Да такое искусство достойно называться образцом истинно русской школы пения. Сам Глинка наверняка остался бы доволен.
- Смотрите же, голубушка Любовь Ивановна, когда будете представлять в Европе отечественную музыку не забудьте и вашего покорного слугу! - шутливо говорит Александр Даргомыжский.
- С одним условием, - в тон ему отвечает Любаша - Я ведь не отступилась от намерения познакомиться при вашем содействии с Михаилом Ивановичем Глинкой
- Да откуда же я его возьму, ежели Михаила Ивановича опять, как на грех, нету в Петербурге! Придется вам снова довольствоваться моим скромным руководством
К урокам пения прибавились теперь еще занятия игрой на фортепиано в четыре руки, а также музыкальной теорией и гармонией. И тут Александру Сергеевичу снова осталось лишь развести руками от удивления перед необыкновенными способностями юной ученицы.
А после занятий Любаша, забыв о своем шестнадцатилетнем достоинстве, шалит и резвится, как дитя, вместе с младшими своими сестрами. К их играм присоединяется иногда и сам учитель. В кругу веселой молодежи семейства Беленицыных молодеет душой Александр Даргомыжский. И в собственном его доме как-то неприметно все оживилось. Опять стали ездить знакомые певицы и певцы-любители. Вновь взялась за арфу Эрминия. Возобновились музыкальные вечера.
Даже совсем было замкнувшийся в суровом уединении Сергей Николаевич все чаще заходит в гостиную. Усевшись в покойных креслах с любимой табакеркой в руках, он внимательно слушает музыку, особенно произведения сына, за весь вечер почти не переменяя позы и не проронив ни единого слова. Если же кто-нибудь позволит себе хотя бы шепотом нарушить тишину, Сергей Николаевич строго обернется к нарушителю спокойствия. Одного лишь не может понять отец: почему оставлена Александром «Русалка»?
Обстоятельство это заботит не только Сергея Николаевича. Как-то раз на очередном филармоническом концерте встретил Даргомыжского Владимир Федорович Одоевский.
- Давненько не видались с вами, дорогой Александр Сергеевич. Совсем в последнее время не кажете глаз! - укорил его Одоевский. - А почитатели ваши ждут не дождутся: когда же явится на театре «прекрасная Русалка?
- Боюсь, долгонько придется ждать. И не ждут вовсе мою Русалку те, от кого зависит ее театральная участь.
- Однако, Александр Сергеевич, не вправе же мы допустить, чтобы отечественным музыкантам были заказаны пути на оперную сцену! - возразил Одоевский.
Спустя некоторое время Владимир Федорович вновь вернулся к недавнему разговору:
- А что скажете, любезный друг, если в ближайшее время мы устроим в большом благотворительном концерте исполнение «вашей музыки? Покажем ее публике, так сказать, широким планом. С непременным включением в программу, под вашим, разумеется управлением, отрывков из ваших опер и, желательно, кое-каких готовых номеров из «Русалки»?
Одоевский стал подробно развивать идею такого концерта и, по мере того, как он говорил, все больше воодушевлялся:
- Во-первых, сама по себе благородна наша цель: вырученные от концерта средства передадим благотворительному обществу. В публике подогреем интерес к оперной вашей музыке - это во-вторых. В-третьих, откликнутся, конечно, на концерт газеты, а газеты, как известно, великая сила!
Добрейший Владимир Федорович дипломатично умолчал о тайных своих надеждах, связанных с задуманным концертом: может быть, успех его побудит автора «Русалки» закончить долгожданную оперу?
Мудреное дело - подготовить за короткий срок программу, в которой должно быть занято множество артистов.
Во всех подобных случаях Даргомыжский обычно прибегал к содействию давнишнего своего приятеля и ученика Владимира Федоровича Пургольда. С недавних пор тот вместе с многочисленной семьей своего старшего брата Николая Федоровича поселился в том самом доме, где жили и Даргомыжские. Вся семья Николая Федоровича, начиная с его дочерей, была необыкновенно музыкальной. Дружеские связи Александра Сергеевича с Пургольдами еще больше окрепли. И теперь, памятуя о незаурядных организаторских талантах энергичного Владимира Федоровича, Даргомыжский вновь решил поделиться с ним своими затруднениями.
- Просто голова кругом идет,-пожаловался при встрече Александр Сергеевич, - откуда мне набрать столько исполнителей!
- Как откуда? - удивился Пургольд.- Кто же из любителей музыки откажется от чести разделить вместе с вами, Александр Сергеевич, ваше торжество? Да я первый сделаю почин, принеся на алтарь дружбы двух старших племянниц!- весело воскликнул Владимир Федорович. - Я бы с охотой пополнил вашу труппу еще и младшими племянницами, да сами знаете, хоть «подают надежды, но годами, не вышли: вашей тезке Сашеньке недавно девять лет сравнялось, а Надюше и вовсе только пять минуло.
Почин Владимира Федоровича Пургольда оказался удачным. Все любители, певцы и певицы, занимающиеся у Александра Даргомыжского, включились в подготовку программы, начиная с Любаши Беленицыной. Правда, по молодости лет ей досталась пока лишь скромная роль хористки.
- А тебе, Ханя, - обратился Даргомыжский к Эрминии, - придется тряхнуть стариной. Помнишь, как мы с тобой разыгрывали из «Русалки» песню Наташи на княжеской свадьбе? Вот и выходит случай сыграть, как ты хотела, партию арфы вместе с оркестром в публичном концерте. Ты довольна?
- Еще бы! Но во сто крат была бы я счастливей, если бы услышала этот номер исполненным в театре!
- А что, может быть, и впрямь услышишь! - кажется, в первый раз при упоминании о «Русалке» в голосе Александра Сергеевича появились нотки надежды.
Вечером 9 апреля 1853 года в сверкающем огнями зале Дворянского собрания собрался цвет столичного общества. Такого стечения публики давно не было. Кое-кого из слушателей, правда, привлекло поначалу не столько имя главного виновника торжества, сколько участие в концерте прославленной на весь мир артистки Полины Виардо-Гарсиа, которая приехала из Парижа на гастроли в Петербург.
- Вообразите, - благоговейным шепотом переговаривались меломаны, - сама несравненная Полина Виардо изъявила желание исполнить несколько романсов господина Даргомыжского. Многие ли русские музыканты, кроме Глинки, удостаивались такой чести?
А прославленная на весь мир певица сердечно говорила Даргомыжскому:
- Я от души радуюсь, что мой концертный репертуар благодаря вам обогатился такой прекрасной музыкой. И я горжусь, что смогу петь ваши романсы на языке великого народа, к которому принадлежите вы, мсье Даргомыжский!
Полина Виардо была близким другом писателя Ивана Сергеевича Тургенева. Благодаря ему она научилась свободно говорить по-русски. Тургенев пробудил у певицы глубокий интерес к русскому искусству. Русская же музыка нашла в ее лице поистине вдохновенную исполнительницу. Когда она пела произведения Глинки, трудно было поверить, что это поет нерусская артистка, - до того чутко проникала Виардо в национальный дух глинкинской музыки. А теперь с жаром взялась певица за романсы Александра Даргомыжского.
Концерт шел своим чередом. Даже в дерзких мечтах ни организаторы его, ни сам Даргомыжский не ожидали такого триумфа. Каждый номер вызывал гром аплодисментов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
- Смотрите же, голубушка Любовь Ивановна, когда будете представлять в Европе отечественную музыку не забудьте и вашего покорного слугу! - шутливо говорит Александр Даргомыжский.
- С одним условием, - в тон ему отвечает Любаша - Я ведь не отступилась от намерения познакомиться при вашем содействии с Михаилом Ивановичем Глинкой
- Да откуда же я его возьму, ежели Михаила Ивановича опять, как на грех, нету в Петербурге! Придется вам снова довольствоваться моим скромным руководством
К урокам пения прибавились теперь еще занятия игрой на фортепиано в четыре руки, а также музыкальной теорией и гармонией. И тут Александру Сергеевичу снова осталось лишь развести руками от удивления перед необыкновенными способностями юной ученицы.
А после занятий Любаша, забыв о своем шестнадцатилетнем достоинстве, шалит и резвится, как дитя, вместе с младшими своими сестрами. К их играм присоединяется иногда и сам учитель. В кругу веселой молодежи семейства Беленицыных молодеет душой Александр Даргомыжский. И в собственном его доме как-то неприметно все оживилось. Опять стали ездить знакомые певицы и певцы-любители. Вновь взялась за арфу Эрминия. Возобновились музыкальные вечера.
Даже совсем было замкнувшийся в суровом уединении Сергей Николаевич все чаще заходит в гостиную. Усевшись в покойных креслах с любимой табакеркой в руках, он внимательно слушает музыку, особенно произведения сына, за весь вечер почти не переменяя позы и не проронив ни единого слова. Если же кто-нибудь позволит себе хотя бы шепотом нарушить тишину, Сергей Николаевич строго обернется к нарушителю спокойствия. Одного лишь не может понять отец: почему оставлена Александром «Русалка»?
Обстоятельство это заботит не только Сергея Николаевича. Как-то раз на очередном филармоническом концерте встретил Даргомыжского Владимир Федорович Одоевский.
- Давненько не видались с вами, дорогой Александр Сергеевич. Совсем в последнее время не кажете глаз! - укорил его Одоевский. - А почитатели ваши ждут не дождутся: когда же явится на театре «прекрасная Русалка?
- Боюсь, долгонько придется ждать. И не ждут вовсе мою Русалку те, от кого зависит ее театральная участь.
- Однако, Александр Сергеевич, не вправе же мы допустить, чтобы отечественным музыкантам были заказаны пути на оперную сцену! - возразил Одоевский.
Спустя некоторое время Владимир Федорович вновь вернулся к недавнему разговору:
- А что скажете, любезный друг, если в ближайшее время мы устроим в большом благотворительном концерте исполнение «вашей музыки? Покажем ее публике, так сказать, широким планом. С непременным включением в программу, под вашим, разумеется управлением, отрывков из ваших опер и, желательно, кое-каких готовых номеров из «Русалки»?
Одоевский стал подробно развивать идею такого концерта и, по мере того, как он говорил, все больше воодушевлялся:
- Во-первых, сама по себе благородна наша цель: вырученные от концерта средства передадим благотворительному обществу. В публике подогреем интерес к оперной вашей музыке - это во-вторых. В-третьих, откликнутся, конечно, на концерт газеты, а газеты, как известно, великая сила!
Добрейший Владимир Федорович дипломатично умолчал о тайных своих надеждах, связанных с задуманным концертом: может быть, успех его побудит автора «Русалки» закончить долгожданную оперу?
Мудреное дело - подготовить за короткий срок программу, в которой должно быть занято множество артистов.
Во всех подобных случаях Даргомыжский обычно прибегал к содействию давнишнего своего приятеля и ученика Владимира Федоровича Пургольда. С недавних пор тот вместе с многочисленной семьей своего старшего брата Николая Федоровича поселился в том самом доме, где жили и Даргомыжские. Вся семья Николая Федоровича, начиная с его дочерей, была необыкновенно музыкальной. Дружеские связи Александра Сергеевича с Пургольдами еще больше окрепли. И теперь, памятуя о незаурядных организаторских талантах энергичного Владимира Федоровича, Даргомыжский вновь решил поделиться с ним своими затруднениями.
- Просто голова кругом идет,-пожаловался при встрече Александр Сергеевич, - откуда мне набрать столько исполнителей!
- Как откуда? - удивился Пургольд.- Кто же из любителей музыки откажется от чести разделить вместе с вами, Александр Сергеевич, ваше торжество? Да я первый сделаю почин, принеся на алтарь дружбы двух старших племянниц!- весело воскликнул Владимир Федорович. - Я бы с охотой пополнил вашу труппу еще и младшими племянницами, да сами знаете, хоть «подают надежды, но годами, не вышли: вашей тезке Сашеньке недавно девять лет сравнялось, а Надюше и вовсе только пять минуло.
Почин Владимира Федоровича Пургольда оказался удачным. Все любители, певцы и певицы, занимающиеся у Александра Даргомыжского, включились в подготовку программы, начиная с Любаши Беленицыной. Правда, по молодости лет ей досталась пока лишь скромная роль хористки.
- А тебе, Ханя, - обратился Даргомыжский к Эрминии, - придется тряхнуть стариной. Помнишь, как мы с тобой разыгрывали из «Русалки» песню Наташи на княжеской свадьбе? Вот и выходит случай сыграть, как ты хотела, партию арфы вместе с оркестром в публичном концерте. Ты довольна?
- Еще бы! Но во сто крат была бы я счастливей, если бы услышала этот номер исполненным в театре!
- А что, может быть, и впрямь услышишь! - кажется, в первый раз при упоминании о «Русалке» в голосе Александра Сергеевича появились нотки надежды.
Вечером 9 апреля 1853 года в сверкающем огнями зале Дворянского собрания собрался цвет столичного общества. Такого стечения публики давно не было. Кое-кого из слушателей, правда, привлекло поначалу не столько имя главного виновника торжества, сколько участие в концерте прославленной на весь мир артистки Полины Виардо-Гарсиа, которая приехала из Парижа на гастроли в Петербург.
- Вообразите, - благоговейным шепотом переговаривались меломаны, - сама несравненная Полина Виардо изъявила желание исполнить несколько романсов господина Даргомыжского. Многие ли русские музыканты, кроме Глинки, удостаивались такой чести?
А прославленная на весь мир певица сердечно говорила Даргомыжскому:
- Я от души радуюсь, что мой концертный репертуар благодаря вам обогатился такой прекрасной музыкой. И я горжусь, что смогу петь ваши романсы на языке великого народа, к которому принадлежите вы, мсье Даргомыжский!
Полина Виардо была близким другом писателя Ивана Сергеевича Тургенева. Благодаря ему она научилась свободно говорить по-русски. Тургенев пробудил у певицы глубокий интерес к русскому искусству. Русская же музыка нашла в ее лице поистине вдохновенную исполнительницу. Когда она пела произведения Глинки, трудно было поверить, что это поет нерусская артистка, - до того чутко проникала Виардо в национальный дух глинкинской музыки. А теперь с жаром взялась певица за романсы Александра Даргомыжского.
Концерт шел своим чередом. Даже в дерзких мечтах ни организаторы его, ни сам Даргомыжский не ожидали такого триумфа. Каждый номер вызывал гром аплодисментов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35