А это долгая песня. Стало быть, придется довольствоваться домашним воспитанием детей. Что ж, Сергей Николаевич не пожалеет для того ни трудов, ни средств.
А дети рады такому обороту дел. И всех больше - Алек­сандр. Ни за что не расстанется он с любимым гувернером. Мсье Мажи - лучший из воспитателей! Он и образован, и умен, и добр. Ему, как верному другу, можно все рассказать без утайки. Он всегда тебя поймет, утешит и даст дельный совет. Вот каков мсье Мажи! С ним заниматься - одно удо­вольствие. Саша и не заметил, как быстро овладел француз­ской разговорной речью и приохотился к французским книж­кам.
Впрочем, русские книги интересуют его ничуть не мень­ше. И немалая заслуга в том принадлежит другому Сашино­му учителю, Николаю Федоровичу Пургольду.
Представив ему будущего ученика, Сергей Николаевич наставительно обратился к сыну:
- Николай Федорович преподаст тебе, мой друг, начала математики. Затем будешь изучать историю, начиная с се­дой древности. Ну, а что до прочих предметов, то уважаемый наставник, полагаю, сам определит, какие из них в первую очередь нужны. Не так ли, почтеннейший Николай Федоро­вич?
Молодой учитель, почти юноша по летам, смущенный не­привычным обращением, молча поклонился. Он был от при­роды крайне стеснителен и немногоречив, новый Сашин на­ставник, сам лишь недавно расставшийся с пансионской скамьей. Однако вся его застенчивость пропадала, как толь­ко он оставался с учеником один на один. И откуда бралось красноречие! Саша переставал замечать время, когда Ни­колай Федорович рассказывал о подвигах русских воинов на поле Куликовом, о древнем Риме, о средневековой Франции. Право, можно было подумать, что в событиях, о которых так увлекательно повествовал учитель, он сам участвовал, а люди, давно ушедшие в прошлое, его близкие знакомцы.
Положительно повезло Саше Даргомыжскому с первыми учителями, если... не говорить о музыке.
Собственно, никакого зла против девицы Луизы Вольгеборн, у которой Саша берет уроки игры на фортепиано, он вовсе не таит. Напротив. Фрейлейн Луиза так ласкова, доб­ра, чувствительна. Она искренне восторгается своим питом­цем и всякий раз после урока награждает его поцелуем в лоб, хотя, положа руку на сердце, ученик не дает пока повода для похвал. Только сам ли ученик повинен в том?
На этот счет Сергей Николаевич к исходу второго года музыкальных занятий сына составил вполне определенное мнение.
- Не находишь ли, - заявил он как-то Марье Борисов­не после очередного музыкального урока, - что выбор учи­теля в лице фрейлейн Вольгеборн нельзя признать счастли­вым для Александра? По его способностям должно бы ожи­дать куда более значительных успехов.
- Но может быть, - мягко возразила Марья Борисов­на, - еще преждевременно об этом судить? Ведь Сашенька так мал! Да и фрейлейн Луиза, обретя со временем опыт, надо надеяться, станет строже взыскивать с него.
- Нет, друг мой! Не питаю никаких надежд. И еще ска­жу: ошибиться в выборе учителя всякий может - в том нет еще беды. Но ежели, осознав ошибку, вместо того чтобы ис­править, мы усугубим ее - тогда беда будет непоправима.
Добросердечной Марье Борисовне немного жаль расста­ваться с миловидной немочкой. Однако, здраво рассудив, она вынуждена признать: под музыкальным руководством фрейлейн Луизы Сашенька действительно недалеко уйдет.
Вот взять, к примеру, старшего сына Эраста. Как пре­успел тот в своих занятиях на скрипке! А почему? Потому что сам господин Франц Бем, концертмейстер санкт-петер­бургских театров, отличный музыкант и виртуоз, дает уроки Эрасту.
А ведь Сашенька ничуть не уступает в музыкальных да­рованиях брату.
- Как думаешь, не заменить ли Сашеньке фортепиано скрипкой? - Марья Борисовна вопросительно смотрит на мужа.
Но Сергей Николаевич, страстный любитель музыки, хо­рошо знающий в ней толк, не желает сдаваться. Уже давно в мечтаниях видится ему семейный музыкальный ансамбль, где каждому из детей определена своя роль: Эрасту - скри­пача, дочери Людмиле - арфистки, а Александру - пиани­ста.
Вскоре, по рекомендации сведущих в музыке людей, в дом явился новый фортепианный учитель.
- Данилевский Адриан Трофимович, - представился во­шедший, произнося слова с заметным украинским акцентом.
Не сказать, чтобы природа наградила Адриана Трофи­мовича привлекательной внешностью. Глаза его из-под на­висших бровей смотрели угрюмо, даже сурово. Вероятно, улыбка очень редко освещала его лицо. Если же ей и удава­лось прорваться ненароком, Адриан Трофимович, казалось, тут же спешил спрятать ее за густыми и длинными, как у запорожца, усами.
Марья Борисовна мысленно вздохнула, не без сожаления вспомнив в эту минуту добродушную фрейлейн Луизу.
- Вот, Сашенька, - Марья Борисовна подвела сына к новому учителю, - отныне будет руководствовать тобою в музыке уважаемый Адриан Трофимович. Будь внимателен,
голубчик, и учись с похвальным прилежанием. Я надеюсь, - продолжала она, просительно глянув на Данилевского, - что сын мой не подаст повода для взысканий?..
- Это будет далее видно, сударыня, - перебил ее Адри­ан Трофимович.
Он не отличался галантностью и презирал светский эти­кет. Дескать, берите меня таким, каков я есть, а не нравит­ся - ваша воля! Мое дело - учить музыке, а не рассыпать­ся в комплиментах. Свое же дело, надо полагать, я знаю.
С полным правом мог бы сказать такое о себе Адриан Трофимович. Не случайно столь солидной была его репута­ция в столице. Образованный музыкант и даровитый пиа­нист, он имел все основания сделать артистическую карьеру, если бы не на редкость колючий и неуживчивый характер.
От такого характера частенько страдали многочисленные ученики Адриана Трофимовича. И все же мало кто так, как он, умел передавать ученикам свое искусство.
В несколько уроков Адриан Трофимович поставил Саше Даргомыжскому руки. Сашины пальцы с каждым разом ста­новились все более гибкими, послушными, а звук - легким, летучим и одновременно насыщенным, глубоким.
Однако чем больше Саша успевал, тем большие требова­ния предъявлял к нему Адриан Трофимович.
- Техника - вещь нужная, но она всего-навсего слу­жанка.
- Как служанка? - растерялся ученик.
- А так! Сама по себе она ничто, если не служит вдох­новению. Иначе говоря, с одной голой техникой артист за ро­ялем - все равно что механическая кукла!
Учитель стал добиваться от ученика игры осмысленной, одухотворенной. А для того заставлял его глубже и глубже вникать в суть и характер исполняемой музыки. Учитель не ограничивался словесным объяснением. Он сам садился за рояль. И тогда для Саши наступали минуты истинного на­слаждения. Ему еще не приходилось в ту пору слышать ис­полнителя лучшего, чем Адриан Трофимович.
Как-то раз Данилевский, задержавшись после урока, за­играл что-то незнакомое. Похожая на плавный грациозный танец, пьеса была удивительно изящна и чувствительна.
- Как называется эта пьеса? - спросил Саша.
- Полонез.
- А сочинитель кто?
Адриан Трофимович помедлил с ответом, потом, откаш­лявшись, нехотя признался:
- Ну, предположим, я.
Вот это новость! Мало того, что Адриан Трофимович за­мечательный пианист, он, оказывается, еще и композитор!
Ученик с интересом взглянул на учителя. Как странно уживаются в этом человеке, казалось бы, несовместимые ве­щи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35