку и, ковыряя в зубах, продолжал рассуждать:
– Забавный вы народ: каждый хуже говна, а мнит о себе, как о человеке. Помню, политические решили день рождения Маркса отметить. Собрались в кучу, говорили за бессмертное учение, потом один, злой такой, желтый, будто из задницы вылез, говорит – давай «Капитал» почитаем. И просят своего, как вроде секретаря ячейки, хоть и беспартийного: «Принеси-ка, Поликарпыч, „Капитал“, освежимся партийной мудростью». Поликарпыч икру заметал. Туда – сюда! Они все нахрапистые, принципиальные. Требуют! Выясняется – Поликарпыч двинул тот «Капитал» Копченому, а Копченый засадил Жорке – Звезде. Накрылся, одним словом, «Капитальчик». Били Поликарпыча. А ведь гнул из себя железного большевика. Сталину писал, мол, жертва – он. Ты, Упоров, ручки-то – за спину. Беседа – беседой, порядок – порядком.
– Спасибо за науку, гражданин начальник.
– Да чо там, – засмущался не ожидавший такого ответа Подлипов и, расправив под ремнем гимнастерку, добавил: – На то и поставлены, чтоб вас на путь наставлять.
Начальство знает все. Есть такое начальство, которое не только все знает, но и кое-что соображает, а главное – делает. Упоров не догадывался, что именно с таким начальством ему придется столкнуться. Сперва он подумал – буду крутить дело с грузом, и был сбит с толку неожиданно приятным предложением:
– Садитесь!
Команда поступила от полковника с холеным лицом и бакенбардами, придающими ему сходство с героями Гоголя. На вид полковнику было лет пятьдесят. Впрочем, когда постоянно видишь перед собой изможденные лица потерявших возраст людей, судить о возрасте тех, кто находится на другой ступени жизни, сложно. Скорей всего, полковник – много старше. Несомненно другое – он был главным в просторном, отделанном под мореный дуб кабинете начальника лагеря.
Упоров сел. От непривычной мягкости и удобства обтянутого коричневой кожей стула почувствовал себя беспомощным, а запах одеколона «Красная Москва» сразу выделил его собственный запах, оказавшийся до тошноты неприятным.
"Должно быть, они нюхают тебя, как кусок падали.
Живой падали"! – зло подумал зэк, перестав принюхиваться, даже испытал что-то похожее на превосходство в кругу одинаково пахнущих людей он был сам по себе.
Полковник с бакенбардами отодвинул желтую папку, переместил взгляд на заключенного. Ощупью, белой ладонью без мозолей нашел золотой портсигар, достал папиросу, и сразу перед ним загорелась немецкая зажигалка расторопного Морабели. Он прикурил, продолжая рассматривать зэка через голубоватый дым.
– Вы действительно не принимали участия в убийстве старшины Стадника?
«Как же, как же, гражданин начальник, лично треснул в солнечное сплетение!» – протащил сквозь себя чистосердечное признание зэк и ответил, насупившись:
– Нет. Не принимал.
– Ваша мать была пианисткой, отец – боевой командир?
– Да, гражданин начальник.
– Что вас толкнуло на побег?
– Желание быть свободным.
Упоров заметил – из всех присутствующих нервничает один Морабели. Начальник лагеря стоит с отсутствующим видом у окна, рассматривая свой новый «газик».
Но зэк чувствовал – Губарь все контролирует и именно от него зависит результат разговора.
– Ограбление кассы было вам совершенно необходимо?
– Смалодушничал, за что и получил.
– Грехов много… хотя первопричина вашего заключения сегодня выглядит уже не столь убедительно.
Сказано так внезапно, что у Вадима перехватило дыхание.
– … Далее, что меня настораживает, следует целая вереница правонарушений.
Раздался стук в дверь, знакомый голос за спиной попросил разрешения войти.
– Заставляете себя ждать, Оскоцкий!
– На лесосеке – два трупа. Есть подозрение…
– Я не требую объяснений. Тем более в присутствии заключенного. Констатирую факт. Садитесь.
Полковник поправил прическу и продолжил как ни в чем не бывало:
– Возьмем хотя бы случай нападения на плацу на начальника режима. Возмутительно! И непонятно…
– Простите, гражданин начальник. Меня посылали на верную смерть, в зону, где мне хотели отрубить руки. Решил облегчить своими действиями задачу администрации.
– Ну-ну, если можно, подробней.
– В тюремной бане защитил женщину, после чего суки постановили на своей сходке отрубить мне руки. Очаева они же зарубили, значит, не зря обещаются…
– Бросьте вы строить из себя паиньку, Упоров! – решительно поднялся подполковник Оскоцкий. Его никто не остановил. – Речь идет о драке в бане из-за дочери белогвардейского генерала Донскова, казненного после войны в городе Харбине. Девица вполне достойна своего папаши. Мерзкое падшее существо. За лекарство для таких вот типов сожительствовала с доктором За ком.
– Этот горбун? Интересно!
– Позорная история! Заключенная Донскова отправлена в Озерлаг с соответствующей характеристикой. Что касается заключенного Упорова, мы располагаем оперативными данными о его связи с воровскими группировками…
– Можете говорить об этом в прошедшем времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Вас куда девать, гражданин начальник?
– Меня? – старшина не потерялся. Был готов и ответил с холодной усмешкой: – Я, Свиньин, тебя и при коммунизме охранять буду. В зоопарке. А пока мы его построим, посидишь в карцере. Трое суток! Все! Откроешь рот – добавлю!
– Ежели ему «Интернационал» спеть хочется, тогда как?
– Дуплетом будете петь. Ключников. Тоже, наверное, попоститься захотел?
– Поститься? – Ключик замотал головой. – Упаси Господи, гражданин начальник. Я же – атеист.
– Что еще за масть объявилась? Почему не знаю?!
– Атеист, гражданин начальник… как бы вам проще объяснить. – Ключик сунул в рот палец и закатил глаза, а капитан Сычев подошел на шаг ближе, едва скрывая улыбку.
– Педераст неверующие – подсказал Жорка-Звезда, – Чо объяснять, когда любой грамотный человек знает.
– А! – обрадовался Подлипов. – То-то я смотрю, у тебя походка изменилась.
Ключик покраснел, принялся оправдываться беззлобно и как всегда лениво:
– Георгий шутит, гражданин начальник. Со мною все в порядке, походка от голода такая. Вы-то сами член партии?
– А то как же?! На такой пост всякого не поставят. У меня стаж с войны.
– Значит, и вы – атеист…
– Замолчи! Трое суток! А ну, подравняйсь! Вам только дай волю. Кого угодно из себя выведете. Атеисты, мать вашу так!
Упоров не прислушивался к разговорам, даже о побеге думалось без прежней страсти и интереса. Он смотрел мимо шевелящегося рта старшины, мимо расхохотавшегося капитана Сычева в сторону уходящей к горизонту чахлой колымской тайги, а видел тихую бухту и застывшую белую яхту. Члены экипажа совсем не похожи на тех, кто его окружает, просто люди, каких любит море: спокойные, сильные, без тайного умысла в глазах.
Медленно, грациозно, точно лебедь, яхта отходит от искусанного морской водой гранита пристани. Он без сожаления наблюдает за береговой толчеей, исчезающей из его новой жизни.
– Поднять паруса! Лево на борт!
– …Ты что, Упоров, глухой, чо ли?! – старшина Подлипов рассержен. – Пошли со мной! Спит стоя, лошадь!
– Яхту видел белую, – сознается зэк, – Кстати, куда мы идем?
– Ты хотел знать – куда тебя ведут? Начальство затребовало. Опять что-нибудь натворил или хочешь натворить. От тебя ничего другого не дождешься.
Подлипов достал из кармана спичку и, ковыряя в зубах, продолжал рассуждать:
– Забавный вы народ: каждый хуже говна, а мнит о себе, как о человеке. Помню, политические решили день рождения Маркса отметить. Собрались в кучу, говорили за бессмертное учение, потом один, злой такой, желтый, будто из задницы вылез, говорит – давай «Капитал» почитаем. И просят своего, как вроде секретаря ячейки, хоть и беспартийного: «Принеси-ка, Поликарпыч, „Капитал“, освежимся партийной мудростью». Поликарпыч икру заметал. Туда – сюда! Они все нахрапистые, принципиальные. Требуют! Выясняется – Поликарпыч двинул тот «Капитал» Копченому, а Копченый засадил Жорке – Звезде. Накрылся, одним словом, «Капитальчик». Били Поликарпыча. А ведь гнул из себя железного большевика. Сталину писал, мол, жертва – он. Ты, Упоров, ручки-то – за спину. Беседа – беседой, порядок – порядком.
– Спасибо за науку, гражданин начальник.
– Да чо там, – засмущался не ожидавший такого ответа Подлипов и, расправив под ремнем гимнастерку, добавил: – На то и поставлены, чтоб вас на путь наставлять.
Начальство знает все. Есть такое начальство, которое не только все знает, но и кое-что соображает, а главное – делает. Упоров не догадывался, что именно с таким начальством ему придется столкнуться. Сперва он подумал – буду крутить дело с грузом, и был сбит с толку неожиданно приятным предложением:
– Садитесь!
Команда поступила от полковника с холеным лицом и бакенбардами, придающими ему сходство с героями Гоголя. На вид полковнику было лет пятьдесят. Впрочем, когда постоянно видишь перед собой изможденные лица потерявших возраст людей, судить о возрасте тех, кто находится на другой ступени жизни, сложно. Скорей всего, полковник – много старше. Несомненно другое – он был главным в просторном, отделанном под мореный дуб кабинете начальника лагеря.
Упоров сел. От непривычной мягкости и удобства обтянутого коричневой кожей стула почувствовал себя беспомощным, а запах одеколона «Красная Москва» сразу выделил его собственный запах, оказавшийся до тошноты неприятным.
"Должно быть, они нюхают тебя, как кусок падали.
Живой падали"! – зло подумал зэк, перестав принюхиваться, даже испытал что-то похожее на превосходство в кругу одинаково пахнущих людей он был сам по себе.
Полковник с бакенбардами отодвинул желтую папку, переместил взгляд на заключенного. Ощупью, белой ладонью без мозолей нашел золотой портсигар, достал папиросу, и сразу перед ним загорелась немецкая зажигалка расторопного Морабели. Он прикурил, продолжая рассматривать зэка через голубоватый дым.
– Вы действительно не принимали участия в убийстве старшины Стадника?
«Как же, как же, гражданин начальник, лично треснул в солнечное сплетение!» – протащил сквозь себя чистосердечное признание зэк и ответил, насупившись:
– Нет. Не принимал.
– Ваша мать была пианисткой, отец – боевой командир?
– Да, гражданин начальник.
– Что вас толкнуло на побег?
– Желание быть свободным.
Упоров заметил – из всех присутствующих нервничает один Морабели. Начальник лагеря стоит с отсутствующим видом у окна, рассматривая свой новый «газик».
Но зэк чувствовал – Губарь все контролирует и именно от него зависит результат разговора.
– Ограбление кассы было вам совершенно необходимо?
– Смалодушничал, за что и получил.
– Грехов много… хотя первопричина вашего заключения сегодня выглядит уже не столь убедительно.
Сказано так внезапно, что у Вадима перехватило дыхание.
– … Далее, что меня настораживает, следует целая вереница правонарушений.
Раздался стук в дверь, знакомый голос за спиной попросил разрешения войти.
– Заставляете себя ждать, Оскоцкий!
– На лесосеке – два трупа. Есть подозрение…
– Я не требую объяснений. Тем более в присутствии заключенного. Констатирую факт. Садитесь.
Полковник поправил прическу и продолжил как ни в чем не бывало:
– Возьмем хотя бы случай нападения на плацу на начальника режима. Возмутительно! И непонятно…
– Простите, гражданин начальник. Меня посылали на верную смерть, в зону, где мне хотели отрубить руки. Решил облегчить своими действиями задачу администрации.
– Ну-ну, если можно, подробней.
– В тюремной бане защитил женщину, после чего суки постановили на своей сходке отрубить мне руки. Очаева они же зарубили, значит, не зря обещаются…
– Бросьте вы строить из себя паиньку, Упоров! – решительно поднялся подполковник Оскоцкий. Его никто не остановил. – Речь идет о драке в бане из-за дочери белогвардейского генерала Донскова, казненного после войны в городе Харбине. Девица вполне достойна своего папаши. Мерзкое падшее существо. За лекарство для таких вот типов сожительствовала с доктором За ком.
– Этот горбун? Интересно!
– Позорная история! Заключенная Донскова отправлена в Озерлаг с соответствующей характеристикой. Что касается заключенного Упорова, мы располагаем оперативными данными о его связи с воровскими группировками…
– Можете говорить об этом в прошедшем времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116