Нужно сейчас, немедленно дать ему возможность зацепиться за какой-нибудь спасительный маячок света. Однако очень опасно: над нами идут вражеские самолеты. Противник прошлую ночь оставил нас в покое. А в эту?
Он уже здесь за сутки потерял семнадцать «юнкерсов», Перед вечером враг выдал свои намерения, обстреляв аэродром. Это была разведка боем. Разведчики, проверив нашу силу обороны и расположение самолетов, ушли безнаказанно. Кто знает, может, противник выделял специальные самолеты и они уже давно кружатся где-то над нами, поджидая удобный момент. Ракета снизу привлечет их внимание.
В таких случаях решение принимает только командир полка. Мы ждем, что он скажет. Слышно, как от нервозных движений шелестит реглан на Василяке. Что у него на уме и на сердце? Как разнообразно мужество! Сейчас оно только в решении. И правильный выбор его зависит не столько от холодного рассудка, сколько от сердца. Куда оно склонит командира? Выручая Сачкова, можно подставить под удар весь полк, всех людей и все самолеты.
— Братцы! Почему не обозначаете себя? — В голосе Миши Сачкова, кроме тревоги, и мольба о помощи.
— Сажать нужно Сачкова, — хрипло, с нотками извинения (ведь все, мол, мы из-за этого решения можем попасть под бомбы), проговорил Владимир Степанович. — И Маркова тоже…
Многие облегченно вздохнули. Кое-кто поторопился подальше отойти от КП, подальше от опасности. Послышался металлический щелчок: Василяка постоянно имел при себе. ракетницу. Прогремел выстрел — и над нами взвился красный шарик. Тут же посадочную полосу обозначили три костра из горящего масла и несколько лучей автомобильных фар, ждавших сигнала.
Теперь наш аэродром с воздуха в эту мглу — великолепный маяк, видимый на десятки километров. В черном небе — сплошной гул. Летят самолеты противника, Сачков и Марков (мы надеялись, что у Маркова отказал радиопередатчик), невидимые нам, заходят на посадку.
— Делаю четвертый разворот. Все ли у вас в порядке?
Сачков прекрасно понимал: как только он коснется земли, его и нас могут накрыть бомбы. Полк замер в ожидании. И земля замерла. Bee-глядим на освещенную полосу аэродрома. Ждем.
А страшно противный гул «юнкерсов» в небе не ослабевает. Напряженно ждем появления «яка» в полосе света и с тревогой прислушиваемся, а не засвистят ли падающие бомбы. Кто-то не выдерживает:
— Куда будем прятаться, ведь щели-то только роем еще…
— Под себя! — советует Хохлов.
Фашистскому командованию, видимо, было не до нас. Оно всю свою ночную авиацию бросило на спасение окруженных войск, поэтому-то Сачков и сел без всяких помех. А о Маркове вот что поведал его ведомый.
Разведчики, возвращаясь домой, встретили «юнкере». Марков сбил его. Откуда-то появилась пара «фоккеров». Марков одного из них вогнал в землю. Погнался за вторым и в это время противнику подоспела на помощь шестерка истребителей. Наши летчики были разобщены. Ведомый уже больше не видел Маркова и, прикрываясь насту пившими сумерками, вышел из боя один.
Мы долго ждали Виталия Маркова, привлекая его внимание сигнальными ракетами. Не один раз запрашивали дивизию — не известно ли что-нибудь о нем. И только в середине ночи, когда завыла снежная метель и мы уже ничем не могли помочь пропавшему товарищу, покинули аэродром.
Ночь хлестала снегом и ветром. В кузове машины пронизывало до костей. Сидя на полу и прижавшись друг к другу, ехали молча.
Гул вражеских самолетов, слившись с воем пурги, не утихал. Рождались мрачные мысли. Наступление — и такая скверная погода. Небеса работают против нас. А что, если метель затянется?
В плену стихии

1
Весна, порадовав солнцем и теплом, предательски скрылась. Колючий снег, холодный ветер и низкие тучи навалились на нас и обезоружили. Под вой метели то в облаках, то бреющим плывут над нами транспортные «юнкерсы», а мы в бессилии, прижатые стихией, только слушаем их зловещую музыку. Видимо, погода за линией фронта врагу позволяет летать.
Не желая считаться с метелью, с утра мы долго толпились около присмиревших и по-зимнему укутанных истребителей. Холод и пронзительный ветер все же загнали нас на КП.
— Сколько времени будут свирепствовать небеса? — спрашивает у Плясуна Лазарев. — Вы же, Тихон Семенович, приняли прогноз погоды?
— Неделю с гаком.
— А почему неделю да еще с гаком? Тихон Семенович натянуто шутит:
— Сережа, неужели ты не знаешь? Сегодня первое апреля — никому не верь. По данным наших колдунов, погода должна быть ясной, а видишь? — Лицо Плясуна стало суровым. Он разложил перед нами карту. — Смотрите.
Синее колечко в красном обхвате явно катилось на запад, приближаясь к нашему аэродрому. Кто-то не выдержал и высказал общую тревогу:
— А если их не остановят? Тихон Семенович обнадежил:
— Срочно выдвигаются части из резерва фронта.
— Не опоздали бы: пурга…
Молчание. Молчание затянулось. Василяка, читавший какие-то бумаги, поднял голову:
— Без паники! Когда нужно будет — получим указания. А пока приказано находиться всем на аэродроме и ждать погоды. Она должна улучшиться.
— Сегодня же первое апреля… — начал Рогачев, капитально усаживаясь на земляной пол. Остальные летчики последовали его примеру. Василий Иванович степенно продолжал: — У нас в полку еще до войны первого апреля проводились тренировочные прыжки с парашютом. Инструктор в честь такого дня решил подшутить. Он сказал: «Буду прыгать первым». Смотрим: прыгнул. Летит комочек. Парашют не раскрывается. Волнуемся. Подумали: делает затяжку, но… шлеп о землю. Жена его в истерике. Бежим к месту гибели. Думали: от инструктора остался мешок с костями. И действительно, мешок, но с опилками: манекен. Потом прыгнул инструктор. Нормально. Мы на него: что пугаешь народ? А он невозмутимо: я сбросил манекен для пристрелки.
Землянка однокомнатная, маленькая. В ней быстро стало тесно и душно. Зато тепло. Согрелись — и пошла писать губерния. Один анекдот за другим. Забавные, комические истории сменялись трагическими. Впрочем, трудно было отличить трагическое от комического. Летчики в такие моменты умеют все пересыпать смешным.
Погода под вечер не улучшилась.
Ужин. Со мной и Василякой сидит капитан, приехавший к нам на стажировку в должности командира полка. Мы с ним кончали Харьковскую школу летчиков, в начале войны вместе учились в Академии ВВС и неплохо знали друг друга. Сейчас с удовольствием вспоминаем годы учебы.
Стажеры в авиации преимущественно из летчиков-командиров. Они прибывают из тыла на фронт за боевым опытом. Большинство из них за месяц, за два крепко врастают во фронтовую жизнь, становятся настоящими боевыми товарищами и потом приходится с сожалением расставаться с ними. Конечно, летал он хорошо. Правда, в боях ему еще мало пришлось участвовать, но Афанасий (так звали стажера) уже надоел Василяке просьбами: летать, летать. А то, по его мнению, война скоро кончится, и он не успеет уничтожить ни одного фашистского самолета.
Такие приставания только сбивают с толку командира, организующего летную работу. Под влиянием просящего он может разрешить ему выполнить непосильную задачу. Поэтому Василяка сразу заметил стажеру:
— Ты только не спеши с полетами. Следующий раз как думаешь: ведомым идти или ведущим?
— Конечно, ведущим, — не задумываясь ответил стажер, но, видимо, спохватился, что так заявить опрометчиво, уточнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105