Согласно статье уголовного кодекса дана вилка «от» и «до». «До» — десять лет заключения. Подсудимый — мой товарищ по фронту. Хочется к нему отнестись помягче — ну хоть пять-семь лет.
Нас трое. Будет три мнения. Стараясь понять, что же думают остальные, смотрю на председателя. Председатель с деловой сосредоточенностью пишет приговор, оставляя незаполненной только одну графу. Наверное, у него уже сложилось мнение. А у Богданова? Этот весь погрузился в мысли и не замечает моего вопросительного взгляда.
Почему я сначала хочу знать мнение других членов трибунала? Почему сам не решаюсь сделать выбор? Ловлю себя на том, что я тоже «добрый дядька» и ищу снисхождения к подсудимому, к своему товарищу. Кому это нужно? Зачем? Нам нужен всюду жесткий порядок.
«Добрый дядя» — вот в чем причина катастрофы. В военном человеке главное — умение подчиняться. На этом основана вся дисциплина и порядок в армии. Неуместная доброта превращается в свою противоположность — в страшное зло. Зло тяжкое, непоправимое. И даже — в трусость.
Подсудимый колебался, выпускать ли Кустова в перелет. Почему он колебался? Хотел быть «добрым дяденькой» и не использовал свою власть на то, чтобы ни один летчик не мог даже подумать о вылете без разрешения. Начальник своей нерешительностью, бездеятельностью толкнул подчиненных на проступок. Сколько из-за этого пролито крови! Поэтому никакой скидки! Да и не может быть математического равенства между виновностью человека и возмездием. Наказание должно помочь стать Худякову полноценным командиром. И вместе с тем наказание нужно выбрать такое, чтобы оно позволило подсудимому искупить свою вину в боях под нашим контролем. Это будет лучшей помощью другу и не в ущерб обществу, закону.
— Можно ли его осудить условно, без лишения всяких прав? — спросил я председателя трибунала. — Пускай воюет. Покажет себя хорошо — судимость будет снята. Нет — отбудет наказание после войны.
— Можно. Так сейчас делают часто. Я смотрю на Богданова. Он на меня.
— Десять лет.
Председатель трибунала внимательно. смотрит на нас.
— Не много ли?
— Нет! — в один голос ответили мы.
— Я тоже так думаю.
Военный трибунал в нашем понятии стал не только по-солдатски сурово-справедлив, но и человечен. Поэтому последние слова председателя: «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит» — присутствующие встретили одобрительно.
Чтобы на земле торжествовала справедливость, живые должны бороться за живых и не перекладывать свою вину на мертвых. Иначе и мертвые будут плодить зло.
6
Военная судьба не балует летчиков. А к Сергею Лазареву она была особенно требовательна. Восемнадцатилетним, долговязым, очень худым юношей он прибыл в начале 1942 года на фронт. Не умея еще как следует летать на истребителе, сразу попал в пекло боев. И был сбит.
Весной 1943 года полк получил новые самолеты и осваивал их. Сергей понимал, что для него сейчас самое подходящее время подучиться. И трудился с увлечением.
Перед Курской битвой заявил: «Вот только сейчас я себя чувствую настоящим истребителем» — и в подтверждение продемонстрировал на новой машине высший пилотаж. Получилось неплохо. Но этого еще было мало, чтобы быть крепким воздушным бойцом.
В девятнадцать лет часто незначительный личный опыт кажется совершенством познания жизни, небольшой успех в работе — вершиной мастерства. А суровое небо войны не терпит легкомыслия. И Сергею в боях снова не везло. Снаряды и пули врага частенько кромсали его самолет, ему не раз приходилось падать на землю с опаленными крыльями. Но он, точно малое дитя, быстро забывал неприятности и, не падая духом, легко шагал по жизни. Война его наказывала за «шалости», и порой наказывала зло, однако и оберегала, как бы давая возможность взяться за ум.
По характеру он был боец, хотя и неуравновешенный, но боец. За настойчивость, за веселый нрав его любили в полку. Правда, часто и ругали за вольности. «Виноват, больше этого не повторится», — с подкупающей искренностью заверял он. И ему прощали. Летчики всегда снисходительны к смелым товарищам. И возможно, поэтому он нет-нет да и нарушал свои обещания. И вот уже здесь, — в Киеве, почти через два года пребывания на фронте, Сергея потрясла гибель его непосредственного командира и друга — Игоря Кустова и с ним еще трех летчиков.
На войне смертей много, и они часто не задевают нас, проходят как бы стороной, отмечаясь только в сознании. И совсем другое, когда видишь мертвым близкого и дорогого тебе человека. Кроме жалости, скорби, душевно и физически терзающих тебя, задумываешься над жизнью и смотришь новыми глазами на себя. Так произошло и с Сергеем. Трагический случай разом вышиб все легкомыслие, как бы завершив созревание человека.
Фронт и время изменили Лазарева. От щупленького длинного паренька ничего не осталось. Широкие, костлявые плечи налились силой. Все словно впервые заметили, что сейчас в полку нет никого выше и сильнее его. Лицо, мальчишески мягкое, круглое, осунулось стало продолговатым. Следы ожогов придали ему суровую мужественность. Резкая и часто суетливая походка. сменилась на степенную, вразвалку, солидную. В разговоре родное ивановское оканье стало теперь малозаметным.
Кроме того, у него произошло интересное физическое изменение — до фантастических размеров обострилось обоняние и осязание. Даже слух стал острее. На обгорелом лице образовалась новая кожа, такая тонкая, что местами, точно через стекло, просматривались ткани мышц и капиллярные кровеносные сосуды. Сергей по неуловимому для нас запаху мог сказать, умывался сегодня человек или нет. Когда мы из-за давности не чувствовали на носовом платке запаха духов, он безошибочно их называл. Если мы не замечали малейшего дуновения ветерка, то он определял его направление и скорость. Лазарев стал очень чувствителен не только к природе, но и к людям. Теперь Сергей уже не говорит не подумав. А подумав, бывает, и совсем молчит. Он стал скуп и строг на слова.
После катастрофы Кустова Сергей Лазарев в эскадрилье остался единственным опытным летчиком, достойным быть заместителем командира эскадрильи. Правда, он у нас был самый молодой, но, как говорится, молод годами, да стар делами.
Майор Василяка предложил мне:
— Вот тебе заместитель. Лучшего и желать не надо. Его давно бы следовало выдвинуть, но не было мест. Товарищи, с которыми он начинал воевать, уже переросли его. Поэтому он и устраивал нам в воздухе «самодеятельность».
Командир полка ошибался в причинах «самодеятельности» летчика. Сергею не свойственно честолюбие. Он, как и большинство истребителей, без остатка отдающих себя боям, победе, не думал о должностях. В небе авторитет дается не служебным положением, которым даже порой и власть не определяется, там главное — личный пример и умение воевать. Для Лазарева полеты означали все. Поэтому он без особой охоты согласился на выдвижение, но за дело взялся с увлечением.
Сергей не успел поработать на новой должности и недели, как после завтрака вызвал меня командир полка в штаб и сообщил:
— Не утвердили тебе Лазарева замом, назначили другого.
В голосе Василяки, к моему удивлению, не чувствовалось разочарования. Значит, сделано все разумно.
— Кого?
— Лейтенанта Маркова. Молодой парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Нас трое. Будет три мнения. Стараясь понять, что же думают остальные, смотрю на председателя. Председатель с деловой сосредоточенностью пишет приговор, оставляя незаполненной только одну графу. Наверное, у него уже сложилось мнение. А у Богданова? Этот весь погрузился в мысли и не замечает моего вопросительного взгляда.
Почему я сначала хочу знать мнение других членов трибунала? Почему сам не решаюсь сделать выбор? Ловлю себя на том, что я тоже «добрый дядька» и ищу снисхождения к подсудимому, к своему товарищу. Кому это нужно? Зачем? Нам нужен всюду жесткий порядок.
«Добрый дядя» — вот в чем причина катастрофы. В военном человеке главное — умение подчиняться. На этом основана вся дисциплина и порядок в армии. Неуместная доброта превращается в свою противоположность — в страшное зло. Зло тяжкое, непоправимое. И даже — в трусость.
Подсудимый колебался, выпускать ли Кустова в перелет. Почему он колебался? Хотел быть «добрым дяденькой» и не использовал свою власть на то, чтобы ни один летчик не мог даже подумать о вылете без разрешения. Начальник своей нерешительностью, бездеятельностью толкнул подчиненных на проступок. Сколько из-за этого пролито крови! Поэтому никакой скидки! Да и не может быть математического равенства между виновностью человека и возмездием. Наказание должно помочь стать Худякову полноценным командиром. И вместе с тем наказание нужно выбрать такое, чтобы оно позволило подсудимому искупить свою вину в боях под нашим контролем. Это будет лучшей помощью другу и не в ущерб обществу, закону.
— Можно ли его осудить условно, без лишения всяких прав? — спросил я председателя трибунала. — Пускай воюет. Покажет себя хорошо — судимость будет снята. Нет — отбудет наказание после войны.
— Можно. Так сейчас делают часто. Я смотрю на Богданова. Он на меня.
— Десять лет.
Председатель трибунала внимательно. смотрит на нас.
— Не много ли?
— Нет! — в один голос ответили мы.
— Я тоже так думаю.
Военный трибунал в нашем понятии стал не только по-солдатски сурово-справедлив, но и человечен. Поэтому последние слова председателя: «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит» — присутствующие встретили одобрительно.
Чтобы на земле торжествовала справедливость, живые должны бороться за живых и не перекладывать свою вину на мертвых. Иначе и мертвые будут плодить зло.
6
Военная судьба не балует летчиков. А к Сергею Лазареву она была особенно требовательна. Восемнадцатилетним, долговязым, очень худым юношей он прибыл в начале 1942 года на фронт. Не умея еще как следует летать на истребителе, сразу попал в пекло боев. И был сбит.
Весной 1943 года полк получил новые самолеты и осваивал их. Сергей понимал, что для него сейчас самое подходящее время подучиться. И трудился с увлечением.
Перед Курской битвой заявил: «Вот только сейчас я себя чувствую настоящим истребителем» — и в подтверждение продемонстрировал на новой машине высший пилотаж. Получилось неплохо. Но этого еще было мало, чтобы быть крепким воздушным бойцом.
В девятнадцать лет часто незначительный личный опыт кажется совершенством познания жизни, небольшой успех в работе — вершиной мастерства. А суровое небо войны не терпит легкомыслия. И Сергею в боях снова не везло. Снаряды и пули врага частенько кромсали его самолет, ему не раз приходилось падать на землю с опаленными крыльями. Но он, точно малое дитя, быстро забывал неприятности и, не падая духом, легко шагал по жизни. Война его наказывала за «шалости», и порой наказывала зло, однако и оберегала, как бы давая возможность взяться за ум.
По характеру он был боец, хотя и неуравновешенный, но боец. За настойчивость, за веселый нрав его любили в полку. Правда, часто и ругали за вольности. «Виноват, больше этого не повторится», — с подкупающей искренностью заверял он. И ему прощали. Летчики всегда снисходительны к смелым товарищам. И возможно, поэтому он нет-нет да и нарушал свои обещания. И вот уже здесь, — в Киеве, почти через два года пребывания на фронте, Сергея потрясла гибель его непосредственного командира и друга — Игоря Кустова и с ним еще трех летчиков.
На войне смертей много, и они часто не задевают нас, проходят как бы стороной, отмечаясь только в сознании. И совсем другое, когда видишь мертвым близкого и дорогого тебе человека. Кроме жалости, скорби, душевно и физически терзающих тебя, задумываешься над жизнью и смотришь новыми глазами на себя. Так произошло и с Сергеем. Трагический случай разом вышиб все легкомыслие, как бы завершив созревание человека.
Фронт и время изменили Лазарева. От щупленького длинного паренька ничего не осталось. Широкие, костлявые плечи налились силой. Все словно впервые заметили, что сейчас в полку нет никого выше и сильнее его. Лицо, мальчишески мягкое, круглое, осунулось стало продолговатым. Следы ожогов придали ему суровую мужественность. Резкая и часто суетливая походка. сменилась на степенную, вразвалку, солидную. В разговоре родное ивановское оканье стало теперь малозаметным.
Кроме того, у него произошло интересное физическое изменение — до фантастических размеров обострилось обоняние и осязание. Даже слух стал острее. На обгорелом лице образовалась новая кожа, такая тонкая, что местами, точно через стекло, просматривались ткани мышц и капиллярные кровеносные сосуды. Сергей по неуловимому для нас запаху мог сказать, умывался сегодня человек или нет. Когда мы из-за давности не чувствовали на носовом платке запаха духов, он безошибочно их называл. Если мы не замечали малейшего дуновения ветерка, то он определял его направление и скорость. Лазарев стал очень чувствителен не только к природе, но и к людям. Теперь Сергей уже не говорит не подумав. А подумав, бывает, и совсем молчит. Он стал скуп и строг на слова.
После катастрофы Кустова Сергей Лазарев в эскадрилье остался единственным опытным летчиком, достойным быть заместителем командира эскадрильи. Правда, он у нас был самый молодой, но, как говорится, молод годами, да стар делами.
Майор Василяка предложил мне:
— Вот тебе заместитель. Лучшего и желать не надо. Его давно бы следовало выдвинуть, но не было мест. Товарищи, с которыми он начинал воевать, уже переросли его. Поэтому он и устраивал нам в воздухе «самодеятельность».
Командир полка ошибался в причинах «самодеятельности» летчика. Сергею не свойственно честолюбие. Он, как и большинство истребителей, без остатка отдающих себя боям, победе, не думал о должностях. В небе авторитет дается не служебным положением, которым даже порой и власть не определяется, там главное — личный пример и умение воевать. Для Лазарева полеты означали все. Поэтому он без особой охоты согласился на выдвижение, но за дело взялся с увлечением.
Сергей не успел поработать на новой должности и недели, как после завтрака вызвал меня командир полка в штаб и сообщил:
— Не утвердили тебе Лазарева замом, назначили другого.
В голосе Василяки, к моему удивлению, не чувствовалось разочарования. Значит, сделано все разумно.
— Кого?
— Лейтенанта Маркова. Молодой парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105