Уже не раз писал Александру Даргомыжскому Франц Шоберлехнер.
Занятия с ним продолжаются. А прежние официальные отношения давно перешли в дружбу.
Началось с того, что Шоберлехнер оказался хорошим скрипачом и альтистом. Он говорил об этом полушутя. Пусть не удивляется господин Даргомыжский, ведь у каждого могут быть свои слабости. Не правда ли? Именно поэтому маэстро участвует иногда в квартетных ансамблях. А ученик, в свою очередь, признался, что он тоже владеет скрипкой и может исполнять в квартетах и скрипичную и альтовую партию.
- Какое удивительно счастливое обстоятельство! - воскликнул в тот давний день Франц Шоберлехнер.
В следующий раз ученик, придя со скрипкой, был подвергнут новому строгому экзамену, после чего учитель стал возить его на квартетные собрания музыкантов-профессионалов и просвещенных любителей.
И вот наконец квартетный вечер назначен у Даргомыжских, и сам Франц Шоберлехнер примет участие в этом концерте, исполняя альтовую партию. Партию первой скрипки будет, конечно, вести Эраст, если только хватит у него на это сил. По счастью, Эраст чувствовал себя лучше, чем обычно.
В условленный час стали съезжаться приглашенные. Наступила торжественная минута. Александр Даргомыжский - вторая скрипка - занял место за пультом рядом с Эрастом. Шоберлехнер и виолончелист расположились напротив. Музыканты взялись за смычки. Может быть, это был один из тех немногих вечеров, когда еще так проникновенно звучала скрипка Эраста Даргомыжского...
За чайным столом Шоберлехнер долго говорил с Эрастом, поглядывая в то же время на Александра. Что это за цветник выдающихся талантов!
- У меня есть еще замужняя дочь-арфистка, - напомнил Сергей Николаевич. - А может быть, и наша меньшая любимица Эрминия когда-нибудь заявит о себе в искусстве.
- В вашем доме я ничему не удивляюсь! - отвечал гость. И он крепко пожал руку отцу, столь счастливому в детях.
Благодаря маэстро Шоберлехнеру Александр Даргомыжский все чаще бывал на вечерах у именитых любителей музыки. Все больше расширялись его знакомства в артистическом мире, все насыщенней становились его встречи с музыкой.
Одна из них произвела на него неизгладимое впечатление. Исполнялся до-минорный квартет Бетховена, который Даргомыжский слышал впервые. Он был потрясен до глубины души. Давно отзвучал бетховенский квартет, давно окончился музыкальный вечер, - душевное потрясение не проходило.
Утром он, как всегда, отправился в должность. Вероятно, даже самые нелюбопытные из сослуживцев обратили внимание на странное состояние молодого человека, обычно столь старательного в занятиях. Но где же им знать, что Александр Даргомыжский принял важнейшее решение: он будет писать квартет.
В последующие дни он старался никуда не выезжать и, пользуясь каждым свободным часом, безотрывно писал.
- Отложил бы ты, Сашенька, хоть на время свое писание!- тревожится Марья Борисовна, видя, как сын, едва вернувшись со службы, снова берется за нотную рукопись.
Но сын не внемлет разумным увещеваниям. Работать и работать! Вот уже готовы целые три части струнного квартета. Остается только дописать финал и... Но именно теперь, когда цель совсем близка, сочинитель вдруг оставляет работу. Нет, никуда не годится все, над чем так лихорадочно он трудился.
Молодой музыкант, однако, не падает духом. Все дело, видно, по-прежнему упирается в музыкальную науку.
Быть может, помимо советов, которыми пользуется Александр Даргомыжский у своих учителей, надо бы самому углубиться в ученые труды и в них попытаться отыскать ответ на мучительные загадки? Заглянул в один из трактатов - бог мой, о чем только там не говорилось! И о развитии музыки, начиная с древних греков и римлян до новейших времен; и о строении гамм у разных народов и их различии между собой...
Да не пожалел бы времени Александр Даргомыжский! Но только кажется ему, что даже этот многотомный труд не научит его главному - правилам сочинения музыки.
Но правилами так или иначе Даргомыжский со временем овладеет. Теперь же его все больше начинает занимать совсем другая мысль: «как естественно и правдиво передать в музыке живое звучание человеческой речи со всеми ее изгибами и оттенками. Он не знает, когда и почему эта мысль у него возникла. Но сейчас, перечитывая вслух стихотворения любимых поэтов, Даргомыжский пытается - увы, покамест тщетно - продекламировать их в музыке так, чтобы звуки послушно следовали за словами и точно выражали смысл каждого из них.
Порою думается молодому человеку, что обрести такой правдивый и гибкий музыкальный язык во многом поможет ему сама жизнь со всеми ее живыми голосами. Кажется, именно по этому пути следует отправляться в поиски за музыкальной правдой. Но сколь долог будет этот нехоженый путь?
«Эх, надо бы познакомить вас с Михаилом Глинкой!» - вспомнился давний посул Льва Пушкина. Но не сдержал обещания Левушка - укатил юнкером на Кавказ, а Глинка путешествует где-то в Европе и неизвестно, когда вернется на родину.
Правда, в столице распеваются романсы и песни Михаила Глинки. Хорошо знакомы они и Александру Даргомыжскому. Что греха таить - многие из них берет он образцом для подражания, хотя уже сейчас понимает: никаким искусным подражанием, даже наилучшим образцам, подлинную правду не найти.
Александр Даргомыжский взял привычку подолгу бродить по городу. Богата и пестра городская разноголосица. Протяжные крики разносчиков, торгующих с лотков на уличных перекрестках, зазывы приказчиков, приглашающих покупателей в лавки, звуки шарманок, пронзительные голоса бродячих кукольников, музыка садовых оркестров... Жадно вбирает чуткий юношеский слух все, чем живет и дышит столица.
Но более всего привораживает его песня. А песня, будто догадавшись, сама опешит навстречу. Приветит она путника то широким разливом мелодии «Вниз по матушке по Волге», то бойким малороссийским казачком или русской плясовой. Иной раз поманит из окошка, завешенного кисейной занавеской, чувствительным романсом. Иногда же этот нехитрый напев предстанет, принаряженный искусным сочинителем, в вариациях, разыгранных на фортепиано, или на скрипке, или на гитаре...
Почему, бы и Александру Даргомыжскому не запечатлеть эти песенные встречи? Давно приметил он среди многих песен одну, более всех пришедшуюся ему по сердцу:
Винят меня в народе,
Любить мне не велят,
Вольно ж было природе
На свет меня создать...
- Неужто, друг мой, способен ты прельститься этакими виршами? - удивился Сергей Николаевич.
- Однако, папенька, - возразил сын, - обратите внимание на мелодию песни. Разве ею не может вдохновиться самый взыскательный музыкант? Если бы знали вы, сколько вариаций на этот напев писано сочинителями и для фортепиано и для гитары...
- Зачем же и тебе этим сочинителям подражать?
Но никому не собирался подражать Александр Даргомыжский. В его фортепианных вариациях на тему «Винят меня в народе», содержащих в себе черты большой концертной фантазии, простодушная, бесхитростная песенка вдруг заговорила пылко и взволнованно, языком глубоких, сильных и правдивых чувств.
Переписав набело вариации, Александр Даргомыжский отдал их печатать. «Кажется, - подумал он, - за эту пьесу мне не придется краснеть».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Занятия с ним продолжаются. А прежние официальные отношения давно перешли в дружбу.
Началось с того, что Шоберлехнер оказался хорошим скрипачом и альтистом. Он говорил об этом полушутя. Пусть не удивляется господин Даргомыжский, ведь у каждого могут быть свои слабости. Не правда ли? Именно поэтому маэстро участвует иногда в квартетных ансамблях. А ученик, в свою очередь, признался, что он тоже владеет скрипкой и может исполнять в квартетах и скрипичную и альтовую партию.
- Какое удивительно счастливое обстоятельство! - воскликнул в тот давний день Франц Шоберлехнер.
В следующий раз ученик, придя со скрипкой, был подвергнут новому строгому экзамену, после чего учитель стал возить его на квартетные собрания музыкантов-профессионалов и просвещенных любителей.
И вот наконец квартетный вечер назначен у Даргомыжских, и сам Франц Шоберлехнер примет участие в этом концерте, исполняя альтовую партию. Партию первой скрипки будет, конечно, вести Эраст, если только хватит у него на это сил. По счастью, Эраст чувствовал себя лучше, чем обычно.
В условленный час стали съезжаться приглашенные. Наступила торжественная минута. Александр Даргомыжский - вторая скрипка - занял место за пультом рядом с Эрастом. Шоберлехнер и виолончелист расположились напротив. Музыканты взялись за смычки. Может быть, это был один из тех немногих вечеров, когда еще так проникновенно звучала скрипка Эраста Даргомыжского...
За чайным столом Шоберлехнер долго говорил с Эрастом, поглядывая в то же время на Александра. Что это за цветник выдающихся талантов!
- У меня есть еще замужняя дочь-арфистка, - напомнил Сергей Николаевич. - А может быть, и наша меньшая любимица Эрминия когда-нибудь заявит о себе в искусстве.
- В вашем доме я ничему не удивляюсь! - отвечал гость. И он крепко пожал руку отцу, столь счастливому в детях.
Благодаря маэстро Шоберлехнеру Александр Даргомыжский все чаще бывал на вечерах у именитых любителей музыки. Все больше расширялись его знакомства в артистическом мире, все насыщенней становились его встречи с музыкой.
Одна из них произвела на него неизгладимое впечатление. Исполнялся до-минорный квартет Бетховена, который Даргомыжский слышал впервые. Он был потрясен до глубины души. Давно отзвучал бетховенский квартет, давно окончился музыкальный вечер, - душевное потрясение не проходило.
Утром он, как всегда, отправился в должность. Вероятно, даже самые нелюбопытные из сослуживцев обратили внимание на странное состояние молодого человека, обычно столь старательного в занятиях. Но где же им знать, что Александр Даргомыжский принял важнейшее решение: он будет писать квартет.
В последующие дни он старался никуда не выезжать и, пользуясь каждым свободным часом, безотрывно писал.
- Отложил бы ты, Сашенька, хоть на время свое писание!- тревожится Марья Борисовна, видя, как сын, едва вернувшись со службы, снова берется за нотную рукопись.
Но сын не внемлет разумным увещеваниям. Работать и работать! Вот уже готовы целые три части струнного квартета. Остается только дописать финал и... Но именно теперь, когда цель совсем близка, сочинитель вдруг оставляет работу. Нет, никуда не годится все, над чем так лихорадочно он трудился.
Молодой музыкант, однако, не падает духом. Все дело, видно, по-прежнему упирается в музыкальную науку.
Быть может, помимо советов, которыми пользуется Александр Даргомыжский у своих учителей, надо бы самому углубиться в ученые труды и в них попытаться отыскать ответ на мучительные загадки? Заглянул в один из трактатов - бог мой, о чем только там не говорилось! И о развитии музыки, начиная с древних греков и римлян до новейших времен; и о строении гамм у разных народов и их различии между собой...
Да не пожалел бы времени Александр Даргомыжский! Но только кажется ему, что даже этот многотомный труд не научит его главному - правилам сочинения музыки.
Но правилами так или иначе Даргомыжский со временем овладеет. Теперь же его все больше начинает занимать совсем другая мысль: «как естественно и правдиво передать в музыке живое звучание человеческой речи со всеми ее изгибами и оттенками. Он не знает, когда и почему эта мысль у него возникла. Но сейчас, перечитывая вслух стихотворения любимых поэтов, Даргомыжский пытается - увы, покамест тщетно - продекламировать их в музыке так, чтобы звуки послушно следовали за словами и точно выражали смысл каждого из них.
Порою думается молодому человеку, что обрести такой правдивый и гибкий музыкальный язык во многом поможет ему сама жизнь со всеми ее живыми голосами. Кажется, именно по этому пути следует отправляться в поиски за музыкальной правдой. Но сколь долог будет этот нехоженый путь?
«Эх, надо бы познакомить вас с Михаилом Глинкой!» - вспомнился давний посул Льва Пушкина. Но не сдержал обещания Левушка - укатил юнкером на Кавказ, а Глинка путешествует где-то в Европе и неизвестно, когда вернется на родину.
Правда, в столице распеваются романсы и песни Михаила Глинки. Хорошо знакомы они и Александру Даргомыжскому. Что греха таить - многие из них берет он образцом для подражания, хотя уже сейчас понимает: никаким искусным подражанием, даже наилучшим образцам, подлинную правду не найти.
Александр Даргомыжский взял привычку подолгу бродить по городу. Богата и пестра городская разноголосица. Протяжные крики разносчиков, торгующих с лотков на уличных перекрестках, зазывы приказчиков, приглашающих покупателей в лавки, звуки шарманок, пронзительные голоса бродячих кукольников, музыка садовых оркестров... Жадно вбирает чуткий юношеский слух все, чем живет и дышит столица.
Но более всего привораживает его песня. А песня, будто догадавшись, сама опешит навстречу. Приветит она путника то широким разливом мелодии «Вниз по матушке по Волге», то бойким малороссийским казачком или русской плясовой. Иной раз поманит из окошка, завешенного кисейной занавеской, чувствительным романсом. Иногда же этот нехитрый напев предстанет, принаряженный искусным сочинителем, в вариациях, разыгранных на фортепиано, или на скрипке, или на гитаре...
Почему, бы и Александру Даргомыжскому не запечатлеть эти песенные встречи? Давно приметил он среди многих песен одну, более всех пришедшуюся ему по сердцу:
Винят меня в народе,
Любить мне не велят,
Вольно ж было природе
На свет меня создать...
- Неужто, друг мой, способен ты прельститься этакими виршами? - удивился Сергей Николаевич.
- Однако, папенька, - возразил сын, - обратите внимание на мелодию песни. Разве ею не может вдохновиться самый взыскательный музыкант? Если бы знали вы, сколько вариаций на этот напев писано сочинителями и для фортепиано и для гитары...
- Зачем же и тебе этим сочинителям подражать?
Но никому не собирался подражать Александр Даргомыжский. В его фортепианных вариациях на тему «Винят меня в народе», содержащих в себе черты большой концертной фантазии, простодушная, бесхитростная песенка вдруг заговорила пылко и взволнованно, языком глубоких, сильных и правдивых чувств.
Переписав набело вариации, Александр Даргомыжский отдал их печатать. «Кажется, - подумал он, - за эту пьесу мне не придется краснеть».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35