Фронт скоро должен сообщить о нем.
— Мне кажется, пускай пишут. — В голосе Владимира Степановича колебание. — Официальная бумага поможет молодежи крепче усвоить старую истину — сам погибай, а товарища выручай. Если бы ведомый не спускал глаз с командира, то Сирадзе не пропал бы бесследно.
На фронте, когда гибнет человек, всегда возникает это «если бы». И это «если бы» относится и к убитому пехотинцу — «если бы он не поднялся в атаку», и к танкисту — «если бы он не наскочил на мину», и к летчику — «если бы он…». У нас в полку большинство боев — без потерь. Война катится назад. И тем тяжелее становится расставаться с товарищами. Нам понятно было волнение Василяки.
Вскоре все прояснилось. Самолет Сирадзе подбили с земли. Мотор тут же заглох. Высота была малая, и машина, окутанная дымом, потеряв скорость, сразу плюхнулась на окопы. Кругом рвались снаряды, сверкал огонь и дрожала земля. Вот уж поистине Саша попал из огня да в полымя.
На поле боя Сирадзе оказался так внезапно и быстро, что он, живший все еще воздушным боем, где только что был хозяином положения, несколько секунд по инерции глядел в небо, смутно понимая случившееся. — Но действительность напомнила о себе: один снаряд разорвался рядом. На самолет хлынула волна земли и металла. «Як», как бы от испуга, подпрыгнул и затрещал. И тут до Саши дошло — по нему стреляют. Нужно немедленно выскочить из кабины и отбежать в укрытие. Подальше от машины, ставшей теперь мишенью. Но куда бежать? Где наши, где противник?
Рядом с самолетом никого. Странно. Саша взглянул направо, в сторону сверкающих белизной снежных Карпат. Невдалеке машут руками, иди, мол, к нам. Левее и впереди тоже из окопов зовут к себе. Пока он решался, куда податься, новый разрыв снаряда чуть было не перевернул его вместе с «яком». Опасность быть погребенным очередным разрывом заставила Сирадзе броситься из кабины. Но… Привязные ремни остановили. Пока он отвязывался и освобождался от парашюта, заметил, как прямо на него мчится какой-то серый танк. Мгновение — и Саша в окопе.
Вблизи разрывы прекратились. Зато вокруг танка все дыбилось от снарядов. Танк, точно заколдованный, подминая под себя кипевшую землю, быстро сближался с «яком». Все, конец, решил Сирадзе. Танк фашистский. Значит, я на территории противника. А было вот как.
…«Юнкерсы», прикрываемые «фоккерами», становились на курс для бомбометания. Удар должен был обрушиться на танковую бригаду, которой командовал Герой Советского Союза подполковник Иван Никифо-рович Бойко, вскоре награжденный второй Золотой Звездой Героя. В небе — ни одного истребителя. И бомбы вот-вот должны были посыпаться на танкистов. Но откуда ни возьмись четверка «яков»… И фашистские бомбы обрушились по фашистским же войскам. Танкисты ликуют. И вдруг тот «як», который только что громил «юнкерсы», задымил и, клюнув носом, приземлился на нейтральной зоне — между советскими танкистами и противником. Фашисты сразу же артиллерией накрыли «як».
У наших танкистов был такой порыв, что они для спасения летчика без всякой команды обрушили по врагу всю огневую мощь своего оружия и немедленно на выручку летчику послали танк, который благополучно и вывез Сирадзе.
И вот Саша с нами. Крепкие дружеские объятия, поздравления. Стихли минуты радости, и начался деловой разговор.
— Как ты узнал, что летят к фронту «юнкерсы»? — спросили мы Сирадзе.
— Нюхом почуял. — Саша смеется. — Посудите сами. Мы сорок минут висели на передовой — и ни одного немецкого, самолета. Это мне показалось подозрительным. Я подумал, что, наверное, противник своими радиолокаторами видит нас и ждет, когда мы уйдем. Вот я и решил проверить.
— Но ведь это выходило за рамки твоей задачи? Сирадзе растерялся. В его сознании не укладывалось — уничтожить врага — и вдруг не его задача.
— Разве мы могли спокойно лететь домой, когда фашисты стали бы бомбить наших танкистов? Горючее у нас было.
Василяка расплылся в доброй улыбке.
— На этот раз ты правильно сделал, что возвратился. Молодец! Но впредь в таких случаях нужно брать разрешение у наземного пункта наведения. Так требует порядок.
У Сирадзе прошла растерянность, и он спросил:
— А если бы наши переговоры. подслушивали немцы? Они могли придержать «юнкерсы», а как бы мы ушли — ударили бы по нашим войскам.
Василяка ничего не ответил. Он понимал, что боевому опыту и собственной совести часто в сложной фронтовой обстановке принадлежит решающее слово. Все действия бойцов нельзя предусмотреть уставами и наставлениями.
На аэродроме снова заиграл Сашин фандыр.
Невидимки
1
Семнадцатого апреля 1-й Украинский фронт перешел к обороне, чтобы закрепиться на достигнутых рубежах и подготовиться к новому наступлению. К этому времени противник сосредоточил главные силы восточнее Станислава в междуречье Днестра и Прута. Здесь он, собрав мощный — танковый и авиационный — кулак, пытался прорвать нашу оборону. Туда улетела группа Сачкова на прикрытие наземных войск, отражающих контрудары фашистов.
Через сорок минут должна будет взлететь наша эскадрилья. В то время как я обдумывал, как лучше выполнить боевой приказ, посыльный передал, что меня вызывает начальник штаба полка.
Я направился на КП.
Когда спустился в землянку, Федор Прокофъевич крепко пожал мне руку:
— Поздравляю с присвоением звания майора. Об этом только что получен приказ.
Я уже настроился на боевое задание — и вдруг такое сообщение! Деловой сосредоточенности уже нет. Воздушный бой не прощает ни радости, ни печали. В этом приходилось не раз убеждаться. Матвеев, видимо, что-то уловил на моем лице и удивленно поднял брови:
— Не вовремя сообщил?
— Что вы, — не желая обижать «старика», как можно спокойнее ответил я. Но «старика» не проведешь: он, извинившись, предложил перенести вылет на более поздний срок. Сейчас могла лететь другая эскадрилья.
А почему бы и нет? Нет, нет! Бывает, что ожидание изматывает хуже, чем бой. Не лететь сейчас — значит еще и сомневаться в себе. Это передастся и ведомым.
— Ни в коем случае!
Летчики уже собрались. Они молчаливы. На лицах боевая сосредоточенность, а у меня в душе ее пока еще нет.
Я ловлю себя на том, что невольно думаю: будет бой — должны провести его классно. Как же, первый вылет в новом звании!
С такими чувствами можно и перестараться. Нужно делать все обдуманно. Подчиняться только рассудку, а не чувствам: они, бывает, как туман, отгораживают действительность.
— Летим, — сказал я своим обычным голосом. И все, точно получив команду, построились. И как продуманно!
Для командира группы истребителей, летящих в бой, мало быть хорошим летчиком и иметь боевой опыт. Он еще должен быть и тонким психологом, чтобы уметь расставить летчиков в боевом порядке в соответствии с их характерами. Воздушный бой ведется не только техникой, выучкой, но и характерами людей. Зачем смелого до дерзости, но ставшего вдумчивым и осторожным Лазарева назначать к себе в ударную группу? Здесь он меньше принесет пользы, чем на высоте, в группе охраны, где может проявить всю свою выучку и надежно прикрыть нашу четверку от всяких неожиданностей.
Летчики, зная друг друга, освободили меня от этой задачи, заняв места в строю в соответствии со своими возможностями. Первая пара — Сергей Лазарев и Михаил Руденко, вторая — Алексей Коваленко и Назиб Султанов (Коваленко вот уже несколько дней летает командиром пары), пятым стоит Иван Хохлов — мой ведомый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Мне кажется, пускай пишут. — В голосе Владимира Степановича колебание. — Официальная бумага поможет молодежи крепче усвоить старую истину — сам погибай, а товарища выручай. Если бы ведомый не спускал глаз с командира, то Сирадзе не пропал бы бесследно.
На фронте, когда гибнет человек, всегда возникает это «если бы». И это «если бы» относится и к убитому пехотинцу — «если бы он не поднялся в атаку», и к танкисту — «если бы он не наскочил на мину», и к летчику — «если бы он…». У нас в полку большинство боев — без потерь. Война катится назад. И тем тяжелее становится расставаться с товарищами. Нам понятно было волнение Василяки.
Вскоре все прояснилось. Самолет Сирадзе подбили с земли. Мотор тут же заглох. Высота была малая, и машина, окутанная дымом, потеряв скорость, сразу плюхнулась на окопы. Кругом рвались снаряды, сверкал огонь и дрожала земля. Вот уж поистине Саша попал из огня да в полымя.
На поле боя Сирадзе оказался так внезапно и быстро, что он, живший все еще воздушным боем, где только что был хозяином положения, несколько секунд по инерции глядел в небо, смутно понимая случившееся. — Но действительность напомнила о себе: один снаряд разорвался рядом. На самолет хлынула волна земли и металла. «Як», как бы от испуга, подпрыгнул и затрещал. И тут до Саши дошло — по нему стреляют. Нужно немедленно выскочить из кабины и отбежать в укрытие. Подальше от машины, ставшей теперь мишенью. Но куда бежать? Где наши, где противник?
Рядом с самолетом никого. Странно. Саша взглянул направо, в сторону сверкающих белизной снежных Карпат. Невдалеке машут руками, иди, мол, к нам. Левее и впереди тоже из окопов зовут к себе. Пока он решался, куда податься, новый разрыв снаряда чуть было не перевернул его вместе с «яком». Опасность быть погребенным очередным разрывом заставила Сирадзе броситься из кабины. Но… Привязные ремни остановили. Пока он отвязывался и освобождался от парашюта, заметил, как прямо на него мчится какой-то серый танк. Мгновение — и Саша в окопе.
Вблизи разрывы прекратились. Зато вокруг танка все дыбилось от снарядов. Танк, точно заколдованный, подминая под себя кипевшую землю, быстро сближался с «яком». Все, конец, решил Сирадзе. Танк фашистский. Значит, я на территории противника. А было вот как.
…«Юнкерсы», прикрываемые «фоккерами», становились на курс для бомбометания. Удар должен был обрушиться на танковую бригаду, которой командовал Герой Советского Союза подполковник Иван Никифо-рович Бойко, вскоре награжденный второй Золотой Звездой Героя. В небе — ни одного истребителя. И бомбы вот-вот должны были посыпаться на танкистов. Но откуда ни возьмись четверка «яков»… И фашистские бомбы обрушились по фашистским же войскам. Танкисты ликуют. И вдруг тот «як», который только что громил «юнкерсы», задымил и, клюнув носом, приземлился на нейтральной зоне — между советскими танкистами и противником. Фашисты сразу же артиллерией накрыли «як».
У наших танкистов был такой порыв, что они для спасения летчика без всякой команды обрушили по врагу всю огневую мощь своего оружия и немедленно на выручку летчику послали танк, который благополучно и вывез Сирадзе.
И вот Саша с нами. Крепкие дружеские объятия, поздравления. Стихли минуты радости, и начался деловой разговор.
— Как ты узнал, что летят к фронту «юнкерсы»? — спросили мы Сирадзе.
— Нюхом почуял. — Саша смеется. — Посудите сами. Мы сорок минут висели на передовой — и ни одного немецкого, самолета. Это мне показалось подозрительным. Я подумал, что, наверное, противник своими радиолокаторами видит нас и ждет, когда мы уйдем. Вот я и решил проверить.
— Но ведь это выходило за рамки твоей задачи? Сирадзе растерялся. В его сознании не укладывалось — уничтожить врага — и вдруг не его задача.
— Разве мы могли спокойно лететь домой, когда фашисты стали бы бомбить наших танкистов? Горючее у нас было.
Василяка расплылся в доброй улыбке.
— На этот раз ты правильно сделал, что возвратился. Молодец! Но впредь в таких случаях нужно брать разрешение у наземного пункта наведения. Так требует порядок.
У Сирадзе прошла растерянность, и он спросил:
— А если бы наши переговоры. подслушивали немцы? Они могли придержать «юнкерсы», а как бы мы ушли — ударили бы по нашим войскам.
Василяка ничего не ответил. Он понимал, что боевому опыту и собственной совести часто в сложной фронтовой обстановке принадлежит решающее слово. Все действия бойцов нельзя предусмотреть уставами и наставлениями.
На аэродроме снова заиграл Сашин фандыр.
Невидимки
1
Семнадцатого апреля 1-й Украинский фронт перешел к обороне, чтобы закрепиться на достигнутых рубежах и подготовиться к новому наступлению. К этому времени противник сосредоточил главные силы восточнее Станислава в междуречье Днестра и Прута. Здесь он, собрав мощный — танковый и авиационный — кулак, пытался прорвать нашу оборону. Туда улетела группа Сачкова на прикрытие наземных войск, отражающих контрудары фашистов.
Через сорок минут должна будет взлететь наша эскадрилья. В то время как я обдумывал, как лучше выполнить боевой приказ, посыльный передал, что меня вызывает начальник штаба полка.
Я направился на КП.
Когда спустился в землянку, Федор Прокофъевич крепко пожал мне руку:
— Поздравляю с присвоением звания майора. Об этом только что получен приказ.
Я уже настроился на боевое задание — и вдруг такое сообщение! Деловой сосредоточенности уже нет. Воздушный бой не прощает ни радости, ни печали. В этом приходилось не раз убеждаться. Матвеев, видимо, что-то уловил на моем лице и удивленно поднял брови:
— Не вовремя сообщил?
— Что вы, — не желая обижать «старика», как можно спокойнее ответил я. Но «старика» не проведешь: он, извинившись, предложил перенести вылет на более поздний срок. Сейчас могла лететь другая эскадрилья.
А почему бы и нет? Нет, нет! Бывает, что ожидание изматывает хуже, чем бой. Не лететь сейчас — значит еще и сомневаться в себе. Это передастся и ведомым.
— Ни в коем случае!
Летчики уже собрались. Они молчаливы. На лицах боевая сосредоточенность, а у меня в душе ее пока еще нет.
Я ловлю себя на том, что невольно думаю: будет бой — должны провести его классно. Как же, первый вылет в новом звании!
С такими чувствами можно и перестараться. Нужно делать все обдуманно. Подчиняться только рассудку, а не чувствам: они, бывает, как туман, отгораживают действительность.
— Летим, — сказал я своим обычным голосом. И все, точно получив команду, построились. И как продуманно!
Для командира группы истребителей, летящих в бой, мало быть хорошим летчиком и иметь боевой опыт. Он еще должен быть и тонким психологом, чтобы уметь расставить летчиков в боевом порядке в соответствии с их характерами. Воздушный бой ведется не только техникой, выучкой, но и характерами людей. Зачем смелого до дерзости, но ставшего вдумчивым и осторожным Лазарева назначать к себе в ударную группу? Здесь он меньше принесет пользы, чем на высоте, в группе охраны, где может проявить всю свою выучку и надежно прикрыть нашу четверку от всяких неожиданностей.
Летчики, зная друг друга, освободили меня от этой задачи, заняв места в строю в соответствии со своими возможностями. Первая пара — Сергей Лазарев и Михаил Руденко, вторая — Алексей Коваленко и Назиб Султанов (Коваленко вот уже несколько дней летает командиром пары), пятым стоит Иван Хохлов — мой ведомый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105