Ум Володи - креативный и критический. Он всегда вырабатывал свой собственный взгляд на все, с чем сталкивался на работе и в жизни. Его никогда не покидало чувство юмора. Я не помню ни одного случая, когда он пребывал бы в унылом настроении. Он мог быть на что-то или на кого-то злым, говорить эмоционально. Но обладая железной волей, Володя умеет себя держать в руках при любых обстоятельствах.
Мне с ним всегда легко. Володя - надежный друг, с предсказуемым поведением и, как говорят, человек слова. Он никогда не отказывался выполнять мои просьбы, будучи всегда пунктуальным и ответственным товарищем. Так, в последние годы я попросил его передать несколько экземпляров моих книг по самым разным адресам, начиная с Ю.Маслюкова кончая канцелярией Президента В.Путина. И несмотря на огромную занятость (он преподает в том же МАИ, работает конструктором в одной из фирм), Володя никогда не отнекивался и всегда находил время, чтобы выпонить мою просьбу.
В последние два года после смерти матери, которая вырастила замечательных сыновей, Володя стал приезжать в Таллин вместе с Валей.
Мы с Володей в последний из его приездов побродили по городу, нашли тот дом на улице Якобсони, где им предоставили квартиру, когда семья прибыла в Эстонию по новому месту службы матери, которая организовывала в послевоенной республике пожарную службу. В этот день на нас нахлынули воспоминания детства. Вспоминали одноклассников, своих учителей, как мы после окончания школы ходили на реку Пирита и бросили в нее закупоренную бутылку из-под шампанского., в которую вложили записку следующего содержания: “Привет от ВП в квадрате”. В квадрате потому, что наши инициалы совпадают. И вот чудеса совпадения случайностей. Однажды в Ленинграде мы с Володей Бубновым, кажется, в 1956 году зашли в одну из пивных на Васильевском острове. За столиком, куда мы устроились, сидел матрос. И он рассказал нам, что во время последнего рейса они выловили в Финском заливе плывущую бутылку. Когда ее откупорили, то обнаружили в ней странное письмо: “ Привет от ВП в квадрате”. И когда я ему сказал, что эту бутылку мы с другом бросили в 1955 году в Пирита, то он мне не поверил и сказал, что я бессовестно приписываю себе авторство этой записки.
Жаль, конечно, что мы живем в разных странах, на территории бывшего Советского Союза, и можем регулярно общаться только по Интернету - величайшему изобретению человеческого Разума.

Иосиф Бейлинсон
Моим близким другом был еще один одноклассник Володи Полянского - Иосиф, который закончил нашу школу на год позже нас. Он также поступил в МАИ, однако после окончания вуза из-за того, что он еврей, его не распределили ни в какое КБ авиационной или космической промышленности. Иосиф устроился на работу инженером на завод промышленных холодильных установок большой мощности.
Принадлежность к еврейской национальности давила на него одновременно с двух сторон. С одной - по линии государства, ограничивая возможность проявления его творческого потенциала, мешая росту в системе общественной иерархии. Рядовой инженер, конструктор - вот его потолок, а следовательнео, и соответствующий заработок, который в советское время был не больше, а даже меньше, чем у квалифицированного рабочего. С другой стороны, его постоянно атаковала еврейская община, настаивавшая на том, чтобы он выехал в Израиль. Он сопротивлялся нажиму, как только мог, не имея никакого желания покидать свою Родину.
Может быть, ежедневное напряжение и послужило причиной его болезни - сахарного диабета, который в конце концов и свел его преждевременно в могилу.
Иосиф по своей натуре был жизнерадостным человеком, обладал искрометным юмором. Но в его глахах порой можно было заметить грусть. Видимо, ему было нелегко, хотя он не любил жаловаться. Наоборот, в силу своего характера, он был непоседой, энергия его духа била фонтаном. Иосиф по рыцарски боролся с невзгодами и социальной несправедливостью.
Более верного товарища, чем он, я в своей жизни не встречал. И когда я слышу что-нибудь нелестное об евреях, то все во мне протестует. В любой нации есть подлецы, предатели, жадюги, мерзавцы. Дело не в крови, не в национальности, а в психологии того или иного человека.
Иосиф, как и Володя Полянский, был инженером по призванию, создателем техники. Он, естественно, имел свою позицию по вем узловым общественным проблемам и мы друг друга хорошо понимали. Он был внимательным слушателем, когда я рассказывал ему о своих поисках в области политэкономии. И в силу своей исренности он всегда высказывал свои критические соображения по поводу сказанного мной. Иосиф был тем оселком, на котором можно было проверять и оттачивать свои мысли. Ему можно было говорить без утайки все, что думаешь, без опаски, что он тебя выдаст.
Мне в жизни повезло на собеседников, которые не только выслушивали меня, но и были достойными оппонентами, без утайки высказывая свои соображения по тем или и ным проблемам.
К сожалению, наши встречи после его отъезда в Москву были редкими, не позволяя нам реализовать весь потенциал наших дружеских отношений, а его смерть окончательно их похорпонила.

Валерий Меркин
1946 год. Послевоенный Таллинн. Там, где сейчас расположены городская автобусная станция и центральный рынок, громоздились развалины. Они простирались до Тарту маантеэ и до улицы Пронкси, начиная с перекрестка у магазина Стокмана. Жизнь в городе постепенно налаживалась: разбирались развалины, открывались магазины, стал функционировать общественный транспорт.
Мы с Валерием Меркиным дружили. Оба учились в одном классе 23-ей школы, которая располагалась в до сих пор сохранившемся кирпичном здании на углу улиц Пронкси и Тарту маантеэ. Сейчас там расположена Таллиннская городская гимназия «Юхкентали». Валера, правда, стал в этой школе учиться раньше меня - с первого класса. Я же начал свою учебу в школе, расположенной в поселке Аэгвийду, ибо там служил мой отец. В окрестностях этого небольшого, но уютного поселка и железнодорожной станции были расквартированы два артиллерийских полка и находился полигон. А во второй класс 23-ей школы я пошел, когда мы переехали в Таллинн.
Помню, директор нашей школы в первый же день занятий собрал всех учеников младших классов в актовом зале и подробно рассказывал нам о том, как следует переходить улицу, чтобы не попасть под автомашину или трамвай. Правда, в то время на улицах больше было видно конного транспорта (телег, кибиток, тарантасов), чем грузовиков, а тем более легковушек, в основном трофейных немецких, и американских джипов, полученных по ленд-лизу.
Мы с Валерой часто после занятий в школе возвращались домой вместе. Он жил в красивом доме на Тарту маантеэ, сохранившимся до сих пор. По дороге мы изредка покупали мороженое, если, конечно, у нас были деньги, а так все основные продукты продавались только по карточкам вплоть до денежной реформы 1949 года. И нам приходилось выстаивать в длинных очередях, чтобы, как тогда выражались, «отоварить талоны», купив хлеба, крупу, маргарин, короче говоря, все то, что тогда нормировалось, вплоть до яблочного повидла, который, кажется, нам продавали раз в месяц.
Весной и ранней осенью я обычно ходил в школу через развалины, прямиком. А поздней осенью и зимой, когда утром было еще темно, предпочитал другой, более безопасный маршрут - с улицы Лийвалайя, где находился мой дом, вдоль узкоколейки, которая тогда соединяла Таллиннский морской порт и город Пярну, а затем уже выходил на Тарту маантеэ, где мы вместе с одноклассником Подольским, как правило, встречались с Валерой, шагая вместе в школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44